По моим прикидкам у нас должен был получиться, с одной стороны, весьма мобильный полк, а с другой – достаточно разносторонний, заточенный под выполнение разных задач. Все же дивизия будет слишком неповоротливой, да и ее я точно не потяну, дай бог с полком справиться. И ведь все на меня смотрят, вот и попробуй тут оплошать. А тяжелая артиллерия и минометы нам нужны. Если на мосту или аэродроме будет сильная охрана, то мы, разумеется, их все же уничтожим. Вот только потери будут большими, и в итоге это будет пиррова победа. Растеряю технику и, самое главное, людей, а они сейчас для меня не то что на вес золота, а на вес брильянтов. Что техника? Новую найдем или отобьем. А вот достаточно опытных бойцов, к тому же вкусивших сладость побед, заменить будет гораздо трудней. Тут намного лучше разрушить мост или уничтожить аэродром артиллерийско-минометным огнем. Разместить их километрах в пяти от цели[15], и с помощью корректировщика можно будет вести огонь. Конечно, с помощью минометных мин и артиллерийских снарядов уничтожить мост будет намного трудней, чем заминировав его (все же тротила в снарядах и минах где-то три-четыре килограмма), но все равно можно, а сейчас даже неделя времени значит для наших войск слишком много. Но ведь можно сначала обработать предмостовые укрепления артиллерией и минометами, а потом взять его с минимальными потерями, чтобы саперы его гарантированно уничтожили, подорвав быки. После обеда ко мне подошел Горобец. – Надь, я все же не понял, почему ты не хочешь со временем развернуть отряд в дивизию, если это будет возможно. – Витя, Витя, как ты только слушаешь? Я же вам говорила, что будут проблемы со снабжением. Понимаешь, нам, чтобы выжить, надо постоянно двигаться. Движение – это жизнь. Стоит только нам встать – и все, конец. Даже большой лес можно окружить и прочесать. Если у тебя под командованием достаточно небольшой отряд и без техники, то можно, устроив схроны, переждать облаву. Роешь ямы, делаешь сруб и крышу, на которой высаживаешь кусты, и в нем вполне можно переждать любую облаву, даже если противник пройдет прямо над твоей головой. Если все сделано правильно, то такой схрон в лесу найти невозможно. Это капитану Севастьянову с его людьми, даже если он развернется в роту, легко будет так спрятаться, а мы так не сможем. К тому же у нас техника, ее так не спрячешь. Ты представляешь, сколько дивизии понадобится продовольствия, топлива и боеприпасов? А где их брать? Полк уже будет нашим максимумом, и нам придется тяжело с добычей всего необходимого. Кроме того, я планирую его разделить на три группы, чтобы каждая действовала отдельно. Таким образом, мы не только увеличим охват территории, но и снабжать подразделения будет легче. А кроме того, мы уже достаточно насолили немцам, и теперь они приложат все усилия для нашего уничтожения. Честно говоря, это наш смертный приговор. Мы смертники, вся задача которых состоит в оттягивании на себя максимально большого количества сил противника и нанесении ему также максимального урона. И не надо делать такие глаза. В конце концов, я прекрасно понимала, чем это все нам грозит. Просто я хочу принести максимальную пользу своей стране и народу и не особо рассчитываю выжить. Пока нам, можно сказать, везет, но теперь за нас возьмутся всерьез, и думаю, что мы продержимся месяц, максимум два, после чего нас загонят и уничтожат. Вот только мы постараемся сделать так, чтобы они нас вспоминали исключительно с ужасом. – Но ведь можно что-то сделать? – Вить, из тех, кто встретил врага на границе и сдерживает его сейчас, до нашей победы доживут единицы, но без их подвига у нас не будет победы. И наш долг – выполнить свое предназначение до конца. И не бойся, умирать в бою не страшно, я знаю. Горобец ошарашенно смотрел на меня. Ну не мог я ему сказать, что даже не видел своей смерти: вот я ехал в своем танке, и вот уже в следующий момент прихожу в себя в новом теле и на новой войне. – А почему ты не хочешь поискать больше тяжелых орудий, ведь есть и А-19 и МЛ-20? – А где на них все брать боеприпасы? Да и говорила я уже, нам важна мобильность, а эти дуры просто свяжут нас по рукам и ногам. Шесть тягачей для М-30 мы или свои найдем, или у немцев отберем, и они более приспособлены для маневренной войны. Пускай у них не такая большая дальность стрельбы, но нам дальше десяти километров стрелять и не придется. Горобец ушел немного обиженным, видимо, я так и не смог его убедить, но тут главное, что я прикажу. А пока надо ненадолго затаиться и с учетом новой концепции провести подробную разведку, чтобы выяснить, где мы сможем добыть все нам необходимое. Придется временно, на этот рейд, подчинить моих погранцов капитану Севастьянову, а то иначе он со своей группой тут до зимы будет искать необходимое нам вооружение и боеприпасы. Свою роту он за один-два дня не сформирует, нужен индивидуальный подход: каждого кандидата в его роту тщательно проверить и отобрать. А время не терпит. Штаб Западного фронта Товарищ командующий, шифрограмма от капитана Севастьянова. – Давай ее сюда. Взяв у дежурного по штабу шифрограмму, Тимошенко с нетерпением начал ее читать. «Объект найден, послание доставлено. После небольшой подготовки объект приступает к его выполнению». – Ну что, Герман Капитонович, похоже, наш план начинает работать. – Да, но мне все же ее жаль, Семен Константинович. По сути, мы подставляем отряд Нечаевой под убой. – Не тереби душу, Герман Капитонович. Думаешь, мне легко вот так отправлять войска на убой? Есть у нас другая возможность задержать врага? – Нет. – А раз нет, то нечего тут рефлексировать. Жертвуя ее отрядом, мы спасаем другие, и другого выхода у нас все равно нет. – Все же надеюсь, что она сможет выскочить. – Я тоже, но это уже не в нашей власти. Отряд старшего лейтенанта Нечаевой Два дня мы стоим на месте, целых два дня. Конечно, бойцы за это время отдохнули, да и наш отряд немного пополнился. За это время к нам влилось около сотни бойцов и командиров. Всех их после проверки распределяли согласно их воинским специальностям. Так к нам, кстати, попал и начальник артиллерии. Полковник Покровцев был начальником артиллерии дивизии и, попав к нам, в первый момент попытался качать права и подмять нас под себя, но после того, как ему под нос сунули бумагу Тимошенко, он сдулся. К слову сказать, предложение стать начальником артиллерии отряда он принял не сразу, но ознакомившись с нашими планами по артиллерии, после небольшого раздумья согласился. Думаю, тут решающим стало то, что если он даже сможет выйти к нашим, то с горсткой своих бойцов и без орудий в лучшем случае получит под свое командование неполный дивизион, а могут и вовсе сделать его козлом отпущения. А тут он снова, считай, на коне. Формируемое подразделение достаточно большое и как раз по его званию, и если потом выйти всем вместе, то он так и останется им командовать, а если повезет, то может и на повышение пойти. Под вечер, наконец, вернулись разведчики Севастьянова с погранцами, и на столе из положенных на козлы досок, расстелив карту, начали доклад. Конечно, все нам необходимое в одном месте мы не найдем, но в семи местах можно вполне все добыть. А кроме того, разведчики нашли очень вкусный для экспроприации объект – немецкий дивизион тяжелой артиллерии. Шестнадцать тяжелых орудий тянули полугусеничные тягачи, как позже я узнал, это были Sd. Kfz. 9, могущие перевозить до двадцати восьми тонн, так что для буксировки М-30 они подойдут в самый раз. Тут же был сформирован небольшой отряд, в который вошли только бронеавтомобили и рота пехоты, вот их я и отправил «за зипунами». Они должны были уничтожить сами орудия и боеприпасы к ним, а тягачи и другую уцелевшую технику пригнать к нам. Отряд вернулся утром, он привел шестнадцать артиллерийских тягачей и двенадцать тяжелых пятитонных грузовиков. Вот теперь можно было смело отправляться за орудиями, тягловой силой для них мы были обеспечены. Охрана всех сборных пунктов трофейной техники и вооружения была усилена, но нас это не остановило. В течение еще двух дней мы побывали на всех местах, и в итоге очень хорошо прибарахлились, добыв все запланированные орудия. Все, что не могли взять с собой, мы уничтожали. С орудиями поступали просто: в ствол забивали заглушку, затем вставляли фугасный снаряд и с расстояния дергали за спуск. Снаряд разрывался прямо в стволе, превращая орудие в груду металлолома, годного только на переплавку. Незачем было оставлять противнику тяжелое вооружение, которое он потом станет использовать против нас. Кроме того, за это время мы освободили несколько колонн военнопленных. Нам катастрофически не хватало специалистов, и только так мы смогли полностью укомплектовать орудия расчетами и командирами. Во всех этих операциях свои танки мы не светили: с одной стороны, чтобы немного запутать немцев (дескать, пускай гадают, мой это отряд или кто еще решил за их счет разжиться полезными ништяками), а с другой стороны, следовало поберечь моторесурс танков. За это время их маленько подлатали, проведя ТО. А затем мы пошли на ДЕЛО. Ночью бойцы капитана Севастьянова, используя надутые камеры от колес, сплавили по реке до большого автомобильного моста двести килограммов тротила, после чего заминировали быки и так же тихо, как и приплыли, уплыли обратно. Утром, как только через мост пошло движение, мы, используя трофейные провода, рванули мост. Рвануло знатно. Взрыв уничтожил как сам пролет моста, так и его опору, так что этот мост был выведен из строя надолго. Пока демонтируют и уберут остатки пролетов, пока затем восстановят опору моста и снова уложат пролеты, пройдет не меньше месяца. Но это была только первая часть задуманной мной операции. Нам пришлось ждать еще три часа, пока перед подорванным мостом не скопилось достаточное количество немцев, после чего наши гаубицы и тяжелые минометы открыли по ним огонь. Тяжелые фугасные снаряды и мины производили настоящее опустошение среди оккупантов. Все поле, на котором они скапливались, затянуло дымом от разрывов снарядов и мин, а также от загоревшейся техники. Немцы потеряли при этом обстреле как минимум полк. Прибывали новые части, а пока начальство решало, как их отправить в обход уничтоженного моста, их скопилось очень много. Вот прямо в середину этого скопления мы и ударили. Расчеты орудий и минометов работали с огоньком, достигнув максимальной скорострельности, и над полем стоял сплошной вой летящих мин и снарядов. Десять минут такого огневого налета – и на поле почти не осталось ничего целого, только разорванные части тел немецких солдат и горящая техника. В двадцати километрах был брод, его мы тоже не оставили без своего внимания, понимая, что немцы в итоге направят свои войска через него. Оба берега мы заминировали, несильно, отлично понимая, что немцы быстро их разминируют. Но нам главное было заставить их немного повозиться, для усложнения им жизни, чтоб она им медом не казалась. Когда немецкие саперы принялись разминировать брод, то их стали отстреливать пятеро наших снайперов. Снайперские винтовки мы нашли среди трофеев, три «мосинки» и две СВТ в снайперском исполнении, а в качестве снайперов использовали профессиональных охотников. Так мы снова добились, что перед бродом скопилось достаточно большое количество немецких войск. Вот по ним снова и отработали наши гаубицы и 120-миллиметровые минометы, которые отвели на новые позиции. Одновременно с этим километрах в пятидесяти от этого места еще один наш отряд устроил немцам другую бяку. Вдоль дороги, через каждые сто метров, замаскировали по десять фугасных снарядов от 152-миллиметровой гаубицы с электрическими взрывателями, которые установили в снаряды вместо обычных артиллерийских. Разумеется, их ставили не в каждый снаряд, а в один в каждой закладке, чтобы он, в свою очередь, послужил детонатором для остальных снарядов. Эти взрыватели нам очень удачно попались в одной из уничтоженных нами колонн, перевозившей саперное имущество, и вот тут они пригодились в самый раз. На месте минной засады дорога около трех километров была прямой как стрела, вот мои орлы и заминировали два километра дороги и дождались, когда по ней пошла моторизованная дивизия немцев. Одновременный подрыв такого количества тяжелых снарядов просто сметал с дороги не только машины, но и танки с бронетранспортерами. То тут, то там стали раздаваться новые взрывы – это кое-где стали в свою очередь рваться боеприпасы в немецких танках и грузовиках. Думаю, немцы все равно быстро поймут, кто так рьяно принялся орудовать в их тылах, и это даже без применения нами танков. Надо готовиться к тяжелым боям, а пока стоит начать делать закладки из топлива и боеприпасов в окрестных лесах, так как только господь знает, как повернутся наши дела и какие кульбиты мы будем тут выписывать. А пока стоит присмотреться к немецким штабам, так тоже можно очень хорошо их тормозить, ну и, разумеется, пополнять свой отряд. Наших окруженцев и пленных тут много, доберем до необходимого количества, а затем просто будем формировать из них отдельные отряды и отпускать: пускай сами крутятся, все одно и нам, и фронту польза. А что, глядишь, тоже какое-то количество противника уничтожат, да и немецкие силы заставят распыляться еще в охоте и за ними. Если сможем продержаться до начала осени, то нам, считай, повезло. Тогда можно будет с чистой совестью прорываться к своим, а то в распутицу толку от нас уже почти не будет, так что лучше в таком случае прорваться за линию фронта. Отдохнем, переформируемся и уже в составе фронта будем сражаться. Но это только если нам повезет дожить до осени. Глава 13 Михаэль Шперлинг не жалел, что попал в армию. Пускай он был всего лишь ефрейтор, но и это неплохо, тем более что он выслужил это звание за два года, а господин штабс-фельдфебель говорил ему, что он вполне может стать в ближайшее время старшим ефрейтором. Вроде всего лишь чуть-чуть продвинется по армейской лестнице, но жалованье станет чуть выше, а там кто знает, может, и он сможет дослужиться до штабс-фельдфебеля. А самое главное, чем выше будет его звание, тем лучший надел он получит потом в покоренной России, а это немало значит. Хочешь после войны получить свой надел в хорошем месте, а также побольше русских рабов, значит, надо показать начальству, что ты хороший солдат, который заслужил это по праву. Но все это будет потом, а пока он хотел взять свое по праву победителя. Их взвод придали для охраны службы снабжения армии. Зачем везти скоропортящиеся продукты из рейха, когда их можно взять на месте, в местных деревнях? Свежее мясо, овощи и молочные продукты лучше забирать у аборигенов на месте, вот только из-за того, что по лесам до сих пор шлялись остатки разбитых частей русских, командование полка распорядилось выделить его взвод для помощи и охраны интендантов. Пока тыловики выгребали из закромов местных селян продовольствие, Михаэль углядел вполне симпатичную селянку. Еще очень молодая, она тем не менее уже успела округлиться и выглядела очень сексуально. Вот ее он и затащил в сарай. Мерзавка попробовала сопротивляться, даже слегка расцарапала ему лицо, но после доброго удара кулаком по голове, как говорится, поплыла и перестала сопротивляться. Содрав с нее платье и нижнее белье, Михаэль остался вполне довольным увиденным: симпатичное личико и хорошая фигурка, вполне в его вкусе. А потому, завалив ее на стоявшую тут телегу, он, спустив брюки и трусы, раздвинул ей ноги и вошел в нее. А она, оказывается, еще не знала мужчин, и тем приятней ему было иметь эту молоденькую селянку. Так и не пришедшая в себя от сильного удара по голове девушка лежала безвольной куклой, но Михаэля это не смущало, и только кончив, он сообразил, что что-то идет не так. Он настолько увлекся процессом, что перестал обращать внимание на звуки снаружи и только теперь понял, что в деревне стреляли. Он стал торопливо натягивать на себя трусы и брюки, и тут дверь в сарай открылась, и в него стремительно влетели два человека в русской форме. Михаэль бросил застегивать штаны и рванул к своей винтовке, благо она была рядом, но не успел. Русский оказался быстрей и без всяких проволочек двинул его прикладом своей винтовки в челюсть – и свет померк. В себя Михаэль пришел оттого, что на него вылили ведро воды, причем, похоже, это было не первое ведро. Он был привязан к столбу, причем на нем был только его китель, брюк и трусов не было. Вокруг стояли одни русские, а тела его камрадов лежали на земле. Сам вид русских показывал, что они недовольны. Правда, той девушки рядом не было, но внутри Михаэля зарождался страх. Внезапно русские расступились, и вперед вышла довольно красивая девушка, вот только она была не в платье, а в русском танкистском комбинезоне и с их ребристым шлемом на голове. Подойдя к нему, она что-то стала говорить по-русски, причем очень эмоционально, и окружавшие ее солдаты поддерживали ее. Михаэль ничего не понял из ее речи, но тут вперед вышел один из русских и на довольно неплохом немецком, заговорил: – Солдат – это гордое название защитника Родины, но немецкие военнослужащие наглядно показали, что к ним это не относится никоим образом. Они не солдаты, а кровавая банда убийц, грабителей и насильников, и отношение к ним будет соответствующее. Тех немецких солдат, что не замечены в преступлениях против мирного населения, мы просто убиваем, так как не имеем возможности переправить их в наш тыл. Однако те из них, кто виновны в преступлениях против нашего мирного населения, раненых и военнопленных, будут казнены самым жестоким образом. Вы, ефрейтор Шперлинг, – при этом Михаэль увидел у русского в руках собственные документы, – останетесь живы, но будете наказаны. Вы больше не сможете насиловать наших женщин и не сможете их бить. Это будет назиданием для ваших товарищей: за все их преступления на нашей земле и против наших людей они понесут адекватное наказание. Рано или поздно, но они будут наказаны. Тут вперед вышел громадный русский, который поставил перед ним колоду и достал нож и мясницкий тесак. Еще рядом оказался другой русский, у которого в руках был горящий факел. Первый русский подошел к нему с ножом, затем неожиданно одной рукой ухватил его за причиндалы, а затем резко махнул второй рукой… Очнулся Михаэль оттого, что на него снова вылили ведро воды. В первый момент ему показалось, что это все было страшным сном, но боль в низу живота и взгляд, упавший на лежащее в придорожной пыли его хозяйство, доказывали, что это не сон, а страшная реальность. Михаэль завыл дурным голосом, но быстро замолк, получив несколько оплеух. Тут русский переводчик снова заговорил: – Теперь ты не сможешь насиловать наших девушек и женщин… Это ждет всех, кто вздумает насиловать наших женщин. Запомни сам и передай другим своим соратникам. Михаэль остался лежать в полуобморочном состоянии. Таким его и нашли поздно вечером его камрады, когда приехали узнать, почему фуражиры не вернулись вовремя в свою часть. Их была целая рота при пяти бронетранспортерах, но к этому времени во всей деревне остался только один живой человек – сам ефрейтор Михаэль Шперлинг. Ни русских партизан, ни жителей деревни не было, только ефрейтор и мертвые тела немецких солдат. При виде кастрированного камрада немцев пробрал страх. По частям уже ходили смутные слухи про русскую Валькирию, которая солдат просто убивала, но если они позволяли себе что-то против мирного населения, раненых и пленных, то карала очень жестоко, буквально со средневековой жестокостью. Раз этот ефрейтор не просто убит, значит, он на чем-то попался. И, судя по кастрации, скорее всего на изнасиловании. Мы выдвинулись к Минску, хотел я похулиганить в том направлении. И тут в попавшейся нам по пути деревне мои бойцы наткнулись на немецких фуражиров под охраной взвода пехоты. Немцев задавили мгновенно, к тому же первыми шли трофейные грузовики и бронетранспортеры, так что немцы просто приняли нас за своих. Когда они поняли свою ошибку, было уже поздно, их мгновенно помножили на ноль. Но вот при зачистке мои бойцы в одном из сараев захватили живьем немца, который насиловал там совсем молодую девушку. Это меня просто выбесило. И не потому, что я сам сейчас оказался в женском теле и мог спокойно примерить это и к себе, нет, точно так же меня это взбесило бы и в моем собственном старом теле. Просто достаточно было представить, что на месте этой совсем молодой девчонки могла оказаться твоя дочь, сестра, жена или мать… А потому меня затопила лютая злоба и ярость, и просто так этот фашист у меня не отделается, просто убить его – это значит пожалеть. При этом я отлично понимал людей, которые убивали или кастрировали пойманных насильников своих родных, и горячо поддерживал их. Я приказал привязать немца к телеграфному столбу на улице деревни, причем его трусы и брюки выкинуть. Тот даже не успел одеться, мои орлы застали его только поспешно одевающимся. После того, как мы обыскали всю деревню и убедились, что живых немцев больше нет, на площади возле привязанного немца собралась большая часть моего отряда. Большинство моих бойцов уже знали, что это насильник, но я все равно сказал это всем остальным, после чего проговорил, что преступления немецких солдат и их прислужников не останутся без ответа. Затем позвал Денисенко. Тот из чувства мести не гнушался приводить такие наказания в исполнение. Не знаю, сможет ли он когда-нибудь оттаять после такой страшной гибели своей семьи, но пока он не задумываясь приводил такие наказания в исполнение.