— Но Эрнесто Эскобедо… Ты знаешь, кто он такой? — Сын Паоло Эскобедо. — Не только. Эрнесто Эскобедо — золотой мальчик, можно сказать, Паоло не хотел, чтобы тот занимался тем же чем и он, он отправил его в Лондон, учиться экономике. И пока он учился, картель Залива, который возглавлял Паоло, практически все потерял, его отжали от границы. Как и многих других. Я кивнул. — Зетас. — Они самые. Отряд профессиональных убийц, который сначала убивал в интересах Картелей, а потом стал убивать в интересах себя самого. Они убили больше двадцати тысяч человек, от их рук погибло столько народа, что начали поговаривать, что это отряд смерти американцев. Никто не убил больше людей картелей, чем они. Зетас действительно были не из тех людей, которых хотелось бы иметь своими врагами. От их рук пролилось столько крови, что в некоторых городах стали создавать отряды самообороны против Зетас, а в некоторых местах стали принимать радикальный ислам. Зетас исповедовали культ Санта-Муэрте, святой смерти, и если другие организации могли просто пристрелить врага, на крайний случай пытать газовой горелкой, то эти отличались нечеловеческой жестокостью. Они приносили людей в жертву Санта-Муэрте — рубили на куски, отрезали головы, сжигали заживо, вешали за ноги и выпускали кишки. По сути, в тех районах, где орудовали Зетас, надо было вводить военное положение и расстрел на месте за бандитизм — тем более опознать Зетас легко, они все делают татуировки. Но мексиканское правительство не могло даже смертную казнь ввести. Армия участвовала в облавах, но всё, что они делали — это передвигались большими группами на пикапах и грузовиках по городам, в которых ночь, а кое-где и день — принадлежали бандитам. Так как сделали бы у нас — окружили город, прочесали по районам и всех, у кого татуировки Зетас, поставили бы к стенке — они сделать не могли. — Так вот. Странно, но Эрнесто смог победить Зетас. Всего шесть месяцев прошло с того момента, как Эрнесто собрал остатки своего картеля — и до того, как Зетас запросили перемирия. Больше Зетас не тронули ни одного его человека — Может, он просто примкнул к ним, дон Франсиско? У них достаточно денег, но мало мозгов, тем более с британским дипломом. — Может, и так. А может, и не так. Эрнесто все боятся. — Но вы можете помочь с возникшей проблемой? Дон Франсиско снова выбирает ответ: — Я наведу справки. И дам понять, что есть люди, заинтересованные в судьбе этой девушки. И не только русские… — Благодарю вас, дон Франсиско, — я кладу на стол фотографию девушки. — Не благодари, русо. Мне не нравится эта история. Малыш Эрнесто — не из тех, кто будет связываться с похитителями, похищения — дело рук мелких сошек, а он играет по-крупному. Странная эта история, русо, очень странная. Медельин, Колумбия. 13–14 июля 2019 года. Визит Слона… скажем так, — в немалой степени испортил мне жизнь. Это точное определение, ибо я больше не мог вести жизнь стареющего уважаемого человека, встречаться с людьми и делать вид, что я занят чем-то важным — хотя на самом деле я просто доживал остаток отмеренной мне жизни. Визит Слона разом выбросил меня из размеренной буржуазной суеты Латинской Америки — в ледяную высь потайной игры. В которой так трудно дышать, что лишь немногие способны жить так и не задохнуться. Эта способность делает тебя в собственных глазах уникальным, выдающимся — хотя это всего лишь кислородное голодание. Но ты с какого-то момента не можешь без него жить. Когда ты приходишь в спецслужбу, ты как бы заключаешь договор с дьяволом, получая в обмен на душу тайную власть. Ты никто — но вдруг ты замечаешь, что в зависимости от того, что ты напишешь, сообщишь Центру, меняется политика твоей огромной страны и политики всего мира вынуждены играть по правилам, в составлении которых ты принял непосредственное участие. Ты становишься тенью — но тенью, без которой немыслим свет. И в один момент лишиться всего, когда ты уже привык к своему тайному могуществу, стать одним из тех, кто просто ходит на работу, ремонтирует свой дом, растит детей, платит за кредиты — это невыносимо. И ты сам жаждешь возвращения в Игру — хотя и ненавидишь ее, хотя и понимаешь, сколько боли и страданий она причинила тебе и другим людям. Я завидую Ларе. Ее правда проста, в чем-то даже примитивна — но это именно правда, какой она должна быть. Она искренне считает, что если она просто скажет правду, если она будет делиться с читателем, то все сразу встанет на свои места, и жить станет лучше. Она и представить себе не может, что есть правда, которую лучше не знать. А есть и такая, которая хуже любой лжи. Время почти полдень. Я сижу на втором этаже в израильской клинике и жду приема у двери, на которой нет ни таблички с именем врача, ни его специальности. Это для того чтобы достопочтенные синьоры могли заходить в эту дверь не позорясь. Здесь принимает сексопатолог, консультирует тех, у кого проблемы, в чем ни один синьор, конечно же, не признается даже под пытками. По странному стечению обстоятельств — почти на то же время назначено и дону Франсиско — ему дальше по коридору, у него проблемы с сердцем. Израильская клиника открылась недавно, но пользуется популярностью — у израильских врачей хорошая репутация по всему миру. В Латинской Америке уважают их и почему-то еще немецких врачей. А вообще — Израиль, несмотря на свои крошечные размеры — в Латинской Америке представлен довольно широко, здесь есть израильские врачи, телохранители, банки. Как видно, влияние страны зависит не от размеров, как когда-то считали у нас. Мол, если нет рынка в триста миллионов потребителей, то и делать нечего. По коридору идет дон Франсиско в сопровождении телохранителей. Я киваю — тогда он останавливается и делает знак телохранителям, чтобы оставили нас. Один идет в конец коридора — другой в начало. Дон Франсиско тяжело дышит. — Знаешь, русо, — говорит он, — есть придурки, которые считают, что старость — это не состояние тела, а состояние души. Их бы сейчас сюда… Ненавижу это. — Что именно, дон Франсиско? — Когда твое тело предает тебя. Когда ты знаешь, что скоро умрешь… только не говори глупостей, русо. Ненавижу враньё. — Я и не собирался. — Насчет твоей небольшой проблемы — кое-кто позвонил на север. — И? — Не все так просто, русо. Здесь ничего не решается сразу, как у гринго. — Он подтвердил, что заложники у него? — Конечно же, нет. Но теперь он знает, что мы знаем. И проявляем интерес. Теперь он вынужден будет вести себя осторожнее… иначе могут быть и проблемы. Он знает — никто не любит похитителей. Это грех. Бесчестие. — Было бы проще, если бы он просто сказал что хочет. — Просто ничего не бывает, русо. С этими словами дон Франсиско тяжело поднимается с места. Телохранители моментально оказываются рядом. — Я и не знал, что у тебя проблемы с этим, русо, — дон Франсиско издевательски кивает на дверь. Твою мать… … Остаток дня прошел. как обычно, а ночью Лара заметила, что я… ну, скажем, изменился. Я в этот момент почувствовал себя полным идиотом — кому и что я пытаюсь доказать? Пытаюсь доказать, что я еще ого-го, хотя мне уже полтинник? Да… не выходит как-то из меня Джеймса Бонда. И раньше не выходило — а теперь в особенности… … Утром — я пошел играть в гольф, и первым, кого я заметил, — был Слон. Он встретил меня на стоянке гольф-клуба, у него был Ланд Круизер, популярная здесь машина, выглядел он озабоченно. — Отбой, — с ходу заявил он. — Не понял. — Та тема, с Эскобедо. Отбой. — Подожди, я не понял, — сказал я, — то есть, он освободил заложников? Так быстро? Слон молчал, и я заподозрил неладное. — Или вы пошли на его условия? Слон молчал. Он помнил правило: мы могли врать как угодно, но нельзя было врать ни коллегам, ни начальству. Потому что от того, что ты говоришь, могла зависеть жизнь, и не одна — и если ты лгал своим, ты сознательно ставил их под удар. Но и говорить он — не мог. — Слон, вы охренели? — Ты знаешь, кто и как принимает решения. — Да мне по…, кто и как принимает у вас решения! — сорвался на крик я. — Ты подставил меня и подставил людей, которые звонили в Мексику! Теперь получается, что их слова ничего не значат, на них можно … с прибором положить! Е…! Вали отсюда. Я сказал: вали — отсюда! И больше в этом городе не появляйся! Черт бы меня побрал, недоумка, что я опять связался с вами! Слон ничего не ответил. Он закрыл дверь машины и завел мотор… Козлы… Полмесяца спустя Богота, Колумбия. 30 июля 2019 года. 30 июля — Колумбия празднует день своей независимости. По этому поводу мы с Ларой направились в Боготу, чтобы погулять по столице и присоединиться к зрителям военного парада — главного в стране. Колумбия — интересная страна. Она, как и многие другие страны Латинской Америки обязана своему рождению Симону Боливару, баску[1] по национальности, чья семья, как и многие другие, переселилась в Латинскую Америку от безземелья и отсутствия перспектив. Он получил отличное образование, попутешествовал по Европе, учился там — а план освободить Латинскую Америку от господства испанцев родился у него, когда он посетил Соединенные штаты. Восстание — привело к постепенному освобождению всей территории от испанского колониального господства (по всей Латинской Америке Боливара зовут одинаково — El Libertador, Освободитель) — но вот второе грандиозное свершение, которое он задумывал — ему не удалось. По мысли Боливара на месте колониальных владений Испании должно было возникнуть единое государство — Sur de Estados Unidos, Южные соединенные штаты, чьи владения должны были включать почти все страны Центральной и Южной Америки за исключением крупнейших Бразилии и Аргентины — но новая страна должна была быть больше и сильнее и Аргентины и Бразилии. С этой целью была созвана конференция (Конгресс) в Панаме, который завершился по словам самого Боливара так: «Я подобен тому сумасшедшему греку, который, сидя на утёсе, пытался командовать судами, проходившими мимо!» Боливийский кодекс, который предлагал Боливар как основу для создания единого государства — отвергло большинство участников — все они хотели создать свои государства, а разочарованного Боливара, который стал правителем Колумбии — почти сразу после того попытались убить поднявшие мятеж земледельческие элиты. Одни Боливара боготворили, другие приписывали ему стремление к диктатуре, желание стать новым латиноамериканским Наполеоном, не понимая, что Наполеон поднял Францию из революционных руин. В конце концов Боливар совершенно отошел от дел, и последние годы жизни провел в провинции, отказавшись от всего имущества и созерцая горные вершины из небольшого домика. А некое подобие того, что он пытался создать — Великая Колумбия — погибла в ходе серии жестоких гражданских войн, которые продолжались более пятидесяти лет и привели к тому что от Колумбии отделились Венесуэла, Панама, Эквадор. Все эти войны проходили по одному и тому же сценарию — местная земледельческая аристократия поднимала мятеж против центра — а центр никогда не имел достаточно сильного правителя, чтобы его подавить. Эль Либертадор даже погребен не на территории Колумбии, правителем которой он был, а на территории Венесуэлы. Латинская Америка, освобожденная от тирании, чья политическая система была изначально создана по лучшим республиканским образцам — никогда не была достаточно сильной, чтобы сохранить самое себя как единое целое — а ее народ никогда не мог противостоять жадности и хищности элит — по крайней мере, до появления коммунизма. Здесь не удалось сформироваться сильным городам — до ХХ века основное развитие этого региона происходило в сельской местности, и даже сейчас — в городах многие остаются селянами. Слабость бывшего гегемона, которого в ХIХ веке сотрясали одна революция за другой, один военный переворот за другим — не создавали угрозы реколонизации, пред которой все могли бы сплотиться. Не сумев создать единой и сильной боливарианской республики, эти страны оказались легкой добычей для Соединенных Штатов Америки. Что удивительно — и сейчас бывшие испанские колонии не проявляют потребности в объединении. Хотя это по сути один народ, разница между жителями разных стран — лишь в характере и глубине исторических травм, которые они получили за полтора века независимости и наглого помыкания их странами со стороны сильных мира сего. Но в отличие от арабов — они даже не сознают свою историческую общность. А если и сознают, то молчат. С Ларой я об этом не говорю. Не потому что считаю ее глупой и неспособной понять — а потому что, если она поймет, будет только хуже. Не счесть революционеров, родившихся на этом континенте — и всех их роднит одно: они кончили плохо. Кроме, может быть Фиделя Кастро. А пока — мы в Боготе. Невзрачной и непримечательной, но большой столице большого по латиноамериканским меркам государства. Стоим и смотрим парад. Армия Колумбии, если вникать в суть, производит довольно странное впечатление. Например, в ней нет танков. Совсем. Ни одного нормального танка. Нет систем ПВО. И в то же время в Колумбии воспитали и хорошо оснастили мощнейшие силы специальных операций, которые почти не вылезают из джунглей, и которые, вероятно, превосходят американские силы специальных операций — по крайней мере, на играх они побеждали американцев, и не раз. Вон, сейчас они идут — с раскрашенными лицами. Правительство Колумбии — вон, кстати, и президент стоит — вынужденно полагается на американцев, хотя в народе сильны антиамериканские настроения. Американцы помогают выстоять против мафии и ее влияния, которое тут сохраняется и поныне, просто мафия приобрела более цивилизованные черты. Мне кажется, что мафия здесь — это неотъемлемая часть местного общества… По сути это потомки той самой земледельческой аристократии, которая пыталась убить Симона Боливара. Просто они нашли продукт, который позволяет им получать пятьсот процентов прибыли — кокаин. А всё остальное осталось по-прежнему. Вся Латинская Америка, кроме, может быть, Панамы — одной ногой в ХХI веке, а другой — в ХIХ, в феодализме. Здесь все еще есть феодалы, и есть пеоны — просто есть еще и интернет. Знаете ведь кто такой Пабло Эскобар? Его карьера террориста началась с того, что его вышвырнули из Национального собрания, куда он прошел от бедного района, набрав больше голосов, чем кто-либо до него. Повод нашли простой — кто-то показал фотографию, где Пабло был в полицейском участке. И этого было достаточно. Думаете, среди других членов Национального собрания не было тех, кто бывал в полицейском участке? Хватало. Они не могли простить Пабло того, что он вырос в бедном квартале в неполной семье — а теперь они сидят в одном зале. За то они его и вышвырнули.