— И что же, на месте пожара ты тоже так и не был? Энакин хитро посмотрел на следователя, блеснул глазами: — Отнако, насяльник, плохо тумай, что мой сапсем трус. Мой хоти тута через пять дней. Тва брата со мной хоти. Отца ищи. Мой тумай, приказчик Сурков встречай, пулю посылай голову. Сапсем мой обителся. — И что же было на месте преступления? — Отнако только пожар и могила. Польше никто. Солнце сапсем слет кушай. Мой тута, сюта. Опа глаза смотри — никого нет. Ни оленя, ни приказчика. Пуснина тоже нет. Кута девался? Мой не знай. Как на крыльях улетай! — Вот как-с! Интересно, господа! Очень интересно. Ну, я думаю, что кое-что начинает проясняться в этой запутанной истории, — потирая руки, довольно заулыбался следователь. — Теперь осталось только выслушать ещё одно важное лицо. Главное лицо! — Посмотрел на часы. — Думаю-с, у нас ещё есть немного времени. Может, что-то около часа или чуть больше. — Крикнул в коридор: — Эй! Маслов! Проводи тунгусов во флигель. Дай им по стопке коньяку, да не много, чтоб не захмелели, да пообедать. Пусть поговорят вдоволь. Ну а мы, господа, — уже обращаясь к остальным, улыбнулся Уле, — для вас особое приглашение: не угодно ли отобедать у нас в гостинице? У нас хороший повар-китаец. Медведь — волк — сурок Дмитрий Иванович Набоков прибыл с опозданием на час, как и подобает известному сибирскому купцу: знай наших, не отрывай от дел важных по пустякам! Подъехал к крыльцу Управления уездной полиции в шикарной лакированной пролётке, на тройке сытых, норовистых жеребцов. На ногах кожаные, по колено, яловые сапоги. Одет в роскошный сафьяновый костюм. Под пиджаком белоснежная шёлковая косоворотка. На голове лихо заломленный на затылок картуз. На каждой руке по два золотых перстня. Лицо окантовано пышной бородкой. Глаза в прищур, сверкают молниями: не подходи, челядь, купец-золотопромышленник по улице едет! Кучер остановил экипаж у самого крыльца. Ретивые лошади в нетерпении бьют копытами. Лёгкая пролетка кипит, трясётся. Только вдарь кнутом по сытым спинам, и полетит зело по широкой улице, сметая всё на своём пути! Набоков с некоторым пренебрежением посмотрел на окна трёхэтажного здания, важно поднялся, одёрнул пиджак и, не застёгивая пуговиц на округлившемся животе, довольно проворно спрыгнул на землю. Не поворачивая головы, негромко бросил кучеру: — Стой тут. Я сейчас буду. Как человек занятой, всегда спешивший по своим неотложным делам, он поднялся по ступенькам высокого крыльца важно, степенно, как довольный, сытый медведь, ступающий по своей территории. Поднявшись наверх, медленно открыл дверь, вошёл внутрь управления. По тому, как уверенно передвигался, было понятно, что Дмитрий Иванович бывал в этом помещении не раз. Он обратился к дневальному у двери. Не обращая внимания на его испуганный взгляд, коротко бросил: — У себя? Дневальный, выпучив глаза, что-то хотел сказать, предупредить, но Набоков не слушал, торопливо прошёл к лестнице и, быстро перебирая ногами, взбежал на второй этаж. Поворот направо. В центре коридора огромная, обитая кожей дверь. На ней табличка: «Начальник Управления уездной полиции Сухотин Сергей Петрович». Даже не поздоровавшись с вестовым, Дмитрий потянул дверь за ручку и вошёл в комнату. Вестовой Маслов, не успев подскочить и предупредить Набокова, задвинул фуражку на затылок и горестно выдохнул: — Эх! Куда ты прёшь?.. Однако было поздно. Увидев незнакомых людей и не обнаружив своего покровителя, Дмитрий немало удивился. Он какое-то время смотрел на следователя, потом, собравшись с силами, всё же спросил: — А где Сергей Петрович? — А он, извините, в отъезде, — поднимаясь из-за стола, ответил следователь. Набоков вытянул лицо и, как будто даже извиняясь, попятился назад: — Я тогда в другой раз. — И, круто развернувшись на выход, щёлкнул каблуком. — Позвольте? Но выход уже перекрыл Костя. Сегодня он в служебной форме, в чине штабс-капитана. Строгий, подтянутый. С первого раза лбом не прошибёшь. — Извините, что? — опешил Дмитрий. — Вы Набоков Дмитрий Иванович? — спокойно спросил следователь. — Да. Это я. Мне назначено. Сергей Петрович Сухотин вызывал. Вот, так сказать, повестка, — засуетился перед погонами полковника Набоков, вытаскивая из внутреннего кармана измятую бумажку. — А это не Сухотин вас вызывал. Это я! — повысил голос следователь. — Вы?! — Как перед бурей сжался Набоков и придвинулся к столу (медведь почувствовал незнакомый запах). — Зачем? — Присаживайтесь, — следователь указал на стул перед столом. — У меня к вам будет несколько вопросов. Набоков собрался с чувствами, набирая «марку», строго нахмурил брови, дескать, что это вы тут меня, занятого человека, без толку задерживаете, прострелил [глазами] всех присутствующих и важно сел на стул. Сергей, усмехнувшись, переглянулся с Костей. Ещё двое незнакомых здоровенных прапорщиков присели на стулья сзади от Набокова. Машинистка несколько раз ударила клавишами пишущей машинки. — Это что, допрос? — перекинув ногу, развалившись на стуле, надменно усмехнулся Набоков. — Да нет, что вы! Просто, так-с сказать, несколько неясных моментов, — доброжелательно развёл руками следователь. — Только недолго, — Набоков полез в карман за портсигаром, — а то у меня времени в обрез. — Это всё зависит от вас! Как будете отвечать. Дмитрий достал золотой портсигар, щёлкнул крышкой, вытащил дорогую папироску и подкурил. — Начинайте! — Так вот. Один вопрос мы уже выяснили. Вы представились. Теперь второе. Вы принесли с собой паспорт, о чём было указано в повестке? — Эт-то ещё зачем? — открыл рот Набоков. — Вот видите, вы сами себя задерживаете. — По какому праву? — По праву законов государства Российского! — А вы, собственно говоря, кто такой? — Набоков подался вперед. — Я-то? — Следователь встал, поправил мундир, вытянул руки по швам и представился: — Назначенный представитель Государственной тайной полиции города Красноярска полковник Сахаров Георгий Петрович. Имею неограниченные полномочия в разрешении создавшейся ситуации. — Какой ситуации?! — Об этом вы узнаете чуть позднее. Паспорт можно? — усаживаясь на место, протянул руку следователь. Набоков переменился в лице, побледнел. «Знал бы, не приехал. И Сухотин, сука, не упредил. Однако паспорт надо дать». (Не знал Набоков, что его покровитель и друг, начальник полиции города Сухотин Сергей Петрович, бледный, как известь, в этот момент сидит в соседней комнате под временным арестом и слышит начинающийся допрос.) Дмитрий протянул через стол паспорт. Сахаров развернул документ, пробежался глазами: — Вы сын Набокова Ивана Данилыча, рождения 1863 года, уроженец города Ярославля? — Так то, там написано. — Да уж, дорогой вы мой. Даже не удосужились документ сменить. Думал, Сибирь большая, не найдём? — О чём это вы? — побледнел Дмитрий, предчувствуя самое плохое. — Да так, просто. Не бойтесь, — улыбнулся Сахаров и, уже не скрывая намерения, добавил: — В каком году вы были на северах? — На каких северах? — А пушнину у тунгусов скупали! — В 1886 году, — холодея нутром, понимая, что следователь задал этот вопрос неспроста, ответил Дмитрий. — И что же, когда вы вернулись оттуда и почему не поехали к себе на родину? Набоков закрутился на стуле: — Так же, как все купцы, по Енисею на барже. А дома я бывал, каждый год… — Эй, Маслов! — рявкнул Сахаров. — Приведи тунгуску! У Дмитрия едва не остановилось сердце. Он понял, кто сейчас зайдёт. Вскочил, хотел бежать, но не знал куда. Двое прапорщиков были наготове, схватили за руки, посадили на место. Дмитрий, как пойманный волк, оскалил зубы: — Что это всё значит?! Открылась дверь в соседнюю комнату, вошла Ченка. Ещё не понимая, что происходит, остановилась рядом: — Трастуй, Тима! — И на стражей: — Пашто руки ломаешь? — Сядьте, Набоков! Не надо прыгать. Вы не на гулянке. — И к Ченке: — Скажи нам, пожалуйста, знаешь ли ты этого человека? — Што, отнако, насяльник? Сапсем слепой? То мой муж, Тима! — опускаясь перед Набоковым на колени, залопотала Ченка, и ему в глаза: — Так я каварю? — Дура, — зло заскрипел зубами Набоков и уже тише: — Надо было тебя тогда со скалы сбросить… — Что? Не слышно, повторите, — приподнялся с места Сахаров. — Кто слышал, что он сказал? — Надо было со скалы сбросить, — повторил Сергей.