— Ноги вяжи сам. Он с недоверием попробовал своеобразный ремень на прочность, что-то удовлетворённо проговорил, стал связывать Косте ноги. Едва успел закончить неприятную процедуру — Костя зашевелился, стал приходить в себя, поднял голову, попытался вырваться. Так же, как и при драке, его глаза были безумны. Они пытались его успокоить как словами, так и силой. Но тот был необуздан в своей ярости, крутился волчком по снегу, выворачивал себе руки, сучил ногами, грозил кому-то возмездием. Однако прочные путы держали крепко и ограничивали его движения. Наконец-то, выбившись из сил, он притих, тяжело дыша. Пустые, широко открытые глаза смотрели на них со злобой, гневом. В какой-то момент он вдруг вопросительно посмотрел на Сергея, как будто что-то вспоминая, но потом опять начал метаться, стараясь освободиться. Прочные узлы держали безумца достаточно крепко. Полностью убедившись, что Косте не вырваться, они немного успокоились. Уля мелко подрагивала телом — поняла, что замёрзла. Намокшая во время быстрого передвижения одежда не грела, а наоборот, передавала температуру окружающей среды, прохладной ночи. Только сейчас они заметили, что наступили сумерки. С недалёкого перевала подул холодный, пронизывающий ветер. Сергей посмотрел на неё, понял, что надо делать. Быстро схватил пальму, нарубил с кедра сухих сучьев, развёл костёр. Пока она, сжавшись в комочек, сидела у огня, грелась, он лихо рубил молодые пихточки, свежевал лапник на лежанки, сделал два спальных места, одно для Кости, другое, более широкое, для них. Потом соорудил стену, заслон от ветра и свалил еще несколько сушин для костра, на всю ночь. Подошел к ней, сел рядом, отвалился на лапник, разулся и протянул к спасительному огню ноги: — Как ты? Согрелась? Уля посмотрела на него, сверкнула глазами, улыбнулась благодарной улыбкой: — Та. Тепло, таже шарко. — Ну, тогда ничего, как-нибудь переночуем, — ободряюще заключил он, но тут же с тревогой повернул голову в сторону Кости. — Вот только как с ним быть? Что происходит, не пойму… — Наверное, устал. Высота, коры, возтуха не хватает. Так пывает, когта человек слапый или мало хоти в тайга. А может… Потснежников наелся…. Травился, — тихо ответила Уля. — Как это?! — Не знаю. У него поветение, когта человек отравлен. У нас на прииске пыл такой случай. Стутениха, жена старателя, отравила своего мужа синим цветком. Тот узнал, что она с другим… — Уля наклонила голову, покраснела рябиной. — Ну и пил её. А она ему в суп подснежников намешала. Он так же, — махнула головой на Костю, — весь тень пекал по прииску, етва мужики поймали, всемером. А к утру умер… — Как так умер?! — Вот так, умер, и все. Хоронили там, за озером, где всех старателей хоронят. А ты что, не знал? — Откуда, мне никто не рассказывал, — угрюмо проговорил Сергей. — Так ты что хочешь сказать, что и Костя умрёт? — Не знаю… — И что, ничего сделать нельзя? Уля наклонила голову: — Тетушка кавари, что нато волчье лыко тавать, немного, три яготки. Синий цветок — яд. И волчье лыко, тоже яд. Закпой каварит, что пулю остановит только пуля. Сок волчьего лыка убивает сок синего цветка. Тогта человек путет жить. — Так что же ты раньше ничего не сказала?! — вскочил на ноги Сергей. Она испуганно посмотрела на него, побледнела, тихо прошептала: — А что это изменит? — Как что? Когда мы шли за ним, там, в цирке, на россыпи, под гольцом я видел куст, там были ягодки. Несколько штук, — говорил он, торопливо обуваясь. — Ты пойтёшь? — Да, конечно. Надо что-то делать, — махнул головой в сторону Кости Сергей. — Может быть, еще не поздно? — А я? — А ты сиди здесь, с ним. Поддерживай костер, чтобы он не замёрз. — И, уже на ходу схватив в руки её винтовку, побежал в сумерки. — Порох, пули возьми! — спохватилась она ему вслед, вытащила из кармана турсучек и даже шагнула от костра несколько шагов. Но Сергей не слышал. Он торопливо шагал уже там, у кедровой колки, при свете народившегося месяца приглядываясь к мутным следам на снегу. Уля растерянно прислушалась: нет, не вернётся, ушёл. Посмотрела в сторону, под соседнее дерево, где лежала Кухта. Преданная собака стояла на краю поляны, нервно посматривая горящими глазами то на хозяйку, то на матовую стену тайги, где ещё были слышны шаги человека. Она не знала, что ей делать. Ждала команды Ули: или оставаться на месте, или идти вслед за Сергеем. Уля не заставила себя долго ждать, указала пальцем вперёд, коротко бросила: — Иди с ним, кавари, что вокруг, охраняй. — И когда та сорвалась с места, тихо по-эвенкийски напутствовала: — Амака! Болеколь! (Господи, помоги им.) Кухта убежала. За ней бросилась Веста. Уля осталась одна с Костей. Он лежал на пихтовом лапнике, спиной к костру, согрелся от тепла огня и впал в забытье. Шумно, хрипло дышал, в редкие моменты конвульсивно подергиваясь всем телом. Она подошла, потрогала руки — тёплые. Значит, кровь проходит под ремнями, можно не опасаться, что ладони затекут. Взяла комочек снега, поднесла к его губам. Он инстинктивно стал глотать живительную прохладу губами, видимо, сильно хотел пить. Открыл глаза, дико уставился на неё, что-то промычал, а сам не переставал кусать холодный снег из её рук. Уля набрала в руки ещё один комок, опасаясь, что Костя откусит пальцы, осторожно скормила эту порцию и отстранилась: всё, хватит, много нельзя. Он требовательно закричал на нее, но она просто отошла в сторону и села по ту сторону костра. Тишина. Только мягким шипением горит костёр. Кедровые поленья растрескались, оплавились до цвета восходящего солнца. Насторожилась ночная тайга. До зари умолкли птицы. Даже игривый ветерок сложил свои могучие крылья и спрятался где-то на ветвях деревьев. Холодно. Высота гор, плотный снег, обледеневшие камни, бесконечные звёзды дышат хладнокровным спокойствием. Единственный спаситель в этом безлюдном мире — огонь. Он согревает своим теплом людей и разгоняет мрак. Уля разулась, вытянула к костру свои ладошки и устроилась поудобней. Так она сидит всегда, когда душа в ожидании. Как белочка, сжавшаяся в меховой клубочек, греется в лучах солнца в зимний день, так и она, смотрит в глубину палевого пламени и, как дедушка Загбой, разговаривает с огнём и спрашивает ответы на волнующие вопросы. Все мысли конечно же о нём. Она представляет его, высокого, сильного, улыбающегося. Вот он сейчас спешит по ночной тайге в поисках целебных ягод. Смел, быстр, ловок, как настоящий Куркогир, герой древних сказок. Он один в этой ночной глуши, но Уля не боится за него, потому что знает, что все подстерегающие опасности Сергей преодолеет легко. Ещё потому, что с ним Кухта. Она всегда поможет и защитит в трудную минуту. И ещё потому, что он, её любимый человек, относится к тайге, как к родной матери, с уважением и любовью. К таким людям мать тайга благосклонна. Уля знает, что всё будет хорошо. Сергей вернётся живым и невредимым, без всякого сомнения. Но только когда? Через час, два… Или к утру. Расстояние до гольца немалое, три или четыре километра. Кратковременная разлука волнует душу девушки. До этого, пока они были вдвоём, вместе, Уля не испытывала такого острого чувства одиночества. А почему-то сейчас, когда он ушёл в темноту, ей захотелось быть рядом. Не потому, что она боялась остаться одна с Костей. Нет. За время трёхдневного пути привыкла быть рядом с ним. А теперь в час разлуки поняла, что не может без него… В памяти вспыхнул момент, когда он метким выстрелом в шаровую молнию спас Залихватова. Вот он пошёл вместе с ней за Костей, торопится спасти жизнь человеку. А те, особенно острые, яркие моменты, когда он протягивает свою руку, помогает взобраться на карниз или, наоборот, спуститься с камня! Таких случаев за прошедший день было много, потому что Уля хитрила, сама выбирала трудный путь. Ей было приятно это внимание, когда он спокойно и в то же время нежно сжимал своей ладонью её хрупкие пальчики. В этот момент Уля чувствовала горячим подсознанием непонятный импульс, который как ударом молнии заставлял биться её сердце порхающей куропаткой. И то, что подобное происходило и с ним, было видно по его лицу. В эти мгновения Сергей становился тихим, почти робким, и краснел от ушей до кончика носа. Уля вроде бы смотрит на костёр, а её внимание на окружающий мир. Все её чувства напряжены до предела. Она слушает: не донесётся ли какой-то звук? Время от времени втягивает носом воздух: не принесёт ли он знакомый запах? Смотрит печальными глазами через поляну: не появится ли знакомый силуэт? Постепенно вкрадывается в её сердце тревога, оно рвётся на части и просит: пожалуйста, приди как можно скорее! Она уже готова ругать Сергея за то, что он ходит так долго. Ей кажется, что прошло много времени, два или даже три часа. Небо посветлело, а вместе с ним и притаившаяся тайга. Рогатый месяц завис над головой. Ещё несколько минут — и в тайге стало светло, как днём. Это хорошо. Сергею будет хорошо видно дорогу назад. Но где же он? К этому времени можно было уже прийти. А может быть, Уле это просто кажется, потому что она ждёт и подгоняет время. В волнении девушка вставала, отходила по поляне далеко в сторону, чтобы не было слышно храпа Кости и писка костра, напрягая слух, молча слушала. Нет, не идёт. Тишина, как ночью в избушке. Хотя нет, что-то происходит, вон там сбоку внизу. Кто-то идёт. Но как он попал туда, когда должен появиться с востока? Может, зверь какой идёт, сокжой или медведь? А шаги слышны всё чётче, ближе. Различимо, как шуршат копыта по подмёрзшему насту. Поняла, что это вышагивает сокжой. Идёт на перевал. Этот бродяга любит ходить по гольцам ночью при луне. Сейчас прёт точно на костёр. Не видит костра, не чувствует запах. Дым поднимается столбом, вверх. Вместе с ним и запахи людей. Вот сейчас он должен появиться на поляне. Эх, была бы винтовка… Уля вдруг почувствовала острый приступ голода. Последний раз они ели в обед, пили чай с лепёшками. Но с тех пор прошло много времени, да и быстрое передвижение по белкам, погоня за Костей не прошли даром. А с собой нет даже крошки хлеба. Они пошли с Сергеем ненадолго, а получилось так, что отбились от каравана до ночи. И неизвестно, когда встретятся с экспедицией снова. Между тем сокжой действительно вышел на открытое место. До него не более семидесяти метров. Отлично видно горбатую фигуру, на голове набухшие пеньки пантов, уши, нос и даже глаза. Он ещё в зимней шубе, лохматый, гладкий, упитанный. Видимо, отлично перенёс суровую зиму на гольцах, поедая питательный ягель на выдувах. И не понимает, что идёт к человеку. Улю воспринимает за пень или сломанное дерево. А костёр горит в густой подсаде пихтача курослепа. Прошёл ещё несколько шагов, вдруг резко остановился, закрутил ушами, вытянул голову. Услышал храп Кости. Вот он, исключительный момент, когда можно стрелять в шею. Но в руках девушки ничего нет. Значит, зверю повезло. Сокжой с шумом втягивает воздух, пытается поймать запах, смотрит точно на колку, но ничего не может понять. Быстро бегут секунды. Неудержимое время летит пулей. Наконец-то, не выдержав, Уля резко взмахнула руками, крикнула, напугала зверя. Реакция оленя была молниеносной. Как сработавшая пружина капкана, в одно мгновение он развернулся на месте и в два прыжка растаял в спасительной чаще. Ещё долго были слышны его торопливый бег, хруст ломаемых кустов и веток под напором грузного тела да пугливое рюханье от неожиданной встречи. «Теперь попрёт перевалы мерить. Нескоро остановишь. Ноги как у марала, а сердце заячье…» — подумала Уля, долго вслушиваясь в приглушенный топот убегающего сокжоя. Когда наконец-то все стихло, убежал сокжой вниз, в глубокий распадок, Уля хотела вернуться к костру, но вдруг замерла на месте. Что это? Где-то далеко говорит ворон: донь-донь-донь. Или колокольчики на шее спешившего учага? А может, шаман Осикта бьёт в бубен? Напряглась всем своим существом, даже сердце остановилось! Собака лает! Там, на востоке, куда ушёл Сергей. Различила глухой голос — Кухта! Далеко, где-то за скалистой гривой. О чем говорит? Зовёт к себе или гонит зверя? Ей помогает Веста. Что это значит: бежать на голос или оставаться на месте, у костра? И какой смысл бежать? Если Кухта и Веста держат зверя, она всё равно ничем не поможет. В то же время Кухта не допустит, чтобы медведь бросился на Сергея, значит, бояться нечего. Тогда лучше всего быть здесь, кормить огонь. Она вернулась к костру, подбросила дров. Затем посмотрела на Костю: дышит, но хрипит. Может, спит, а может, доходит… Потрогала руки, горячие. А он открыл глаза, слабо посмотрел на неё, приподнял голову, хотел встать сам, но повалился назад на лапник. Ослаб, да и путы не дают. Дала кусочек снега. Он, как и первый раз, стал жадно хватать хрустящую влагу. Проглотил всё замычал, потребовал ещё. Уля отошла от него. Тогда Костя стал ругаться, грозить, как и в первый раз. Но она слушала не его, а далёкие голоса собак. А они всё так же далеки. Лают уже довольно долго. Это порождает в душе девушки массу бесконечных догадок. И тут лай прекратился. Так же резко, как и начался. Над перевалом опять наступила тишина, холодная, неопределённая. Однако для Ули это добрый знак. Значит, скоро кто-то придёт. Её надежды оправдались очень скоро — далеко услышала шаги Сергея. В морозном воздухе по насту они слышны отчетливо. Уля счастливо улыбнулась, представляя встречу. От возбуждения даже напряжённо вытянулась всем телом, стараясь как можно скорее увидеть его. Ждала его, а собак не заметила. Кухта подбежала тихо, сбоку. В нескольких шагах от неё закрутила хвостом, заскулила, довольно облизнулась. На шерсти вокруг пасти тёмные пятна. Уля пригляделась — кровь. Где-то рвала зубами добычу. Но какую? А вот и Сергей. Быстро вышел на поляну из кедровой колки, торопится к костру. Винтовка перекинута через спину. Под мышкой чернеется что-то большое и громоздкое. Уля вскочила, шагнула навстречу: — Где ты… Почему так долго? Он, казалось, не заметил её вопроса, подошёл почти вплотную, посмотрел в глаза, улыбнулся, заговорил: — Как ты тут? Ещё не спишь? Как Костя, дышит? А я вот глухаря принёс. — Бросил ей под ноги краснобрового петуха. — Кухта нашла, облаяла. Молодец, — похвалил собаку. — Скрадывал на луну. Ничего винтовка бьёт, с одного выстрела завалил, а там уже собаки добрались, помогли. — А я переживала, — тихо сказала она, опустив глаза. — Волновалась, думала, что так долго… Сергей посмотрел на неё с нескрываемым удивлением, хотел что-то сказать, но промолчал. Она же, поднимая глухаря руками, поинтересовалась о главном: — Принёс? — Да! Едва нашёл в россыпи. След плохо видно, пришлось несколько раз тыкаться, то туда, то сюда. — И торжественно, бережно достал из кармана спичечный коробок. В нём несколько мороженых ягодок волчьего лыка. — Вот, не растаяли. А как давать ему? И сколько? Уля призадумалась. Да, затолкать Косте ягоды в рот — проблема. Он их просто выплюнет, потому что они горькие, противные. Однако тут же нашлась: — Он пить хочет, давай со снегом перемешаем. Отогрели ягоды у костра, раздавили, перемешали вместе с ледяной кашей. Уля хотела раздавить только три ягодки, но Сергей тайно от девушки увеличил дозу, смешал со снегом восемь. Вместе подошли к Косте. Он растолкал его, она поднесла лечебный снег. Безумец жадно, с пересохшими губами схватил влагу и, не разжёвывая, проглотил. — Как думаешь, не умрёт? — спросил он. — На мне грех повиснет… — Не знаю… — как всегда, пожимая плечами, ответила Уля. — Вечер не знает, что скажет утро. Надо его покормить, а то ослабнет. — Да, конечно. Это мы сейчас, быстро, — заторопился Сергей, схватил глухаря, ловко перебирая руками, сдёрнул с убитой птицы шкуру вместе с пером, разделил, бросил потроха собакам, передал тушу Уле. Та быстро разрубила мясо на небольшие части, нанизала их на тонкие прутики, разложила на горящие угли прогорающего костра. Через несколько минут мясо было готово. В первую очередь покормили Костю. Больной жадно глотал горячую грудинку. Теперь он смотрел на них молча, как будто понимал, что они желают ему добра. Однако его чёрные глаза всё ещё были пусты, как у безумца. Уничтожив несколько кусков мяса, Костя как-то вдруг сразу поник головой, медленно закрыл веки и через полминуты уже спал беспробудным сном. Оставив его в покое, Сергей и Уля вернулись к еде. Как будто случайно он подавал ей самые лучшие куски. Она благодарно смотрела ему в глаза, хитро улыбалась и тут же, как бы случайно, возвращала прутики с мясом назад. Тот возмущался: — Почему не ешь? Это для тебя! Та улыбалась в ответ, лукаво стреляла глазами: — Ты — мужчина, охотник. Ты добыл птицу, тебе надо есть больше и лучше. Так говорят эвенки, так говорит тетушка Закпой. И не надо со мной спорить! Он покраснел, перечить не стал, взял из её рук мясо. Иначе Уля отдаст его собакам. Таков уж ее характер, не послушаешься — попадёшь в немилость. Ели медленно, долго. Однако, как бы ни старались, от глухаря ещё осталась добрая четверть нежного мяса. Калорийная пища быстро утолила голод. С насыщением пришло тепло, покой, безразличие. Захотелось спать. Сергей подбросил в костёр дров, отвалился на лежанку. Уля встала, положила остатки мяса на нижние сучки кедра — на утро, на завтрак, — вернулась назад. — Ложись вот сюда, — предложил Сергей. — Здесь к костру поближе, теплее…