2 июля 1941 года. Штаб Гудериана – Ваше превосходительство, новые сведения о русской механизированной группе. – Что там, их поймали? – К сожалению, нет. Хоть мы и получили сведения об их примерном месторасположении, но сами новости плохие. – Что еще случилось? – Они полностью уничтожили наш моторизованный батальон, причем сдавшихся им в плен наших солдат они сначала связали, а потом стали давить их нашими же танками, которые они захватили. – Как русские вообще смогли захватить наши танки? – Со слов лейтенанта Шперлинга, который на момент всего этого находился немного в стороне от места трагедии, а потому видел все от начала и до конца, примерно в полдень его моторизованный батальон нагнал на малоезженой дороге санитарную колонну русских. Вероятно, те, оказавшись в окружении, пробирались к своим и были вынуждены ненадолго выехать на эту дорогу, где и попались нашим панцергренадерам. Разумеется, русскую санитарную колонну раздавили танками, а затем, встретив через пару часов озеро, решили отмыть в нем свои боевые машины. Сейчас очень жарко, и от танков стало тянуть тухлятиной после того, как они испачкались в крови этих унтерменшей. Танки загнали в озеро, а сами стали купаться в стороне, где была чистая, не испачканная в крови вода. Вот тут и появились русские. Сначала три «Микки Мауса» и четыре их пушечных бронеавтомобиля, которые просто не подпустили наших танкистов к своим танкам. А затем подошли два «Призрака» и три их новых средних танка, а кроме того и пехота, с большим количеством ручных пулеметов. Русские просто перестреляли большую часть батальона, спастись удалось буквально единицам, которые спрятались в озере и отсиделись там, пока русские не ушли. Всех сдавшихся русские связали, а затем раздавили их нашими же танками, после чего просто сожгли всю технику, что не смогли взять с собой. Причем лейтенант Шперлинг ясно видел, что в основном там командовала молодая и красивая девушка в танкистском комбинезоне, причем она ездит на «Призраке»[3]. – Это переходит уже все границы! Когда вы, наконец, уничтожите эту группу русских танков?! Или мне стоит ждать, что они нападут и на мой штаб? Даю вам три дня! Слышите меня?! Ровно три и ни часом больше, чтобы вы уничтожили этот механизированный отряд и доставили ко мне его командиров! – Будет исполнено, господин командующий! 3 июля 1941 года. Окрестности деревни Синявки После показательной расправы над немецкими танкистами, которые раздавили наш медсанбат, мы снова нырнули в леса. То, что немцы будут нас искать, я нисколько не сомневался, а потому решил еще и сделать им засаду. Не знаю, свяжут нас с уничтожением штабной колонны или нет, но то, что после казни немецких танкистов нас постараются найти и уничтожить, было ясно. Самое простое – постараться нас нагнать по нашим собственным следам. И пустят на это, скорее всего, батальон. Роту слишком мало, тем более мы уже показали, что воевать умеем, а полк слишком жирно, да и пока неизвестно точно, где мы находимся. Вот и получается, что оптимальнее всего пустить в погоню за нами танковый или моторизованный батальон: тут и сила, и достаточная компактность, и маневренность. Вот мы и двигались по лесным дорогам, не пытаясь замаскировать свои следы, пока не нашлось отличное место для засады. Здесь посреди леса была большая поляна. Нет, не поляна, я даже не знал, как это назвать, но километра на полтора посреди леса была свободная от деревьев область. Это поле заросло обычной травой, даже странно, что его не засеяли, хотя с другой стороны, и населенных пунктов поблизости тоже не было. Интересно, почему тут даже хутор не поставили, место вроде хорошее? Но в конце концов, это заморочки местных, а для меня главное, что преследователи окажутся прямо у нас на виду и спрятаться им будет некуда. На опушке, уже среди деревьев, мы отрыли капониры для танков. КВ и Т-34 загнали в них и замаскировали, над землей были только стволы танковых орудий, а на башни накидали связанные между собой ветки деревьев. Со стороны это выглядело как здоровый куст. Пехота также отрыла окопчики для себя и даже с десяток дзотов для наших станкачей. Их мы тоже нашли на сборном пункте и прихватили с собой. «Максим» в обороне – страшная вещь, просто при маневренном бое он не слишком удобен, а вот в засаде или обороне, как говорится, то, что доктор прописал. Вот так мы и замаскировали свои позиции, а БТ и БА-10 вместе с трофейными бронетранспортерами и частью пехоты двинулись в объезд этого поля к выезду на него. Я не хотел, чтобы какой-нибудь глазастый ганс увидел, что мы возвращались назад по своим следам. Зачастую тщательно продуманные операции губили сущие мелочи, вот я и решил их избежать. Время у нас было, до самой ночи так никто и не появился. Горобец уже думал, что мы зря устроили здесь засаду, но мои доводы, что ничего не делается мгновенно, его убедили. Действительно, на месте трагедии медсанбата мы были около двух, к четырем часам дня нагнали немцев, потом бой и сбор трофеев, и сюда мы вышли где-то к семи вечера. Пока подготовились, уже, считай, и ночь наступила. А теперь как это должно выглядеть со стороны противника. То, что их батальон уничтожен, они могут даже не знать: пока его найдут, пока информация пройдет наверх, в штаб, пока поступит приказ сверху, пока найдут тех, кого пошлют по нашим следам… Ночью двигаться тоже никто не будет, и даже не потому, что ночью предпочитают спать, а потому, что ночью еще попробуй найди наши следы. Вот и выходит, что раньше следующего полудня гостей ждать не следует. Пока суть да дело, мы отдыхали. Поскольку весь обоз был у нас, то к засадному полку отправили бойцов с трофейными термосами. Эти термосы мы тоже добыли у немцев; хорошая вещь, кстати, когда нет возможности готовить на месте. Наполнили их с нашей полевой кухни и отправили с ними бойцов в обход поля. Вся разница, что засадный полк питался на час позже нас, но это не смертельно, главное, что не надо было давиться сухпаем. А термосы были отличными, еда была горячей, не успевала остыть, так что все были довольны. Я уже стал сомневаться, что из нашей засады что-либо выгорит. Время подходило к семи вечера следующего дня, когда наконец появился противник. Сначала это была четверка байкеров с бронетранспортером поддержки, причем не стандартным пехотным, а укороченным и даже с небольшой пушкой[4]. Они медленно ехали по лесной дороге. При этом было ясно видно, что немцы изучают следы на дороге, так что можно было сказать, что это точно по нашу душу. Поскольку никаких признаков съезда с дороги не было, они спокойно выехали на поле и двинулись по нашим следам дальше. Когда передовой дозор пересек поле, то показалась и основная колонна, в которой было три десятка танков, причем все немецкие: два десятка «троек», новых, так как на них стояли уже 50-миллиметровые орудия, и десяток «четверок», которые выполняли роль тяжелых танков. Дозор проехал дальше, по нашим следам: а я что, дурной, сразу за полем съезжать с дороги и тем самым говорить, что я тут, понимаешь ли, засаду подготовил? Нет, я не кадровый дуболом, которых, к сожалению, было много на начало войны в нашей армии. Мы проехали после этого где-то с километр, прежде чем выбрались с дороги и уже возвращались назад к опушке прямо через лес. Он здесь негустой, так что пробраться вполне можно, вот мы и проехали, так что противник об этом узнает, когда уже будет поздно. На месте съезда была засада – взвод бойцов с «максимом» и трофейным противотанковым ружьем[5]. Для уничтожения разведчиков этих сил было более чем достаточно. К тому моменту, как немецкий дозор доехал до места засады, основная часть батальона как раз была на середине поля. Начало боя вышло одновременным. Очередью из «максима» разом смахнули экипажи трех мотоциклов передового дозора, а четвертый расстреляли из ручника. В бронетранспортер довольно удачно закинули гранату РГД-33 без оборонительной рубашки. Стрелка и второго номера убило на месте, офицера, который сидел рядом с водителем, ранило, а самого водителя оглушило. Бронетранспортер встал, а в него уже запрыгивали бойцы, которые быстро добили водителя с офицером. Пара мотоциклов все же получили повреждения от огня пулемета, один даже загорелся, но два других и сам бронетранспортер не пострадали, так что у нас был прибыток. А на поле тем временем разворачивался свой бой. Я не стал дожидаться, когда перехватят передовой дозор немцев; как только голова колонны из двух «троек» и одной «четверки» оказалась на середине поля, открыл огонь. Подпускать противника ближе было опасно: у нас не так много танков, а сойдясь на короткую дистанцию, немцы станут опасны, и мы потеряем свое преимущество в бронезащищенности. Из-за разыгравшегося боя я не слышал, как началась стрельба в нашем тылу, когда засадный взвод уничтожал немецкий передовой дозор. Ромка Томский навел наше орудие прямо под башню «четверки» и по моей команде выстрелил. Я четко видел отсверк попадания нашего снаряда в лобовую броню, а спустя буквально секунду-две башня «четверки» в огненном взрыве взлетела вверх, когда от пробившего броню снаряда сдетонировал ее собственный боекомплект. Рядом раздались выстрелы остальных танков, и тут же обе «тройки» загорелись, а мы перенесли огонь на следующие немецкие танки. Надо отдать немцам должное, они не запаниковали, а стали быстро разъезжаться из походной колонны в линию и сразу открыли по нам ответный огонь. Всего пара минут – и на нас уже надвигается стальная лавина, а следом за танками едут бронетранспортеры и бегут пехотинцы. Именно в этот момент открыл огонь мой запасной полк – еще семь орудий, пусть и меньшего калибра, чем на КВ и Т-34. Они били в корму вражеских танков. Когда немцы поняли, что их обстреливают не только с фронта, но и с тыла, уже больше половины их танков горели. Это при попадании в лоб танк не всегда взрывается или загорается, а вот при попадании в корму, в двигательный отсек, да еще на бензиновом двигателе, пожар почти неизбежен, за редким исключением. Немецкая пехота попыталась ударить по засадному полку, но наткнулась на сильный пулеметный огонь и залегла. Наши пулеметы не давали им подняться, а тем временем все немецкие танки и бронетранспортеры уже горели. На наше счастье и свою беду, немцы целиком втянулись на поле, когда начался бой, и теперь им просто негде было укрыться. Кругом только горящая техника, а под нее не спрячешься: зажаришься заживо. Вот и пытались немецкие пехотинцы уползти, а наши бойцы их азартно отстреливали. Ох, как они потешили свою душу, видя беспомощность врага, которого, казалось, невозможно победить. Потом вперед двинулись наши бронетранспортеры с бойцами и методично достреливали немцев. Еще с час мы добивали немецких пехотинцев; рисковать понапрасну своими бойцами мы с Горобцом не хотели, а потому и не торопили их. Трофеев, правда, почти не было, из техники только пяток чудом уцелевших грузовиков, но мы и не ставили перед собой задачи прибарахлиться за счет противника. Это потом нас приятно порадовала засадная группа: они пригнали два трофейных мотоцикла и бронетранспортер. А так в основном мы собрали только патроны и с десяток ручников с убитых пехотинцев. Вот теперь можно и начать прятать свои следы, а то загоняют нас в противном случае, как мамонтов. Это сейчас мы выбрали место боя, а потому потерь у нас, считай, и нет – с десяток бойцов погибло и два с половиной десятка ранено, притом что мы сами полностью уничтожили моторизованный батальон противника и сожгли три десятка танков и четыре десятка бронетранспортеров. Такой результат не зазорно и полку иметь, а тут всего лишь неполный батальон. У нас ведь танковая рота да усиленная пехотная рота, и все, немцев же было раза в три больше. А вот уничтожили их, и все потому, что не понеслись мы вперед в атаку под девизом «отвага и слабоумие», а как нормальные люди устроили противнику засаду. Теперь главное для нас – это не напороться не на противника в силах тяжких, а на дуболома отечественного со званием, который на противника будет бросаться, как бык с придавленными бубенцами на красную тряпку. Такому только дай волю, так он все угробит. Вот и получается, что он для нас большая угроза, чем противник. И не подчиниться такому дураку тоже нельзя: армейская субординация, мать ее за ногу. Пока нас бог миловал; надеюсь, и дальше пронесет. Вот если комиссар попадется, то тут все же чуть легче: пускай он пока и имеет много власти, но отбиться, думаю, смогу. Пришлось нам маленько поплутать, запутывая наши следы, но, похоже, мы ушли. Первыми шли танки и бронетранспортеры, затем грузовики, которые своими колесами несколько затирали следы гусениц, ну и срубленные деревца, которые волочились за грузовиками. Опять же, пока немцы найдут побитых преследователей, тоже пройдет время, а мы все дальше уйдем, правда, до следующего боестолкновения. Два дня спустя Это была небольшая деревушка. Если смотреть по карте, то по прямой до нее было не так и много. Но кто сейчас будет передвигаться напрямик? Даже одиночные окруженцы не смогут все время идти прямо, что уж говорить о нашей колонне. За это время мы маленько подросли, и не только в личном составе. За эти пару дней к нам присоединились с сотню бойцов и младших командиров. Были даже два майора, но один летчик, а другой тыловик – интендант. Вот они и не стали права качать и своими званиями давить, чтобы перехватить бразды правления, прекрасно понимая, что ни фига не смыслят в командовании механизированной группой. Поэтому присоединились к нам, не претендуя на командование отрядом. Еще мы нашли два Т-34, почти исправных, но без солярки. А сами смогли пополнить свои запасы топлива на колхозной машинно-тракторной станции, встреченной нами по пути. Там мы нашли две тонны солярки, а это примерно по полбака на каждый танк, так что километров на триста у нас топлива есть. А потом или к своим выйдем, или еще где топливом разживемся. Главное, голову на плечах иметь и использовать ее не только для ношения форменного головного убора да еще в нее есть. Мы опоздали! Буквально минут на тридцать, а то и меньше… Когда наш отряд появился на краю этой деревни, большой амбар уже вовсю пылал, а вокруг него стояли эсэсовцы. Если многие из наших бойцов еще ничего не поняли, то мне все было ясно – любимое занятие военных электриков, мать их за ногу! Увидев нас, они попытались дать деру – воевать с танками без соответствующих средств обороны дурных нема, – но было уже поздно. Мы уничтожили почти всех: от роты СС остался с десяток солдат и, как ни странно, их командир, гауптштурмфюрер СС Рольф Радке. Но главное было не это, а то, что наш боец Степан Денисенко, как оказалось, был родом из этого села. Ему было всего двадцать два года, и по виду он напоминал былинного богатыря – под два метра ростом и с соответствующими плечами. Когда он понял, что в горящем амбаре не только односельчане, но и его семья, то поседел буквально на наших глазах. Во время боя он забил насмерть одного из эсэсовцев прикладом своей винтовки. Как только он увидел выживших эсэсовцев, то бросился на них, и его пришлось оттаскивать пятерым бойцам, и только когда я ему сказал, что просто пристрелить их будет для них слишком легкой смертью, он немного успокоился. Мне, конечно, было его жаль, но с другой стороны, он был именно тот, кто мне сейчас был нужен. Вот такая я расчетливая и циничная тварь. А у Денисенко появился отличный стимул для моих планов. – Денисенко, у вас тут есть мясницкий тесак, чтобы тонкий был и острый, притом достаточно широкий? – Есть, а зачем он вам, товарищ сержант? – Вот принесешь и узнаешь. Давай, пулей за ним, и не беспокойся, без тебя не начнем. А пока я приказал остальным бойцам притащить толстый столб и вкопать его крепко в землю, а также найти молоток и большие гвозди или скобы. – Надя, зачем тебе это? – в свою очередь спросил у меня Горобец. – Вот Денисенко его принесет и узнаешь. – Опять что-то задумала? Слушай, я уже начинаю за тебя беспокоиться: откуда у тебя все это? Я ненадолго задумался, что и как ему ответить… Ну как сказать, что все, что он уже видел, только цветочки, а ягодки будут впереди, и что тут, в Белоруссии, за годы оккупации погибнет каждый четвертый житель? – Понимаешь, жизнь такова, что если следовать Христовым заповедям и прощать врагов своих, покорно подставляя им правую щеку, после того как тебя ударили по левой, то твои шансы дожить до старости чрезвычайно малы. Есть люди, которые понимают человеческий язык, а есть те, кто понимает только язык грубой силы. Если ты будешь говорить со вторыми, как с первыми, то не добьешься ровным счетом ничего. Если ты хочешь, чтобы к тебе прислушались, то говори со своим оппонентом на его языке. Только тогда ты сможешь убедить его прислушаться к тебе, во всех остальных случаях на тебя никто не обратит внимания и не будет к тебе прислушиваться. В это время Денисенко притащил мясницкий тесак, как раз такой, какой был нужен. Бойцы к этому времени только принесли столб, а потому пришлось нам немного подождать, пока они выкопали яму и вкопали в нее принесенный столб. Наконец все было готово, и я приказал привести сюда связанных эсэсовцев. Руки у них были связаны за спиной, так что мне ничего не мешало. Сначала приказал срезать с пленных всю одежду с торса, а потом подвести одного из них к свежевкопанному в землю столбу. Все еще недоумевали, не понимая, что я задумал, а я подозвал к себе Денисенко и указал ему на лежащие рядом гвозди и молоток. – Боец, сможешь этой нелюди аккуратно вспороть брюхо, но так, чтобы только вытянуть из него кишку? – Смогу, но зачем? – Отлично, тогда слушай внимательно: вспарываешь по очереди этим свиньям живот и вытаскиваешь кишку, после чего прибиваешь ее к столбу, а после этого гонишь этого урода вперед, пускай он сам себе кишки вытаскивает. Как закончишь с ним, берешь следующего, но командира их пока не трогай. Если все понял, то действуй. Глаза Денисенко при этом радостно вспыхнули. – Да, товарищ сержант, сейчас все сделаю в лучшем виде! А я, подозвав к себе нашего переводчика Силуянова, велел ему объявить эсэсовцам, что за свои преступления против мирных жителей всех сейчас казнят адекватно их преступлению. Остальные бойцы смотрели на все это, и кое-кто все же отворачивался: для них это было еще очень жестоко, не насмотрелись они на немецкие зверства в полной мере. Двое дюжих бойцов подтащили первого эсэсовца к столбу, и Денисенко, вытащив из своего сапога финку, сделал ему легкий надрез на животе. Эсэсовец дернулся, но бойцы его удержали, а Денисенко, запустив ему в живот руку, уже тащил наружу кишку, которую мгновенно прибил к столбу, а после, зайдя эсэсовцу за спину, пнул его ногой в зад. При этом бойцы, которые до этого его крепко держали, отпустили его, и эсэсовец под действием пинка был вынужден пробежать несколько шагов, а за ним потащились и вытаскиваемые из живота внутренности. Остальные эсэсовцы в ужасе смотрели на это, а когда я приказал тащить к столбу следующего, то даже связанные попробовали устроить драку. Им теперь хотелось только одного – умереть в бою, пускай даже без урона нам, главное, не так страшно, как они только что видели. Их быстро угомонили, не дав им соскользнуть и уйти от ответственности за свое преступление. Приблизительно через полчаса остался только один гауптштурмфюрер. Он видел, как казнили его подчиненных, и думал, что его казнят, как и их. Надо отдать ему должное, он не пытался сопротивляться, как они, и с вызовом смотрел на Денисенко. – Боец! – подозвал я Денисенко к себе, когда остался один только гауптштурмфюрер. – Этого казним немного по-другому, ведь именно он приказал сжечь население деревни. Ты, наверное, недоумеваешь, зачем я приказала тебе принести мясницкий тесак. Ты должен сначала двумя ударами перерубить ему ребра на груди, а затем ножом подрезать кожу и мясо внизу и вверху, чтобы можно было завернуть ребра назад к спине. Сможешь так сделать? – Сделаю! – с мрачной улыбкой сказал Денисенко. Он действительно все сделал: двумя быстрыми, сильными и точными ударами перерубил немцу ребра у грудины, а затем, подрезав их снизу и сверху, задрал связанные руки немца вверх и двумя резкими движениями завернул ребра ему за спину. Многие бойцы, которые до этого держались, все же не смогли с собой справиться, и их вырвало. Честно говоря, мне тоже было хреново и подташнивало от такого зрелища, я ведь не кровавый маньяк, который просто упивается муками своих жертв. Хотя, думаю, после сегодняшнего дня многие станут думать, что я кровавая маньячка. Да, не я казнил эсэсовцев, но это сделали по моему приказу и как я сказал. Зрелище, конечно, было страшное, это во времена средневековья народ был более грубым и подобное было в порядке вещей, но с тех давних пор прошло много времени, и люди стали немного гуманней, по крайней мере, у нас в России, чего не скажешь про фашистов. – Надя, зачем?! – только и смог проговорить потрясенный Горобец после всего увиденного. – Витя, – ответил я Горобцу, – ты сам видел, что эта нелюдь творит на нашей земле. Ты видел расстрелянные колонны беженцев, женщин и детей, раздавленные телеги медсанбата, сожженных заживо жителей, а там были старики, женщины и дети. Чем они были виноваты, чтобы их расстреливали, давили и сжигали заживо?! Чем?! Мы не смогли их защитить, хотя это наша прямая обязанность! Мы оставили их на поругание врагу, и ты хочешь, чтобы их и дальше расстреливали, вешали, давили и сжигали заживо?! – Н-не-ет… не хочу. – Тогда у нас есть только одна-единственная возможность защитить этих людей. Пока мы не вернемся назад, гоня эту нечисть прочь с нашей земли, надо дать им понять, что за свои преступления враги ответят в полной мере и казнить их будут не гуманным расстрелом или повешением, а самыми изуверскими казнями! Думаешь, мне доставляет радость придумывать казни пострашней? Это вон Денисенко смог не задумываясь так казнить немцев, и не потому, что он кровавый маньяк, который упивается болью и кровью своих жертв, а потому, что полчаса назад эти немцы хладнокровно сожгли всю его семью и односельчан. Только когда немцы поймут, что за свои преступления им придется ответить, причем адекватно совершенному, они задумаются: а оно того стоит? Стоит ли рисковать быть не просто убитым, а самым зверским способом в ответ за свои зверства против мирного населения?