Ты – в объятия бегущий, Мне дитя и брат грядущий. Чабаном ты знатным станешь, Дом твой – у реки и пастбищ. Баюшки-баю. – Ну, полно, маменькин сынок! Раз есть рот, думаешь, можно орать? Или у тебя у одного рот есть? Вот, гляди, и у меня он тоже имеется! Почему же я не кричу? Хватит, пора и честь знать! Или заливаешься из-за того, что я сказал: конь покрыт попоной и ты – знатный чабан? Но где твой конь, и где твои овцы? Ты говоришь, те, что у нас во дворе? Эге, это наследство досталось от деда. Все это принадлежит мне. Мне, ты понял? Баю-баю, где твой сон? Где верблюд? От деда он. Если твой верблюд, так что ж Ты верблюда не пасешь? Если ты пасешь скотину, Степи где твои, долины? – Ну вот что! Раз так, то ты – сын пучеглазого! Если ты настоящий мужчина, отвечай, потомок плешивого! Ага, сразу замолчал! А то хнычешь и хнычешь. Что ты сказал? Нет, нет! Я только пошутил, потомок плешивого. Пошутил! Что? И шуток не понимаешь? Все это твое, сынок. И этот дом, и овцы в хлеву, и луна на небе, и вспаханные земли – все это твое! Так и быть, забирай! И Тарлана отдаю! Так и быть! Баю-бай. Услышь меня, Отправляй в табун коня. Баю-бай, засыпай, Ты мне дорог, так и знай. Спи, ребенок. Баю-бай. – Только одно никогда не забывай, сынок. Даже если ты, как Гагарин, достигнешь небесных высот или, выучившись, будешь править всем миром, помни прежде всего, что ты – сын Зиядуллы-наездника. Мой сын! А раз так, будь таким же, как я! Ты будешь таким, как я? Скажи, ты станешь таким, да?.. 80 Прислали повестку в суд. Ноги опять в стременах. Пока ехал, передумал о многом. Молил Всевышнего, чтобы закончились наконец эти мучения. Народу на суде было много. По одну сторону сидели парни, которые били, по другую – мой друг Рахман. Начальство сидело сверху. Были вопросы, были и ответы. Те, что били, вины своей не признавали и все валили друг на друга. Здесь я и пригодился. Начальство, что сидело наверху, допросив меня, осталось довольно моими ответами. Когда дали слово защитнику, он спросил у моего друга Рахмана: – А скажите, почему вы избили несовершеннолетнего? – Я его не бил – только головой толкнул. – Все равно считается, что били. На лице у него осталась рана. Раз он у вас деньги украл, а вдобавок если вы его еще и поймали, нужно было сдать его в милицию. – Сил не хватило. – Бить хватило сил, а в милицию отвести – не хватило? – Их трое было – один бы я не справился. – Нужно было позвонить в милицию! Или позвать людей на помощь. Вон сколько людей на улицах! – Людей? Каких людей? Где эти люди? Рахман не мог продолжать от волнения. Он вытирал глаза полой халата. Начальство объявило перерыв на один час. Сами ушли совещаться перед вынесением приговора. Я проголодался и зашел в чайхану. А когда вернулся, попив чая, – люди уже выходили из здания суда. Я понял, что суд закончился. Стал искать моего друга Рахмана, чтобы узнать о решении. И тут наткнулся на женщин. Собравшись в круг, они заливались слезами. Голосили, хлопая себя по лбу и по коленям. До меня дошло: это были родственники тех парней, которые избивали. И я ощутил свою вину в том, что они плачут. Не в силах больше смотреть на их залитые слезами лица, я отвернулся и направился к Тарлану. Мы поехали в кишлак. Миновав колхоз «Восьмое марта», въехали в ущелье Хайрандыра. Вокруг – низкие холмы. Дорога, словно качели, то поднимается вверх, то опускается вниз. 81 Наступили сумерки. Сумерки, опустившиеся на мир, опустились и на мою душу. На душе сделалось смутно. Я невольно оглянулся. Заметил вдалеке красную машину. Мы с Тарланом поехали по обочине дороги. Стали подниматься на склон горы. На самой середине склона я снова обернулся. Машина ехала следом. Мы спустились со склона. Из-за того, что склон был крутой, Тарлан припадал на задние ноги. Передние ступали тяжело. Мы спустились в долину. Машина на вершине холма замедлила ход. Я удивился. Обычно машины едут быстро, но эта за все время и одного коня не сумела обогнать. Или, может, в ней что-то сломалось? Мы подъехали к арыку, перерезавшему дорогу. Вода в арыке мутная. Вся в красной глине. Коню будет по колено. Тарлана я в арык не пустил. Прикинул: а не лучше ли будет перепрыгнуть через него? Но сразу же передумал. Дело в том, что берег арыка тоже был весь в липкой грязи. Тарлан здесь мог бы поскользнуться. Мы поехали вверх, вдоль арыка. Искали отмель. Машина спустилась в лощину. Остановилась у арыка. Сидевшие в ней как будто поняли, что здесь не перебраться, и поехали по нашему следу. Мы с Тарланом перескочили через арык, где было поуже. Машина остановилась на том месте, где мы перепрыгнули. Я понял, что по этой дороге они едут впервые. Показал им рукояткой плетки наверх: – Еще немного проедете, и будет разлив! Там машина сможет проехать. И мы отправились своей дорогой. Но тут вслед раздался голос: – Эй, шеф! Тормозни! Голос был незнакомый. Что он сказал, я недопонял. Кем бы он ни был, все же это был голос человека. Я решил, что надо подъехать. Встал на берегу арыка. Из машины вышло четверо. Двое с разбегу перепрыгнули через арык. Испугавшись, Тарлан попятился. Гляжу: двое молодых ребят. И другие двое тоже подошли. У всех на глазах темные очки. Волосы до плеч, ушей не видно. Одеты довольно прилично. Один с бородкой. Сперва я подумал, что он примерно одного возраста со мной. Потом, присмотревшись, понял, что парню под тридцать. – Вы, кажется, звали меня, братья? Они посмотрели на меня и не произнесли ни звука. Бородатый вышел вперед: – А ну слезай-ка с коня, шеф! – Говорите так, я не глухой. – Сказано слезай – значит, слезай! Меня задело, что они обращаются ко мне на «ты». Спешиваясь, я сказал: – Не надо «тыкать», приятель. Ведь я вам, пожалуй, в отцы гожусь. – Видали мы такого отца… Я опешил. Держал в руках поводья и злился. Крепко сжал рукоятку плетки. – Привяжи коня и иди за нами! – Что вы мне хотите сказать, приятель? Говорите здесь. – Сказано, иди за нами – значит, иди! Они двинулись вверх, вдоль арыка. Очков никто из них так и не снял. 82 Я накинул поводья на наклоненную голову Тарлана и пошел следом: – А сами-то вы кто такие? Чьи сыновья? Представьтесь же наконец, братья. Они окружили меня. Как будто им предстояло какое-то зрелище. Один из них пробурчал: – Еще успеем познакомиться… Они уставились на меня, будто на какого-то дикаря. О, силы небесные, и какое у них может быть ко мне дело? Да говорили бы поскорее, а то темнеет. – Братья, если у вас ко мне срочное дело, говорите. Или я поеду, чтобы дома не волновались. – Не торопись, еще успеешь поехать. Так поедешь, что больше не вернешься. Со злости я развернулся и пошел к коню. Один из них преградил мне дорогу. Еще один зашел с другой стороны. Я оказался посредине. Решил было протиснуться между двумя. Тот, что справа, схватил меня за плечо. Я сбросил его руку: – Уберите руку, приятель. Он смачно ударил меня в подбородок. Я покачнулся и, отлетев назад, остался сидеть на земле. Вывихнутая рука заныла. Я накрутил плетку на кисть руки. Поднявшись, прицелился в шею парню и с размаху стеганул по ней. Тот, что был сзади, схватил плетку и с силой выдернул. Я опять оказался на земле. Затем пошел на того, что выдернул плетку. Сзади кто-то пнул меня в поясницу. Я упал навзничь. Вывихнутая рука отозвалась болью. С трудом мне удалось сесть. Осмотрелся вокруг. Ни души. Город остался за холмами и горными склонами – теми, что справа. Mой кишлак за холмами и горными склонами – теми, что слева. Только небо над головой. Все далеко. Не докричишься. Мне стало обидно до слез: какое же кругом одиночество, пропади оно пропадом! Я огорчился: все моя поврежденная рука, пропади она пропадом!