– Меня тоже, – хмуро отозвался полковник, уселся на стул и взглядом попросил Хартлинга сделать то же самое. Подождав, пока его ротный командир пододвинет массивный стул к столу и усядется, полковник тихо заговорил, медленно роняя слова, словно пудовые камни: – Начальник школы полковник Плешков уехал с утра в город и увез свою семью. Сегодня у меня были полковники Боровиков и Охлопков – они встревожены положением в городе и школе, указали на смятение умов и, наконец, на возможность скорого переворота. Уже настоящего, а не той оперетты, что случилась вчера. Хартлинг насторожился – если два этих штаб-офицера пришли к его командиру, с которым у них отношения чисто официальные, даже натянутые, то, значит, сложившееся положение действительно, как говорят в русском народе, хуже губернаторского. – Мы вместе поехали в город к начальнику школы – Михаил Михайлович уже собрался уезжать на КВЖД, в Харбин для доклада генералу Хорвату. Пустое, отговорка – это бегство, прикрытое красивыми словами! В штабе генерала Розанова смятение полное, уже начата погрузка на японский пароход. Идут разговоры о скором перевороте и подготовке к эвакуации. Мы заехали в Морское училище, там говорили с капитаном первого ранга Китицыным – его гардемарины уже грузят имущество на вспомогательный крейсер «Орел», готов к выходу в море и военный транспорт «Иртыш». Знаете, что интересно, – и в штабе Розанова, и моряки преднамеренно вводили нас в заблуждение, говорили, что в городе все в порядке, а все приготовления к эвакуации нам только кажутся, – полковник Рубец надолго задумался и тут, о чем-то вспомнив, заговорил, четко рубя слова: – Да вот еще – полковник Плешков подписал приказ о моем назначении помощником, временно возложив на меня обязанности начальника школы на период его отсутствия. Вы назначены на мою должность – командиром 1-го батальона школы. Так что принимайте под свое начальство наших с вами юнкеров. Таких перестановок сейчас идет по гарнизону очень много – у наших деятелей военного ведомства отчего-то у всех сразу возникли самые срочные дела в Китае и Японии или срочно понадобились отпуска по семейным обстоятельствам. В комнате воцарилась мертвая тишина, в голове Хартлинга крутилась одна мысль: «Крысы бегут с корабля». Он посмотрел прямо в глаза своего командира, в который раз поразился созвучию их мыслей и четко произнес, выделяя каждое слово: – Нужно что-то делать, не мешкая ни минуты, Борис Иванович! Иначе нас здесь ждет скорый развал и, как следствие, переворот! А уж там скорый приход большевиков! – Я рад, Карл Николаевич, что вы разделяете наши опасения и готовы действовать, – Рубец протянул ладонь, и офицеры обменялись крепким рукопожатием. Затем Борис Иванович заговорил прежним твердым и решительным голосом: – Мы поехали к коменданту гарнизона генерал-майору Вериго, недавно назначенному атаманом Семеновым. Я презираю этого выскочку, но помню о присяге и долге перед Отечеством. Говорю вам сразу – мы предложили ему произвести аресты всех тех чинов из штаба генерала Розанова, кто может нанести ущерб белой государственности своим бездействием, халатностью, трусостью или даже преступным умыслом. Включая самого командующего округом и краем! – Я готов выполнить ваши приказания, господин полковник! Хартлинг не колебался ни секунды. Если полковник Рубец, пропитанный воинской дисциплиной за многолетнюю службу в офицерских чинах, отмеченный множеством боевых орденов за четыре войны – начиная с китайского похода и маньчжурской кампании против Японии, имеющий на рукаве пять нашивок за ранения, предложил ему такое дело, то, значит, другого выхода действительно нет. И тут часы начали звонко пробивать положенные двенадцать ударов, заканчивая очередной день. И очень символично прозвучали последние слова полковника Рубца. – Завтра я со старшими офицерами отбываю в город, в штаб генерала Вериго – займемся подготовкой. Вы принимайте дела, с офицерами и юнкерами старайтесь не говорить по существу. Мы их ночью поднимем по тревоге, это дело привычное, и произведем переворот! Глава третья 28 января 1920 года Тулун, адъютант главнокомандующего армиями Восточного фронта полковник Вырыпаев – Хороший генерал, но не главком, нет, не главком, – полковник Вырыпаев сжал ладонями виски, в которых пульсировала боль. Душа стенала – ему было жаль до слез, что любимый им начальник и друг столь рано ушел из жизни. И думал он сейчас не столько о скончавшемся Каппеле, а о сменившем его Войцеховском. Нет слов, Сергей Николаевич опытный военачальник, но, в отличие от Владимира Оскаровича, безусловным авторитетом у генералитета не пользовался. Можно было навскидку назвать не менее пяти известных имен, чье слово звучало в умах белых офицеров и солдат гораздо весомее. Он фигура, скорее, политическая, назначен Каппелем из-за его былых связей с руководством чехословацкого корпуса, в котором раньше командовал бригадой и заслуженно пользовался уважением легионеров. От чехов сейчас зависело многое – они могли и помочь, и напакостить. Как и произошло в том же Нижнеудинске, где были оставлены большие армейские склады, уже занятые усиленными караулами интервентов, взявшими их под «свою охрану» ввиду присутствия в городе партизан. На просьбу дать белым войскам необходимое чехи ответили категорическим отказом, положившись на силу. Вот только они не учли одного – отчаявшиеся солдаты не желали быть просителями, вымаливающими подаяние, а смерть и так дышала им в лицо. Общее мнение выразил один офицер, подойдя к чехам вплотную. Он говорил громко, и Вырыпаев запомнил его речь почти дословно. «Вы помните меня еще с лета восемнадцатого года, когда мы вместе разгоняли красных на Кругобайкальской железной дороге. Теперь вы с удобствами едете в поездах и всем хорошо снабжены; мы идем по дорогам, мерзнем и голодаем. Вы откроете нам наши склады, или мы разрушим все мосты по железной дороге, и вам придется идти также пешком». Эти слова произвели на «союзников» неизгладимое впечатление – они неожиданно осознали, что на их силу русские могут ответить силой. Склады были немедленно открыты, и белые части получили обмундирование, полушубки, продукты и многое другое, даже кусковой сахар. Причем у всех сложилось впечатление, что «отдарились» чехи лишь малой частью, да и на перегруженных и так санях увезти можно было немного. Зато все остальное, а в этом никто не сомневался, исчезнет вскоре в бездонных утробах многочисленных вагонов чешских эшелонов. Войска в Забайкалье Войцеховский выведет, здесь Василий Осипович не сомневался, а вот будущее рисовалось ему черными мазками. Атамана Семенова, несмотря на последний приказ Колчака о его назначении, в армии недолюбливали, и это еще мягко сказано. А значит, генералы обязательно устроят свару, ибо никто из них не обладает непререкаемым авторитетом столь рано умершего Каппеля. И белое движение, и так уже гибнущее, получит окончательный смертельный удар. Вырыпаев застонал от отчаяния, он буквально задыхался. В жарко натопленной комнате стояла непередаваемая вонь, которую словами описать невозможно. Тут и пропахшая дымом костров одежда. И резкий, бьющий в ноздри запах грязного, пропитанного едким потом белья и одежды. Ему вчера не следовало ночевать в румынском вагоне в чистой постели, да еще сменив исподнее и надев новый комплект английского обмундирования, любезно подаренный добрым доктором. В вагоне ночью была тишина, а тут стоял храп смертельно уставших людей, да еще с такими громкими хриплыми стонами больных, что спать невозможно. Василий Осипович тихо поднялся с полушубка, расстеленного на полу вместо матраса, надел теплые сапоги, что лежали в качестве подушки в изголовье, нахлобучил папаху. И осторожно, чтобы не наступить в темноте на чью-нибудь откинутую в сторону руку или ногу, вышел в холодные сени, тихо затворив за собою тяжелую дверь. Холодный воздух сразу же обжег горло, но полковник сумел сдержать кашель. В лунном сиянии хорошо виднелись струящиеся в небо дымки из печных труб многочисленных домов богатого сибирского села. Лениво брехали собаки, да повсеместно красными отблесками отражалось пламя разведенных на улицах костров, у которых грелись выставленные часовые. Местные партизаны любили ночные налеты, которые, правда, делались все реже и реже. Слишком уж ревностно несло службу выставляемое на каждую ночь боевое охранение, да всегда спали вполглаза сменные караульные. Вот и отучили красных нападать – кровавые уроки, преподанные им белыми, усваивались быстро и надолго. Вырыпаев подошел к бревенчатой церкви, у которой тоже горел костер, у пламени которого двое караульных грели озябшие руки поочередно. Увидев идущего к ним человека, оба насторожились, взяли винтовки на изготовку. Но когда Вырыпаев подошел к ним вплотную, то его сразу узнали и расступились, дав дорогу в церковь, где сейчас находился гроб с телом генерала Каппеля. Донеслись тихие слова, сказанные ему в спину, когда полковник прошел мимо солдат, тех самых волжан, с которыми Каппель делил и славу, и кровь, и победы, и поражения. – Мы теперь сироты без отца… Иркутск, бывший Верховный правитель России адмирал Колчак Стены ночью промерзли, в углах маленькой камеры в дрожащем красном язычке керосиновой лампы была видна белая изморозь. Адмирал запахнул полы черной шинели, единственной вещи, что напоминала ему о далеких временах, давно ушедших в нервотрепке последних месяцев, – о флоте, о море. Действительно, в его положении сейчас можно только вспоминать и перебирать картины далекого прошлого, той жизни, которая сейчас безвозвратно ушла. Колчак чуть дрожащими пальцами вытащил из лежащего на железном столике портсигара длинную папиросу, смял мундштук и чиркнул спичкой. С наслаждением закурил, выпустив густой клубок дыма, разошедшегося мутной пеленою по маленькой камере. Следователи обеспечивали его папиросами и спичками, он никак не ожидал от большевиков такой предупредительности к поверженному врагу. Но в своей участи адмирал не заблуждался ни на йоту – его казнь неизбежна и будет произведена после пафосного суда, на котором осудят не только его, но и заклеймят все белое движение в Сибири, которое уже сейчас с издевкой называют «колчаковщиной». И сейчас, в эти часы, вернувшись после допроса, который, надо отдать должное, проводился вполне корректно, переходя иной раз в нечто похожее на беседу, адмирал мучительно размышлял над тем, в чем его личные ошибки. Те самые, которые зависели не от хода событий на фронте, а лишь от непродуманности и поспешности принятия решений, сделанных им самим в горячке дней. Все чаще на ум приходили слова генерал-лейтенанта Дитерихса, который в сентябре прошлого года, будучи главнокомандующим армиями восточного фронта, в разгар отчаянного наступления на Тоболе предложил начать заблаговременно отвод войск за Обь, а то и к Енисею, эвакуировать учреждения и армейские запасы. Он сам и другие чины штаба посчитали предложение главкома паническим и немедленно отстранили от должности, заменив боевитым и моложавым генералом Сахаровым. «Если наши войска покатятся назад, то они не остановятся даже перед Омском, Александр Васильевич. Армия развалится быстрее, и организовать новый фронт перед большевиками даже на Енисее будет невозможно. Свершится катастрофа, последствия которой станут губительными для будущего России», – сухой, надтреснутый голос уставшего генерала снова зазвучал в его мозгу, и бывший Верховный правитель России поморщился, крепко зажмурив веки. Картины недавних дней пронеслись перед глазами – забитые эшелонами станции, десятки тысяч беженцев, не знающих, куда деваться, больницы, переполненные ранеными и тифозными, которых оставили на милость победителей, раздетые и разутые солдаты, отчаявшиеся и еле бредущие по заснеженным дорогам, – хотя на складах было достаточно обмундирования. Интенданты придержали выдачу и оставили все большевикам. Всюду хаос, трусость и предательство! И здесь его вина полная, он, как проигравшийся игрок, поставил все на последнюю ставку, и она оказалась бита! Да еще союзники, ставшие в одночасье погубителями русской государственности. В Нижнеудинске он получил клятвенные заверения Совета послов о доставке его в мятежный Иркутск и далее в Забайкалье в сохранности. Получив такие надежные гарантии, как ему тогда показалось, он передал под охрану чехов 4 января «золотой эшелон», над которым немедленно вывесили флаги союзных держав. И что же? Все это было замаскированным предательством – через неделю его выдали Политцентру для суда и казни, а золото попало в руки большевиков как плата за беспрепятственный проход чешских эшелонов. Теперь адмирал не сомневался, что последние специально не пропустили на восток русские поезда и обдуманно сорвали суматошно начатую эвакуацию из Западной Сибири – белую государственность списали со счетов. Чехи, спасая свою шкуру, фактически перешли на сторону красных, открыто оказав помощь мятежникам из Политцентра. Да, он совершил ошибки, страшные и непоправимые, и должен был искупить их кровью. Нужно было оставить «золотой эшелон», раздать проклятый металл по колоннам или утопить ящики в Енисее – лишь бы они не стали добычей красных или предателей-интервентов. И, взяв в руки винтовку, идти с уставшими солдатами генерала Каппеля – для него, русского офицера, даже смерть в бою была бы гораздо лучше того позорного судилища и казни, что ожидают впереди… Владивосток, командир роты Военной учебно-инструкторской школы подполковник Хартлинг День начался суматошно, совсем не так, как планировалось, – прокомандовав батальоном всего несколько часов, подполковник Хартлинг начал передавать дела вновь назначенному командиру, своему давнему товарищу полковнику Унтербергеру, который выглядел несколько смущенным от столь внезапного и скоропалительного назначения, сделанного начальником школы полковником Плешковым. До полудня Карл Николаевич, будучи единственным посвященным в планы заговорщиков, держал свою роту юнкеров наготове – немедленно идти в город и арестовать генерала Розанова. Но от имени полковника Рубца на Русский остров передали телефонограмму – всем офицерам штаба и 1-го батальона собраться к пяти чесам вечера в офицерском собрании да еще отобрать по два портупей-юнкера от каждой роты. Карл Николаевич воспринял это как призыв к действию, и с новым командиром батальона они явились ровно в пять в собрание, причем Хартлинг вооружился, положив на всякий случай в карман гранату. Однако там они прождали больше часа – но ни полковник Рубец, ни два других командира батальонов из города не возвращались. Все собравшиеся офицеры встревожились – такое было совершенно непохоже на исполнительного помощника начальника школы. Ну ладно бы один только Рубец, мало ли что с человеком может случиться, но ведь и два других командира тоже должны были явиться вовремя. В зале сгустилось напряжение, и неожиданно тишина взорвалась вбежавшим в собрание поручиком Масленниковым. – Господа! Казармы первого батальона окружают 2-й и 3-й батальоны, они вышли с оружием. Сюда тоже идут! В зале закипели страсти – одни офицеры требовали немедленно взяться за оружие, другие настаивали на проверке сообщения. Среди общего шума возник вопрос: кто же старший из присутствующих, кто возьмет командование на себя ввиду отсутствия начальства? – Полковник Лифанов! Заведующий учебной частью тут же отказался, заявив, что давно не служил в строю, а занимался преподаванием дисциплин. И указал на полковника Карпова, начальника хозяйственной части. Тот моментально увильнул от предложения, заявив, что по закону не имеет права вступать в командование частью. И, в свою очередь, указал на начальника связи подполковника Аристова и на полковника Унтербергера. Оба штаб-офицера дружно посмотрели на Хартлинга, причем полковник тут же громко сказал: – Я ведь человек новый, только вчера сюда приехал! Бери, брат, бразды правления! Хартлинг лихорадочно обдумывал ситуацию, не обращая внимания на призывы к нему младших офицеров немедленно принять командование. У него сложилось мнение, что все происходящее – какая-то чудовищная мистификация. Но реализации будущего плана переворота это пока не мешало, и подполковник решился прибегнуть к силе незамедлительно. Тем более в 1-м батальоне, в котором проходили учебу будущие офицеры, собраны юнкера в большинстве своем правых убеждений, в отличие от двух других, которые занимались подготовкой унтер-офицеров и технических специалистов. – Господа офицеры, пожалуйте ко мне! Выкрикнув приказ, Хартлинг перекрыл своим громовым голосом поднявшийся в офицерском собрании шум и гам. И начал быстро распоряжаться, отдавая команды четко и грозно: – Капитану Воловичу со 2-й ротой разобрать оружие и патроны и немедленно выставить сторожевые заставы на дороге, что идет к нам от мятежных батальонов! – Есть! – Всем строевым офицерам незамедлительно разойтись по ротам! Роты иметь в готовности к немедленному вступлению в бой! Связь со мной держать по телефону! – Есть! – Выполнять!