Но не прошло и недели со смерти Примы, как мы получили известие, что аритаты изловили еще одного дракона и в данный момент везут добычу в Куррат. – Еще одна самка, – облегченно вздохнул Том, прочитав письмо. – Сухожилия супракоракоидальных мускулов подрезаны, горло прижжено, но, если верить письму, она уверенно идет на поправку. Мы обсуждали возможные способы удержать драконов в неволе, не калеча их, но камень преткновения оставался прежним: пусть даже нам удастся изобрести для них подходящие клетки – такие, которых они не смогут ни расплавить, ни сжечь, проблема транспортировки животных к означенным клеткам так и останется открытой. В рассуждении, что запах другого дракона может вызвать у новоприбывшей стресс, мы решили поместить ее не в ту яму, что осталась от Примы, а в соседнюю, довольно давно пустовавшую, и, затаив дух, принялись ждать. Новое пополнение прибыло в Дар аль-Таннанин в самом конце небулиса, в сопровождении целой кавалькады кочевников-аритатов. Животное ехало привязанным к большой повозке, запряженной верблюдами на длинных-длинных постромках. За время путешествия верблюды явно не успели привыкнуть к сему грузу: их ноздри тревожно раздувались всякий раз, как ветер нес запах дракона вперед. Как только они подтащили повозку поближе к яме, их выпрягли и увели прочь. Я надеялась, что их как следует угостят: кочевники славятся любовью и заботой, коими окружают своих верблюдов, а всякое животное, вынужденное тянуть повозку со своим природным врагом, заслуживает награды. Мы с Томом наблюдали за прибытием со стены поместья. – Бог ты мой! – ахнул Том, разглядев цепи, которыми зверь был привязан к повозке. – Мы просто обязаны разработать систему получше. – «Системой получше» мог бы стать перенос всей базы целиком в пустыню, – пробормотала я. – И драконам, и их яйцам пошло бы на пользу, если б их не приходилось возить так далеко. Конечно, тогда нам пришлось бы возить в пустыню все необходимое, а это обошлось бы недешево. Пустыня может прокормить небольшие группы пастухов-кочевников, но не стационарную рабочую базу – по крайней мере, без больших финансовых вложений и множества хлопот. Том спустился вниз, осмотреть новоприбывшую, а я задержалась, дабы закончить рисунок, а еще, в какой-то мере – ради спокойствия остальных. Неважно, что, изучая драконов, я объехала вокруг света и, мало этого, даже прилюдно ездила на них верхом – никто не желал подпускать кавалерственную даму Изабеллу к опасному зверю, пока тот не посажен в яму. (Как видите, высокое положение в обществе имеет свои недостатки.) Однако имелась у меня и еще одна, скрытая причина: рисование давало повод разглядеть сцену во всех подробностях. А если я порой и делала паузу, наблюдая за сновавшими из стороны в сторону людьми и пытаясь разглядеть ту самую знакомую походку… что ж, нужно же дать руке отдых! К тому времени, как наши люди приготовились снять новоприбывшую с повозки, я углядела среди кочевников двух потенциальных кандидатов, однако с любыми активными действиями следовало подождать. Впрочем, оно и к лучшему: ведь я даже не знала, что намерена делать, а посему самым разумным было заняться текущими делами. Том подошел к новенькой со шприцем и ввел ей дозу хлоралгидрата, согласно составленным лордом Тавенором наставлениям. Но, несмотря на успокоительное, процесс оказался весьма и весьма мудреным. Точной дозы мы в то время еще не определили, и посему были вынуждены балансировать на тонкой грани: при слишком малой дозе животное осталось бы слишком подвижным, слишком большая же могла вызвать несовместимые с жизнью судороги. Некоторое время Том пристально наблюдал за животным, и, наконец, подал знак начинать. Наши люди загодя обвязали драконье туловище веревками, теперь же – отомкнули цепи, удерживавшие зверя на повозке, и поволокли новенькую к яме. Пожалуй, все прошло бы более гладко, содержи мы окрестную землю в лучшем состоянии. Однако почва вокруг была довольно камениста, и на пути им подвернулся большой валун, торчавший из земли. Веревки зацепились за него, и два человека отправились освобождать их. Возможно, дракониху растревожило их движение, а может, она просто притихла, выжидая удобного случая – этого я сказать не могу. Знаю одно: внезапно она рванулась изо всех сил, изогнула длинное тело, высвободила из петли лапу и ударила ею ближайшего из солдат. Тот рухнул на землю. Второй с громким криком отскочил назад. Веревки ослабли еще сильнее, и в следующий же миг все четыре лапы зверя оказались свободны. Полной свободы это не означало. Веревки, связывавшие лапы новенькой, были лишь частью ее уз, основная масса коих притягивала крылья к телу, плюс те концы, за которые люди тащили зверя вперед. Однако теперь, встав на четыре лапы, дракониха обрела точку опоры, позволявшую броситься наутек… что она и не замедлила сделать – с немалой, надо заметить, энергией. Не введи ей Том успокоительное, дело кончилось бы рысканьем у самых стен Куррата весьма разозленного пустынного дракона с подрезанными крыльями и неминуемой пулей в голове животного. Но вместо этого у нас начались состязания в перетягивании каната: с одной стороны – множество отчаянно вопящих людей, с другой – дракониха, мотавшая стянутой веревками мордой в манере, недвусмысленно свидетельствовавшей, что она вмиг поджарила бы тут всех до хруста, если бы только могла. Вскоре новенькой удалось поднять лапу над натянутой веревкой и наступить на нее. Не ожидавшие рывка люди кубарем покатились по земле. Я бросила планшет для рисования и поспешила к ним – сама не знаю зачем, так как мой невеликий вес вряд ли мог бы заметно повлиять на результат состязания. По счастью, мысль о помощи пришла в голову не одной мне. Один из кочевников кинулся к вырвавшейся из рук наших людей веревке, поймал ее, прижал к земле, но тут же упустил, наступив на подол своего одеяния. Рвущаяся ткань затрещала едва ли не громче драконьего рыка. Слетевших с его языка слов я перевести не смогла, однако уверенно опознала тон: яростный протест, да к тому же высказанный прекрасно знакомым мне голосом. Сухайл неуверенно поднялся на ноги. Платок соскользнул с его головы. Оскалив зубы в решительной улыбке, он вновь прыгнул за ускользавшей веревкой. Передняя лапа зверя метнулась к нему. Сухайл отбил удар ногой и тут же отскочил в сторону, уворачиваясь от вскинутой драконьей головы. Однако к тому времени солдаты успели подняться на ноги, и несколько человек поспешили ему на помощь. Передав им веревку, Сухайл подхватил другую, брошенную ему кем-то из кочевников. Эта веревка заканчивалась петлей, и со второй попытки Сухайлу удалось затянуть ее на передней лапе драконихи. Последовал сильный рывок. Лишившееся опоры, животное грузно рухнуло наземь. Люди засуетились вокруг, спустя минуту-другую дракониха вновь была связана и разом обмякла, точно недавнее напряжение сил полностью лишило ее боевого задора – или хлоралгидрат наконец-то подействовал. Дракониху вновь поволокли вперед, и вскоре она, водворенная в яму, устало свернулась клубком на дне, под наклонной стеной. Сухайл отвернулся от ямы и увидел меня. Не заметить меня, единственную женщину в обозримых пределах, стоявшую всего в десятке метров от него, было бы невозможно. Судя по отсутствию всякой реакции, он прекрасно знал, где я нахожусь, причем довольно давно, однако не встретился со мной взглядом и вообще ничем не показал, что заметил мое присутствие. Он просто подобрал головной платок и сокрушенно покачал головой, взглянув на пострадавшую одежду. Несомненно, ничего ужасного в том, чтобы подойти к нему и поблагодарить за помощь, не было. Но я не сделала ни шагу, не проронила ни слова, пока ко мне не подошел Том. Он тоже помогал тащить новенькую к яме и весь взмок от пота. – Мы должны найти лучший способ, – тяжело дыша, сказал он. – Да, – согласилась я, глядя вслед кочевникам и окруженному ими Сухайлу. – Это уж точно. Глава шестая Амамис и Гикара – Помощь Махиры – Вольер в саду – Чинная беседа – Запоздалый подарок Смерть Примы и появление Саэвы[2] (названной мной так за исключительную свирепость) были только двумя переменами из всех, что произошли у нас в то время. Спустя неполных три дня после сего инцидента на очередном корабле из Ширландии прибыли мои медоежки. Я назвала их Амамисом и Гикарой, в честь тех самых брата с сестрой, легендарных основателей Спурены. Ничуть не уступая своим тезкам в стойкости, медоежки перенесли не одно, а целых два морских путешествия – правда, в куда более роскошных условиях. Я опасалась, что тяготы плавания дурно скажутся на их аппетите и по прибытии им потребуется особый уход, однако, стоило мне поставить перед ними блюдца меда, медоежки с азартом бросились к ним и принялись лакать сладкую тягучую жидкость шершавыми язычками. Когда тускло-зеленая Гикара отпихнула своего более яркого супруга от блюдца, тот попытался плюнуть в нее (таков их способ самозащиты, претендующий на своего рода экстраординарное дуновение), но без толку. Ядовитые свойства плевку медоежек придают токсины, содержащиеся в нектаре эвкалипта, но во время плавания Амамиса с Гикарой кормили клеверным медом. Однако вскоре им предстояло перейти на обычную пищу. Несмотря на напряженность наших отношений, шейх разрешил мне для блага науки воспользоваться деревьями из его сада. Оставалось одно: разобраться, как это лучше устроить. Вряд ли шейху понравилось бы, начни я являться к нему на порог каждый день, и, дабы он не приписал мне нечистых помыслов, я особо подчеркнула, что и не думаю просить об этом. Все это значило, что вместо меня о медоежках придется заботиться кому-то из его домашних. Конечно, я надеялась, что это может оказаться Сухайл. Правда, надежда была невелика, и совершенно справедливо, но как знать, кто решится взвалить эту задачу на свои плечи? Однажды утром, прибыв в Дом Драконов, я узнала от лейтенанта Мартона, что в кабинете меня ждет дама из дворца шейха. – Дама? – переспросила я. – Вы уверены? – Вполне, – ответил он, словно удивившись глупости вопроса. – Ее имя – хаджи Махира. Женщина, ждавшая меня в кабинете, была одета, будто супруга имама, аманианского предстоятеля на молитве: длинный плащ, лицо прикрыто вуалью, хотя меня вряд ли можно было принять за мужчину, коему следует адресовать сей знак почтения. Когда я вошла, она поднялась на ноги и сказала по-ахиатски: – Мир вам, умм Якуб. – И вам мир, – механически откликнулась я. Умм Якуб – так нарекли меня в Ахии: согласно местным обычаям, родителей именуют отцами либо матерями их детей, а Якуб – ахиатская форма имени Джейкоб. – Вы… вас прислал шейх? Насколько я знала, имамом он не был, но одна из его жен, будучи весьма набожной, вполне могла бы одеваться в подобной манере. В конце концов, она ведь тоже совершила хадж. Гостья указала на окна и двери: – Не затруднит ли вас закрыть их? От этого в комнате сделалось бы душновато… но ничего, переживу. Я затворила за собой дверь, прошла к окнам, опустила жалюзи, а, обеспечив тем самым приватность беседы, повернулась к гостье и обнаружила, что она откинула с лица вуаль. Линия носа, тонкие очертания губ – все это тут же показалось мне знакомым. Однако шейх схожих черт не имел, и мне сделалось интересно, в кого же пошли Сухайл с сестрой – в отца или в мать. – Я – Махира бинт Рамиз, – представилась она, подтверждая мою догадку. – Живу я в доме брата Хусама, и, услышав о ваших исследованиях, предложила помочь. Если для вас это приемлемо, можете показать мне, какого ухода требуют эти создания. За время, проведенное в Ахии, мой ахиатский значительно улучшился, но большая часть сих улучшений лежала в области раздачи указаний и выслушивания докладов туземных работников, чего не вполне хватало для светской беседы. Я указала гостье на кресло, мимоходом пожалев о том, что на базе нет приемной, обставленной более удобно. Учитывая долгосрочность нашей работы, приемная могла бы пригодиться еще не раз. Надо бы не забыть справиться, возможно ли устроить нечто в этом роде: пока что, к моему стыду, под рукой у меня не было даже кофе с финиками. Предложить гостье я могла лишь одно – вопросы. – Вы – ученый-натуралист? Это оказалось бы невероятной удачей, и притом было не так уж нереально, учитывая склонность Сухайла к наукам. К моему разочарованию, Махира бинт Рамиз покачала головой. – Нет, я учусь, чтобы стать имамом. Для женщин, – уточнила она, видя мое изумление. Это вполне объясняло ее манеру одеваться. Я едва не заметила, что не ожидала от сестры Сухайла подобной набожности (сам он, как и я, придерживался собственной веры без особого рвения), но вовремя прикусила язык. Сказать откровенно, в присутствии хаджи Махиры я чувствовала себя, словно за чаем с кузеном Джозефом из Кенуэя, принявшим сан магистра. Нет, он никогда не упрекал меня в недостатке благочестия, но одно его присутствие неизменно внушало мне смутное чувство вины. – Надеюсь, это не будет для вас слишком обременительным и нисколько не отвлечет от учения, – сказала я. – Ничуть, – заверила гостья. – Я сама попросила у Хусама позволения помочь. Я часто учусь в саду, и мне не составит труда делать, что необходимо. Шестерни разума защелкали, зажужжали; и если некоторые из них действительно взялись за проблемы, касавшиеся медоежек, то остальные занялись расчетами, ни малейшего отношения к профессиональным материям не имевшими. Если заботы о медоежках возьмет на себя Махира, то я смогу иметь дело не с шейхом, а с ней. Точнее, мне придется иметь дело с ней, поскольку препоручить это Тому было бы против приличий – тем более при ее набожности. Подумать только: правила хорошего тона, воспрещающие женщине вести дела с посторонними мужчинами, в кои-то веки играют мне на руку! Это вполне могло предоставить кое-какие возможности. Однако с подобными соображениями следовало подождать. – Им много не требуется, – сказала я. – В отношении ухода медоежки куда менее привередливы, чем пустынные драконы! Если вы сможете накрыть эвкалипты сеткой, чтобы они не улетели, этого будет вполне довольно. На самом деле, возможно, и сетка ни к чему, но лучше не рисковать: новых придется выписывать из самого Лютъярро. Махира улыбнулась, отчего ее сходство в Сухайлом сделалось еще явственнее. – В самом деле. Но смогут ли наши эвкалипты прокормить их? – Да, ваших деревьев и насекомых им будет довольно, однако я расскажу, за какими признаками ухудшения их здоровья необходимо следить. Если покажутся недокормленными, можно уведомить меня, будем разбираться. Пошарив в ящике стола, я отыскала нужный блокнот и начала вкратце излагать свой план. – Самое важное – яйца. За ними придется следить ежедневно. Нет, каждый день они появляться не будут, но мне хотелось бы, чтоб вы собирали их через строго определенные промежутки времени после откладывания, а это значит, нам нужно знать, когда они отложены. Заинтересованная, Махира склонила голову набок. – Что же вы собираетесь с ними делать? Видимо, это необходимо для исследований, но я не в силах понять, что общего между яйцами медоежек и пустынными драконами. – Если все пойдет, как я рассчитываю, мы сможем узнать немало полезного о том, какие изменения окружающей среды они способны перенести, а какие – нет, а также с какого момента этими изменениями можно пренебрегать без нежеланных последствий. В блокноте были подробно расписаны планы экспериментов – плоды сотрудничества с другими членами Летучего Университета. Моя область науки не так уж часто позволяет проводить опыты в лабораторном стиле, но в данном случае скрупулезный сравнительный подход был вполне применим. В зависимости от того, сколь долго мне будет позволено экспериментировать, я могла бы испытать яйца медоежек во всех возможных вариациях и сочетаниях значимых условий развития. Махира слушала мои объяснения со всем вниманием умной женщины, совершенно не разбирающейся в предмете, но готовой взять на себя труд подумать и хоть что-нибудь да понять.