– Да-а… – Так что теперь знаете, кто и каким образом… так сказать! – Поклон вам. – Вот вам сад, я к вашим, так сказать, услугам. Ну, с богом, так сказать! Сложил Юлдаш-сторож пожитки, да и отбыл. 10 Забрался отец наш в шалаш, от сторожа оставшийся, на корточки сел. Колени обхватил. Огляделся вокруг. Сколько ради шалаша этого просить-унижаться пришлось… И чего ему в этом шалаше, спрашивается? Одному Богу ведомо. Посидел-посидел… Да и возроптал на Бога! – Э-э-э, – рукой замахнулся, – где Ты, а? Отец наш… на Бога замахнулся! «Где Ты, Боже мой? Ты есть ли вообще? Если есть, так отвечай, покажись! Явись рабу своему несчастному, поговорим, давай! На беду раба Твоего ничтожного погляди хоть! Ты вот скажи, зачем, для чего меня, раба своего, сотворил? Чтобы меня в этот горький мир отправить, чтобы дни в скорби проводил, для этого сотворил, говоришь? Тогда хоть на позор меня, раба своего, Боже, не выставляй; бездетным, Боже, не делай! Ты же, когда рабов своих творишь, семью творишь им, потомство! Боже, я же, как себя помню, всегда молился Тебе, всегда поклонялся Тебе, верил всегда Тебе. Если до сих пор у Тебя это не получалось, сотвори мне сейчас потомство! Сколько царей в мире было, сколько правителей, сколько начальников… Из-за своей бездетной жизни от всех царей я отрекся, от всех начальников… Только… только от Тебя одного, Боже, не отрекся еще! Ты у меня на сердце, Ты у меня на языке. Если до сих пор у Тебя это не получалось, сотвори мне сейчас потомство! Никому из царей рабы Твои не молятся, никому из начальников не молятся. Ничему рабы Твои не молятся, ничему не поклоняются… Отреклись рабы Твои от веры, отреклись от Бога, отреклись от поклонения! А Ты рабам этим все творишь и творишь потомство! Я же в покорности тебе оставался, в повиновении, в смирении: „Спаси Боже! Дай Бог помощь!“ – говорил. Никогда: „Спаси партия! Дай комсомол помощь!“ – не говорил. А есть ведь такие говорильщики! Вот до чего рабы твои дошли! А Ты, Боже, все потомство им творишь! Бывает, я, раб Твой, на дорожку шайтана иногда сбиваюсь, по злым шайтановым путям временно хожу. Тогда себе говорю: „Эй, раб, побойся Бога!“ Никогда: „Эй, раб, побойся партии! Эй, раб, комсомола побойся!“ – не говорю. А ведь и такие говорильщики есть! Сколько таких, которые от веры отреклись, от Бога отвернулись, сколько таких! А Ты им все потомство даешь, Боже, ряд за рядом потомство даешь им! Что же меня… что же Ты меня, раба своего, без потомства-то держишь, Боже?! Честно скажу, был у меня грех один невольный. Горем своим ни с кем не делился. От горя веру в Тебя терять стал… Так я же в грехе этом раскаялся, покаяние сотворил. „О, Боже, прости меня!“ – говорил. Никогда: „О, партия, прости меня! О, комсомол, прости меня!“ – не говорил. А ведь такие говорильщики есть! Много-премного, видимо-невидимо! Я же Тебя из сердца не выбрасывал, с языка не прогонял! Один Тебя поминал! Что же Ты искреннего раба своего унижаешь, Боже, что Ты насмехаешься-то над ним! Не твори мне того, Боже, потомство, потомство мне дай!..» 11 «Я-то мужчина. Ей тяжелее…» Домой собрался отец наш. Не принесла матушка ему ужина. Тянет отца нашего домой. Домой поскакал. Прискакал, а на воротах замок огромный. Удивился отец наш, забеспокоился. Лошадь к колышку у ворот привязал. Сам через забор перелез. Из тайника за испорченным радио ключ достал. В столовую зашел. Чашки-плошки вытащил. Под перевернутым ляганом подносик с пловом нашел. Коврик возле подушек расстелил. Дастархан разложил. Нарезал в маленькую касу помидор с луком. Чай заварил. Сел, ноги поджал. Плов в горсточки сбирает, в рот одну за другой отправляет. 12 Тут лошадиный топот с улицы послышался. Голова секретаря сельсовета над забором показалась. – Ассалом алейкум, Каплон-ака! – Ваалейкум, ваалейкум, – отец отвечает наш. – Как жизнь, как здоровье? Настроение как? – Благодарю. Ваше как? – Не жалуемся, не жалуемся… – говорит секретарь, а сам плошку с пловом увидел, запах пловный учуял. Собрался секретарь через забор перемахнуть. Но замялся. Он же секретарь сельсовета! Он же уполномоченный сельсовета! Как такого хозяину дома не пригласить? Так секретарь себе думал. А отец наш ест себе плов да ест. На секретаря и внимания не обращает! – Вроде, – говорит секретарь, – к нам сторожем пойти собирались, что ж не пошли? Отец наш рот пловом набил, говорит: – Да, ука, если так-сяк подумать, лучше шурва под боком, чем плов далёко! Поглядел секретарь на плов, почмокал губами. – Да-а, – говорит. – Плов, говорите, далёко? – Очень далёко, да… – Плов, говорите, на льняном масле? – Этот-то? Нет, куда там на льняном, на хлопковом. – Да-а… И на хлопковом тоже хороший плов бывает. – Очень хороший, да… Вай-вай-вай! И вам такого желаю.