Лёкен положил ей руку на плечо: — О'кей. Вперед. Лиз, пригнувшись, побежала через высокую траву и исчезла в темноте. Лёкен следил за домом в ночной бинокль, а Харри держал фасад под прицелом гигантской винтовки, которую раздобыла ему Лиз с оружейного склада в полиции вместе с пистолетом «Ругер SP-101», который пришлось засунуть в непривычную набедренную кобуру, поскольку в стране, где не носят пиджаков, наплечная кобура — вещь не самая практичная. В небе стояла полная луна, и в ее свете он различал темные прямоугольники окон и дверей. Лиз подала условный сигнал фонариком, показывая, что заняла позицию под одним из окон. — Твоя очередь, Харри, — проговорил Лёкен, видя, что тот замешкался. — Черт возьми, зачем надо было рассказывать про змей? — буркнул Харри, проверяя нож на поясе. — Ты их не любишь? — Ну, те немногие, которых я встретил, произвели на меня плохое впечатление. — Если укусит, постарайся схватить змею, тогда у тебя будет сыворотка. Ничего, если даже укусит еще раз. Харри не разглядел в темноте, смеется Лёкен или нет, но догадался, что тот опять шутит. Он рванул к дому, выраставшему перед ним из темноты. Ему даже показалось, что, пока он бежал, голова дракона с разинутой пастью на коньке крыши пришла в движение. Однако в самом доме будто все вымерло. Кувалда в рюкзаке колотила по спине. Харри и думать забыл про змей. Он подскочил ко второму окну, подал сигнал Лёкену и уселся на землю. Давно он уже так не бегал, сердце прямо выпрыгивало из груди. Рядом послышалось чье-то легкое дыхание. Это был Лёкен. Харри предложил пустить в дом слезоточивый газ, но Лёкен отверг эту идею. В такой темноте газ создал бы дополнительные помехи им самим; а потом, у них не было никаких оснований полагать, что Клипра сидит и ждет их, приставив нож к горлу Руны. Лёкен показал Харри кулак, что означало начало штурма. Харри кивнул в ответ и почувствовал, как у него пересохло во рту — верный признак подскочившего адреналина. Он сжал в руке пистолет. Проверил дверь, прежде чем Лёкен занес кувалду. Свет луны блеснул на металле, и в этот миг Ивар выглядел как подающий игрок на теннисном корте, а потом кувалда со всей силы опустилась на дверной замок. В следующее мгновение Харри очутился внутри и посветил фонариком в комнате. Он тут же увидел ее, но луч света побежал дальше по стенам, словно сам по себе. Кухонные полки, холодильник, скамья, распятие. Он больше не слышал ночных зверей и птиц, в его ушах звучал скрежет цепей, плеск волн о борт яхты на пристани в Сиднее, крики чаек, потому что Биргитта лежала на палубе и была мертва. Стол, вокруг четыре стула, шкаф, две бутылки пива, мужчина на полу, неподвижный, лужа крови у его головы, его рука в ее волосах, под стулом пистолет, на стене картина с фруктами на блюде и пустой вазой. Натюрморт. Неподвижная жизнь. Nature morte. Свет фонаря упал на лицо девушки, и он увидел снова: ножка стола и ладонь, обращенная вверх. Вспомнил ее голос: «Чувствуешь? Ты обретешь вечную жизнь!» Словно она пыталась собрать остатки энергии в последнем протесте против смерти. Дверь, морозильник, зеркало. Прежде чем ослепнуть, он увидел сам себя: фигура в черном, черная шапочка на голове. Вид палача. Харри уронил фонарик. — Как ты? — спросила Лиз, положив руку ему на плечо. Он хотел ответить, открыл рот, но не издал ни звука. — Это действительно Уве Клипра, — сказал Лёкен. Он присел на корточки возле убитого, голая лампочка на потолке освещала сцену. — Странно. Я месяцами выслеживал этого парня. Он положил руку ему на лоб. — Не трогай! Харри схватил Лёкена за шиворот. — Не!.. И так же быстро отпустил его. — Прости, я… только не бери ничего. Не сейчас. Лёкен лишь молча взглянул на него. Между безволосых бровей Лиз залегла глубокая морщинка. — Харри, ты как? Он опустился на стул. — Все закончилось, Харри. Я устала, мы все устали, но все уже позади. Харри только покачал головой. — Ты хочешь что-то сказать мне, Харри? Она наклонилась к нему и положила свою большую горячую ладонь ему на лоб. Так делала когда-то его мать. Черт. Он вскочил со стула и выбежал вон. Лиз и Лёкен о чем-то тихо переговаривались в комнате. Он посмотрел на небо, ища хоть одну звезду, но не мог отыскать ни единой. Время близилось к полуночи, когда Харри позвонил в дверь. Открыла Хильде Мольнес. Он смотрел в пол — забыл предупредить по телефону, что придет, — и теперь слышал по ее дыханию, что она вот-вот разрыдается. Они вошли в комнату и сели. Бутылки с джином не было видно, и хозяйка выглядела трезвой. Она вытерла слезы. — Знаете, она хотела стать прыгуньей с трамплина? Он кивнул. — Но ей не разрешали участвовать в обычных соревнованиях. Судьи не знали, как ее оценивать. Некоторые считали, что отсутствие одной руки — это преимущество при нырянии и что это не по правилам. — Мне жаль, — сказал наконец он. Это были его первые слова с момента прихода. — Она не знала об этом, — продолжала Хильде. — Если бы знала, то не разговаривала бы со мной так. Ее лицо сморщилось, она всхлипнула, и слезы ручьями потекли по морщинкам вокруг рта. — О чем не знала, фру Мольнес? — О том, что я больна! — вскрикнула та, закрыв лицо руками. — Больна? — Зачем же, вы думаете, я глушу себя алкоголем? Мое тело уже сожрала болезнь, осталась гнилая ткань из мертвых клеток. Харри молчал. — Я собиралась рассказать ей об этом, — прошептала она сквозь прижатые ко рту пальцы. — Что врачи дали мне шесть месяцев. Но никак не могла найти хорошего момента. Голос ее звучал еле слышно. — Хороших моментов больше нет. Не в силах сидеть, Харри подошел к огромному окну, выходящему в сад, избегая смотреть на семейные фотографии, развешанные по стенам, поскольку знал, на ком остановится его взгляд. Лунный свет играл на поверхности бассейна. — Вам звонили люди, которым ваш муж задолжал денег? Фру Мольнес опустила руки. Глаза ее покраснели. — Звонили, но с ними разговаривал Йенс. С тех пор я ничего не слышала. — Значит, он позаботился об этом? Зачем он спросил именно сейчас? Возможно, это попытка утешить ее, напомнить, что о ней есть кому позаботиться. Она молча кивнула. — И теперь вы поженитесь? — А вы против? — Нет, почему я должен быть против? — Харри повернулся к ней. — Руна… — Она не могла говорить, слезы снова заструились по ее щекам. — Я видела в жизни мало любви, Холе. Каких-то несколько месяцев счастья — и наступает конец. Почему она не могла позволить мне любить? Харри смотрел, как на поверхности бассейна плавает лепесток цветка. И вспомнил о баржах из Малайзии. — Вы его любите, фру Мольнес? В наступившей тишине ему почудился рев слонов. — Люблю? Какое это имеет значение? Мне достаточно воображать, будто я люблю его, и я думаю, что полюбила бы кого угодно, лишь бы он любил меня. Понимаете? Харри посмотрел на бар. До него было три шага. Сделать три шага, взять два кусочка льда и бокал. Он закрыл глаза и представил себе, как кусочки льда, звеня, танцуют в бокале, как бокал наполняет коричневая жидкость и как к спиртному с шипением примешивается содовая.