Вытащил ее из-за пазухи и показал. Сказал жалостливо: – Когда я упал с гнедого Джуры-бобо, братья, то повредил себе руку. Смотрите… Они громко расхохотались. Заговорили между собой: – Кем он ему приходится? – Никем! – Как это никем? Быть не может! Выходит, он по своей воле решил показать себя рыцарем? – Гляди-ка, рыцарь! Рыцарь двадцатого века! – Дон Кихот! – Ха-ха-ха, Дон Кихот! Дон Кихот двадцатого века! Только сейчас я понял, кто они такие. В тысячу раз мне стало обиднее за то, что сказал им про вывихнутую руку и что жаловался им. Я опустил голову. Руку не спрятал за пазуху. Оперся ею, как здоровой, о землю. Рука заныла. Я уставился в землю и стиснул зубы. Лицо горело. Я поднялся. Они окружили меня. Один ударил в челюсть. Я отлетел на стоявшего сзади. Тот, придерживая меня за плечи, ударил по голове. Зашатавшись, я отлетел обратно. Снова получил удар в челюсть, перевернулся и упал. Голубое небо закружилось надо мной. Стало черным-пречерным. Я снова поднялся. Шатаясь, я подошел к одному из них и повис на шее. – Что я вам такого сделал, братья? Обнял его, что есть силы. Тот ударил меня кулаком в живот. У меня перехватило дыхание. Внутри что-то оборвалось. Руки мои ослабли и сползли с его плеч. Ноги больше не держали. Я повалился навзничь. – Скажите, братья, в чем я виноват, в чем моя вина… В ответ получил сильный удар в спину чем-то острым. Потом в бок. При каждом ударе у меня перехватывало дух. – Братья, я ведь тоже человек… 83 И тут я услышал ржание. Всю свою жизнь я прожил бок о бок с конем. Разных коней видел, разное слышал ржание. Когда конь ржал от жажды или от голода, я давал ему поесть или попить. Когда конь ржал от тоски по своим сородичам, услышав чье-то ржание или почуяв кобылицу, я седлал его и водил по степи, чтобы он мог остыть, размять ноги и успокоиться. Когда конь ржал при виде змеи, я выбегал к нему из дома, чтобы он чувствовал, что я рядом. Когда он подавал голос, почуяв волка, я гладил его по гриве и оставался с ним, пока не успокоится. От чего заржал Тарлан в эту минуту? Увидел змею? Нет, тогда он заржал бы по-другому. Или он увидел волка? Нет, он ржал бы не так. Наш Тарлан увидел кое-что похуже змеи и волка! Я попытался приподнять голову, чтобы разглядеть Тарлана, но не смог. Взгляд уперся в небо. Небо высоко, земля тверда. Конь снова заржал. Небо было – как черный казан. Повернул голову влево. Сначала ничего не разглядел. Потом начал отличать белое от черного. И вот тогда увидел Тарлана. Изгибая шею, он глядел на нас. Навострил уши и снова заржал. Посмотрел в сторону кишлака. Опять заржал. В этот раз ржание его было отрывистым и жалобным. От этого ржания сумерки стали печальными, но само оно было еще печальнее сгущавшейся тьмы. Сильный удар чем-то острым пришелся мне по левому колену. Я закричал. В глазах потемнело. Голова моя раскалывалась. Кто-то из стоявших надо мной сказал: – Так и будешь тыкать его ногой? Воткни ему разок в бок – и пошли. – А-а-а! Лошадь, лошадь! Беги! Лошадь скачет! Я очнулся и открыл глаза. Тарлан, волоча веревку, гнался за ними. Вытянув морду и навострив уши, он грозно хрипел. Оставив одного, погнался за другим. Они сбежали, перепрыгнув через арык и спрятались в машине. Один все никак не мог спастись от Тарлана. Взял что-то с земли и ударил коня по морде. Тарлан покачнулся и остановился. Тот не мешкая перепрыгнул через арык. Тарлан тоже перескочил и приблизился к машине. Скребя передними копытами землю, Тарлан заржал. Машина умчалась. Тарлан погнался было за машиной, но потом повернул назад. Перескочив через арык, подошел ко мне. Мордой коснулся моих ног. Снова заржал, жалобно-жалобно. Обнюхал мое лицо. Я почувствовал дыхание Тарлана. Он дышал прерывисто, будто унес улак. Я обеими руками обнял его морду. Погладил его челюсти, лоб. Руки мои увлажнились. Поднес их к глазам и посмотрел: кровь. Я всмотрелся в морду Тарлана. Лоб его кровоточил. Я приблизил лицо к окровавленной челюсти Тарлана. Слезы подступили к горлу. Не в силах сдержать себя, я разрыдался. 84 Стало совсем темно. Так темно, что ничего нельзя было различить. Я с трудом повернулся на левый бок. Больно! Обнял ноги Тарлана. Пошлепал его по крупу. Тарлан обнюхал мое плечо. Медленно начал сгибать передние ноги. Опустился на них. Я левой рукой ухватился за луку седла, припал к нему грудью. Еле-еле сумел вскарабкаться, лег на седло животом. Глубоко вздохнул. Поджав, перекинул ногу через седло. Вдел ее в стремя. Ногу пронзила боль. У меня потемнело в глазах, я обнял Тарлана за шею. Придя в себя, выпрямился. Взялся за поводья. Ветер облизывал мою голову. Только тут я понял, что шапки на голове не было. Осталась на земле. Хотел было слезть, но представил, каково будет снова влезать в седло. Махнув рукой на шапку, дернул поводья. Тарлан пошел по обочине дороге. Через какое-то время я остановил Тарлана. Развязав поясной платок, отер лицо. Туго обвязал им голову. Мы ехали по обочине большой дороги. Наступила глубокая ночь. Кругом стояла кромешная темнота. Холмы стали подобны темным теням. На душе у меня сделалось черным-черно. Я ехал, покачиваясь в седле и горько рыдая. 85 Эх, Тарлан, Тарлан, что же это за дни такие наступили? Во сне это происходит или наяву? Если и ты не различишь, Тарлан, то я точно не в силах ничего понять. Кем были эти живые существа, Тарлан? На них была одежда, они были о двух ногах. С виду как люди. Говорят и смеются, как люди. Не знаю, Тарлан, не знаю. Если ты что и понимаешь, то я не могу взять их в толк. Вот тебя, Тарлан, я понимаю. А те… они мне не братья. Э, нет, Тарлан, ведь это ты – брат мой. Отныне я не буду называть их братьями. Мой брат – ты. Ты – мой младший брат, Тарлан. Ты и впрямь на меня похож. А ведь младший брат должен походить на старшего. Брат мой, Тарлан, что же теперь мы будем делать, а? Что мы скажем дома нашей детворе? А если люди спросят, что мы ответим? Э, нет, Тарлан, ты – мой племянник. Отныне я не буду называть их своими племянниками. Ты – мой племянник. Ты весь в меня. Если племянник не похож на дядю, на кого же он тогда должен быть похож? Тарлан, племянник мой, может, скажем, что упали по дороге? А если спросят: где же были ваши глаза? А мы ответим, что арык был в глине, что поскользнулись. Ну как, годится такой ответ, племянник мой Тарлан? А не то станем для людей посмешищем… Э, нет, Тарлан, ты – мой старший брат. Отныне я не буду их называть братьями. Ты – мой старший брат! Спросят про младшего брата, он у тебя есть – это я. Спросят про старшего брата, он у меня есть – это ты. О чем еще после этого горевать? Э, нет, Тарлан, ты – мой друг. Отныне я не буду их называть своими друзьями. Мой друг – это ты… Э, нет, Тарлан, ты – мой самый истинный брат. До самой моей смерти… 1979 ЛЮДИ, ИДУЩИЕ В ЛУННОМ ЛУЧЕ Повесть Перевод Сухбата Афлатуни Часть I – Бабка, ухо разуй, слышишь? Вроде голос чей ветром принесло. Так говорит наш дед наш, лежа возле Сайраксокого холма, бабке нашей. Рот деда полуоткрыт. Правое ухо обращено в сторону, откуда дует ветер. Но слышен только ветер, голоса не слыхать. Прикладывает дед наш к уху ладонь. Не дышит. Весь в слух обратился. Но и так ничего не слышно. Вздыхает. В лунный свет вглядывается. – Похоже, с этой стороны… Ну что, старая, как ты там? Старость – не радость? Поди, шестой десяток скоро разменяешь?.. 1 Для дома, где девушка есть на выданье, шаги свахи – лучшая музыка! Пришли свахи вечером, в сумерках. Жена хозяина дастархан стелит. Хозяин – само радушие: – Милости просим! – Мир вашему дому, Мясник, мир вашему дому! – откликаются свахи. – Будет воля Всевышнего, большой-большой пир в этом доме будет! – Бог велик! Да сбудутся ваши слова! После плова арбуз режут. Свахи, по обычаю своему, сидят, о разных разностях разговор ведут. Эсана-мясника хвалят-благодарят. Наконец до дела добираются: – На голову вашей младшей сестры птица счастья села – уж вы, Мясник, ей улететь не дайте! – Не зная дела, рта не открывай; не зная удела, девицу не выдавай, – отвечает мясник. – Кто таков этот ваш?.. 2 Жил в кишлаке паренек. В плечах широк и сложен ладно. Лицо – как лепешка, улыбнется – ямочки на щеках. Волоокий, бровь тонкая, осанка гордая – гусиная. Застынет на одном месте, руки на груди сплетет или на пояс. И уставится в одну точку. Куда смотрит, чего высматривает?