Глава 18 К телефону подошла жена Эуне. — Уже поздно, — сонно проговорила она. — Уже рано, — поправил ее Харри. — Сожалею, что позвонил в неурочное время, но мне надо поговорить с Оддгейром, пока он не ушел на работу. — Мы как раз встаем, Харри. Подожди минутку. — Харри? Что тебе? — Мне нужна твоя помощь. Кто такой педофил? Харри услышал, как Оддгейр Эуне хрюкнул в трубку и повернулся на кровати. — Что, педофил? Отличное начало дня. Если вкратце, то это лицо, испытывающее сексуальное влечение к малолетним. — А если поподробнее? — Мы многого об этом не знаем, но если ты позвонишь сексологу, то он скажет тебе, что надо различать лиц, изначально склонных к педофилии, и ситуационных педофилов. Классический педофил с кульком сладостей в парке — это человек с изначальными нарушениями. Его педофильские наклонности сформировались еще в юные годы, вовсе не обязательно под влиянием какого-то внешнего конфликта. Такие лица отождествляют себя с ребенком, подделываются под детскую манеру поведения, а иногда предпочитают роль псевдородителя. Сексуальное домогательство они, как правило, планируют заранее, и оно для них является попыткой решения собственных проблем. Скажи, кстати, мне будет оплачена эта консультация? — А кто такой ситуационный педофил? — Это группа более размытая. Они изначально интересуются взрослыми, а ребенок подчас выступает заменителем кого-то, с кем педофил пережил конфликт. Классический педофил чаще всего оказывается педерастом, то есть интересуется мальчиками, тогда как педофилов второго типа гораздо больше влечет к девочкам. В этой второй группе фиксируется много случаев инцеста. — Расскажи-ка лучше о дяденьке с конфетами. Что происходит в его мозгу? — Да то же, что в твоем и моем, Харри, только с некоторыми исключениями. — А какими? — Во-первых, не стоит делать обобщений, мы ведь говорим о людях. Во-вторых, это не моя область, Харри. — Но ты знаешь об этом больше, чем я. — Ну хорошо. У педофилов обычно низкая самооценка и так называемая хрупкая сексуальность. Короче, они не уверены в том, что смогут удовлетворить сексуальные потребности взрослого человека, опасаются, что не справятся. И, только находясь с ребенком, они чувствуют, что контролируют ситуацию, и могут утолить свое влечение. — Как именно? — Так же разнообразно, как и другие люди. От безобидных поглаживаний до изнасилования и убийства. Это зависит от них самих. — И в таком случае все валят на тяжелое детство и условия жизни? — Во многих случаях насильники сами оказывались жертвами сексуального домогательства в детстве. Та же картина, как с детьми, которых били дома: они становятся такими же и избивают своих жен и детей. Воспроизводится поведение, увиденное в детстве. — Почему? — Может показаться странным, но это, скорее всего, связано с той ролевой моделью взрослого, к которой ребенок привык и которая дает ощущение надежности. — Как их определить? — Что ты имеешь в виду? — По каким особым признакам я могу выделить педофила? Эуне что-то проворчал. — Мне жаль, Харри, но думаю, эти люди ничем особенным не отличаются. Как правило, это мужчины, они часто живут одни, и у них проблемы с социальной адаптацией. Но даже если они носят в себе сексуальное отклонение, они вполне способны прекрасно проявлять себя в других сферах жизни. И они могут встретиться тебе повсюду. — Повсюду? И как ты думаешь, сколько их обретается в Норвегии? — Очень трудный вопрос. Слишком уж размыты границы нормы. В Испании, например, двенадцатилетние уже считаются сексуально зрелыми, и в таком случае как нам назвать того, кто возбуждается только при виде девочек пубертатного возраста? Или того, которого возраст не волнует, лишь бы сексуальный партнер обладал такими качествами ребенка, как безволосое тело и нежная кожа? — Понимаю. Они выступают в разных обличьях, их много, они повсюду. — Стыд заставляет их искусно маскироваться. Большинство из них всю жизнь умело скрывает свои наклонности от окружающих, и единственное, что я могу сказать, так это то, что полиция выявляет лишь ничтожно малую часть таких людей. — Каждого десятого. — Что ты сказал? — Так, ничего. Спасибо тебе, Оддгейр. Я, кстати, завязал. — Сколько уже дней прошло? — Восемьдесят часов. — Трудно приходится? — Как сказать… По крайней мере, монстры попрятались и тихо сидят под кроватью. Я думал, будет хуже. — Ты только начал, помни, еще наступят плохие дни. — Не сомневаюсь. Стемнело, и таксист протянул Харри красочную брошюрку, когда он попросил отвезти его в Патпонг. — Массаж, сэл? Отличный массаж. Я отвезу. В тусклом свете он смотрел на фотографии тайских девушек, улыбающихся ему так же невинно, как в рекламе «Тай-Эйр». — Нет, спасибо, я еду просто поужинать. И Харри вернул шоферу брошюру, хотя ушибленная спина и отозвалась на соблазн. Когда же он из любопытства спросил, что это за массаж, шофер ответил интернациональным жестом: просунул указательный палец одной руки в кольцо из пальцев другой. Это Лиз порекомендовала ему «Ле Бушерон» в Патпонге, и блюда в ресторане действительно выглядели аппетитно, только есть Харри не хотелось. Он виновато улыбнулся официантке, уносившей тарелки, и не поскупился на чаевые, чтобы дать понять, что остался доволен. А потом шагнул на улицу, в лихорадочную жизнь Патпонга. Первая Сой была закрыта для транспорта, зато здесь текла бесконечная толпа людей, словно бурная река, огибая торговые ряды и бары. Из распахнутых дверей ревела музыка, потные мужчины и женщины толкались на тротуарах, в воздухе пахло человеческим телом, клоакой и едой. В тот момент, когда он проходил мимо одной раскрытой двери, там раздвинули занавес, и он, заглянув внутрь, увидел девушек, танцующих на сцене в непременных трусиках-бикини и туфлях на высоких каблуках. — Вход бесплатный, девяносто батов за напитки, — крикнул кто-то ему прямо в ухо. Он двинулся дальше, но ему казалось, будто он стоит на месте, прямо посреди этой колыхающейся уличной толпы. Он ощутил пульсацию в животе, но не мог понять, от музыки ли это, от биения сердца или от грохота строительной техники, круглые сутки вбивавшей сваи для новой скоростной бангкокской эстакады через Силом-роуд. В уличном кафе одна девица в ярко-красном шелковом платье, поймав его взгляд, показала на стул рядом с собой. Но Харри все шел и шел вперед, ловя себя на ощущении некоторого подпития. Из другого кафе доносился рев телевизора, висевшего в углу: шла трансляция с футбольного матча, и только что забили гол. «Blowing bubbles…»,[19] — затянули два англичанина с розовыми загривками и подняли бокалы. — Заходи, blondie.[20] Высокая, стройная женщина взмахнула длиннющими ресницами, выставила вперед крепкую грудь и скрестила ноги таким образом, что вид узких облегающих брюк уже не оставлял поля для фантазии. — Она же катой, — произнесли за его спиной по-норвежски, и Харри обернулся. Сзади стоял Йенс Брекке. Миниатюрная таиландка в тесной кожаной юбочке висела на его руке. — Здесь все потрясающе: линии, грудь, вагина. Некоторые мужчины предпочитают катой подлинному товару. А почему бы и нет? — и загорелое мальчишеское лицо Брекке озарила белоснежная улыбка. — Есть, правда, одна загвоздка: их искусственные вагины, естественно, не способны к самоочищению, как у настоящих женщин. Когда это изменится к лучшему, я сам попробую, что такое транссексуал. А вы-то что думаете об этом, инспектор? Харри бросил взгляд на высокую женщину, которая, фыркнув, повернулась к ним спиной, едва услышав слово катой. — Я как-то не подумал, что некоторые из женщин здесь вовсе и не женщины. — Неискушенному взгляду ничего не стоит обмануться, но обратите внимание на кадык: его хирурги, как правило, убрать не могут. Кроме того, для таких типичны высокий рост, слишком вызывающая одежда, несколько агрессивный флирт. И слишком уж роскошны. Именно это их и выдает. Им не хватает сдержанности, они склонны к избыточности во всем… Неоконченная фраза повисла в воздухе, словно некий намек, но Харри его не понял. — Кстати, вы сами-то не склонны к избыточности, инспектор? А то, смотрю, вы что-то хромаете. — К избыточной вере в западную технику ведения беседы. Было дело, но уже прошло. — Что именно прошло — вера или травма? — Брекке смотрел на Харри с той же неуловимой улыбкой, как и после похорон. Будто затеял с ним какую-то игру. — Надеюсь, что излечился и от того и от другого. Я уезжаю домой.