— Надо сохранить лицо, Харри, сохранить лицо. Не забывай о том, что таец никогда не может ошибиться. — А если все знают, кто совершил ошибку? — Тогда все постараются сделать так, чтобы это не выглядело ошибкой. Лиз вошла в лифт, и двери закрылись, прежде чем Харри успел возразить. А он наконец вспомнил, что за песню мурлычет себе под нос. «All Along The Watchtower». Как там начинается? «There must be some way out of here, said the joker to the thief».[30] Это уж точно. На пороге квартиры лежало письмо, на конверте стояло имя Руны. Он расстегнул рубашку. Пот словно маслом покрывал его грудь и живот. Он попытался вспомнить самого себя в семнадцать лет. Был ли он влюблен? Наверняка. Он сунул письмо в ящик ночного столика, не распечатывая, поскольку намеревался вернуть его отправителю. И улегся в постель под убаюкивающий гул кондиционера и полумиллиона машин за окном. Он подумал о Биргитте. Шведке, которую встретил в Австралии: она сказала, что любит его. Что говорил ему Эуне? Что Харри «боится привязываться к другим людям». Последнее, о чем он подумал, — что всякие роды заканчиваются похмельем. И наоборот. Глава 32 Йенс Брекке выглядел так, будто не спал все это время, с той последней встречи с Харри. Глаза покраснели, руки бесцельно двигались по столу. — Значит, вы не помните охранника паркинга с афропрической? — задал вопрос Харри. — Я уже сказал, что не пользуюсь парковкой, — покачал головой Брекке. — Ну что же, забудем на время об охраннике по имени Джим Лав, — сказал Харри. — Подумаем о том, кто же так стремится засадить вас за решетку. — Что вы имеете в виду? — Кто-то очень постарался разрушить ваше алиби. Йенс в изумлении поднял брови. — Десятого января кто-то поставил видеокассету от третьего января и сделал новую запись как раз на то время, когда мы должны были бы увидеть машину посла и то, как вы провожаете его на парковку. Йенс нахмурился. — Подумайте об этом. — Следовательно, у меня есть враги? — Вероятно. Или из вас просто делают козла отпущения. Йенс почесал затылок: — Враги? Даже не представляю себе, кто это… — Вдруг он просиял: — Значит, меня отпустят? — Прошу прощения, но вы все еще под подозрением. — Но ведь вы только что сказали, что у вас… — Начальник полиции не хочет отпускать вас, пока не подтвердится алиби. Поэтому прошу вас хорошенько подумать об этом. Кто мог вас видеть после того, как вы простились с послом и отправились домой? Может, кто-то на парковке, или когда вы уходили с работы, или садились в такси, или в каком-нибудь киоске, или где-то еще? Йенс поднес пальцы ко лбу. Харри зажег сигарету. — Черт побери, Харри! Вы совсем замучили меня с этими видеокамерами. Я никак не могу сосредоточиться. — Йенс застонал, уронив ладони на стол. — Знаете… знаешь, что произошло сегодня ночью? Мне приснилось, что я убил посла. Что мы вместе с ним поехали на машине в мотель, где я и всадил ему в спину тесак. Я пытался остановиться, но мое тело мне не повиновалось; я, словно робот, все колол и колол его ножом… Он умолк. Харри хранил молчание, выжидая, когда тот продолжит свой рассказ. — Дело в том, что я не могу находиться взаперти, — проговорил Йенс. — И никогда не мог. Мой отец обычно… Он тяжело сглотнул и сжал правую руку в кулак. Харри увидел, как побелели костяшки пальцев. Йенс продолжал почти шепотом: — Если ко мне придут с письменным признанием и велят подписать его в обмен на свободу, я плюну на все и подпишу что угодно. Харри поднялся со стула. — Все же попытайся вспомнить, кто тебя видел. Теперь, когда мы разобрались с видеозаписями, ты можешь подумать как следует. И он повернулся к двери: — Харри! Харри никогда не мог понять, что делает людей разговорчивей, едва поворачиваешься к ним спиной. — Я слушаю. — Почему ты решил, что я невиновен, когда все остальные думают обратное? Харри ответил, не поворачиваясь: — Прежде всего потому, что у нас нет доказательств вины, всего лишь шаткое алиби и туманный мотив. — А еще? Харри усмехнулся и повернул к нему голову: — Потому что я сразу понял, что ты мешок с дерьмом, едва тебя увидел. — Что? — Я очень плохо разбираюсь в людях. Всего хорошего. Бьярне Мёллер открыл один глаз и посмотрел на будильник, стоявший на ночном столике, мучительно думая, кто же это звонит людям в шесть часов утра. — Знаю-знаю, который час, — произнес в трубке голос Харри, прежде чем Мёллер успел что-то сказать. — Слушай-ка, проверь мне одного парня. Так, ничего конкретного, просто нутром чувствую. — Нутром? — Голос Мёллера напоминал звук, издаваемый куском картона, попавшим в спицы велосипедного колеса. — Да-да, есть такое чувство. Я думаю, мы вышли на норвежца, так что круг поисков сужается. Мёллер откашлялся, прочищая горло. — Почему именно норвежец? — Сейчас объясню. На пиджаке Мольнеса были обнаружены следы оленьего жира, вероятно с ножа. Удар был нанесен под таким углом, что становится ясно: убийца довольно высокого роста. А тебе известно, что тайцы в своей массе люди низкорослые. — Хорошо, но неужели ты не мог подождать пару часов, Холе? — Разумеется, мог, — ответил Харри. Возникла пауза. — Так почему же ты звонишь в такую рань? — Потому что пять следователей и один начальник полиции сидят здесь и дожидаются, когда ты наконец прочухаешься, шеф. Мёллер перезвонил через два часа. — По какой причине ты решил, что мы должны проверить именно этого парня, Холе? — Я подумал, что человек, смазавший нож оленьим жиром, наверняка бывал в Северной Норвегии. Потом я вспомнил пару своих приятелей, которые проходили военную службу в Финмарке и привезли себе оттуда саамские ножи. Ивар Лёкен долго был военным и служил в Вардё. К тому же я полагаю, что он хорошо знает, как обращаться с таким ножом. — Может, ты и прав, — произнес в ответ Мёллер. — Что тебе еще известно о нем?