— Он был к нам так добр, — сказал Джио, — но его работа одержала верх. Он утратил разум. Изабелла рассказывала, что он с ней делал. Она доверяла дяде, как и я. А не стоило. Но еще до того, как Динаполи лишился рассудка, он заложил фундамент для ее выздоровления — то, над чем я и моя команда продолжили работать. Его теория заключалась в том, что вода повредила горло Беллы, так что мы искали лечение не только для ее психики, но и для тела. Терапия психики не давала результатов, так что нам пришлось исследовать легочную ткань, гортань, мы работали с ней, как работают с певцами, потерявшими голос. Сначала мы были настроены скептически, но потом кое-что начало проясняться, Вив. Это шанс для всех пациентов с болезнью, как у Беллы. Мы можем вылечить их. Только подумай, куда еще могут привести мои исследования, какие еще методы лечения могут быть открыты… Он замолчал, глядя на выражение ее лица. — Ты солгал мне. — Мы проделали долгий путь. Белла была единственной пациенткой, давшей согласие на исследования — те же, что проводил Динаполи, пока был жив, — и благодаря им мы сделали это открытие. Но пока результаты не доказаны, риск слишком велик. — Я не говорю о том, чтобы кричать об этом всем, Джио. Я говорю о том, чтобы рассказать своей жене. Не знаю, может, мне кажется, что такая честность важна в браке. — Она важна. Поэтому мне и было так тяжело. — Тебе было тяжело? — фыркнула она. — Просвети меня. Я мечтаю узнать, что далось тебе так тяжело. — Видеть, как Белле больно, — ответил он не задумываясь, и Вивьен пожалела о своем вопросе. — Это тяжелые исследования: камеры в пищеводе, лекарства с побочными эффектами, не говоря уже о разворошенных воспоминаниях. Если бы она не твердила, что хочет этого, я не подверг бы ее всем этим испытаниям. В лаборатории хотели, чтобы мы оба вернулись, но не надеялись на согласие Беллы. Я тоже. Но прошли месяцы, и посмотри, чего мы добились… Это сработало. Она вернулась. Моя сестра. Лицо Джио посветлело, затем снова сделалось мрачным, когда он увидел, как недовольна Вивьен. — Думаешь, я не хотел рассказать тебе? — пробормотал он. — Понадобились все мои силы, чтобы не делать этого. Это было невозможно. — Не так уж и невозможно. — Уймись, Вивьен, пожалуйста. Ты что, не видишь главного? Белла говорит. — Значит, теперь она может сказать, как ненавидит меня, в лицо. Он отшатнулся. Короткий жест, кричащий о том, что она преступила черту. — Я знаю, что ты не можешь найти общий язык с моей сестрой. Я знаю, что никогда не пыталась. Но ты можешь хотя бы притвориться, что тебя радует эта новость? — С кем она заговорила в первую очередь? — спросила Вивьен. — Что? — Во время исследований, когда она впервые заговорила, к кому она обратилась? Он моргнул. — Там был я. И еще пара человек. — Как ей было удобно? — Прости, что? — Конечно же, это был ты. Ты излечил ее. Плевать она хотела на всех специалистов, которые ей помогли, — ты же это понимаешь? Ты спас ее. — Я не понимаю ничего. — Неужели ты настолько наивен? — Вивьен уже не волновал произведенный эффект, она собиралась пойти до конца. — Изабелла сделает все, чтобы разлучить нас. Она наслаждалась каждым моментом этого вашего заговора. Могу поспорить, это она уговорила тебя держать все в тайне от меня, что сейчас она наслаждается тем, что привела нас к ссоре, указав мне мое место. Это все, что ей было нужно, и она получила это. Кто принес ей это на блюдечке? Ты. Изабелла взяла над тобой верх давно — знала, что, манипулируя твоим чувством вины, получит все, чего пожелает. А больше всего на свете она хочет исключительные права на своего брата. Она притворяется беспомощной девой, спасенной героем, ты стал тем, кто дал ей второй шанс. Откуда тебе знать, что она не могла говорить раньше? Что это не была уловка, чтобы привязать тебя навечно? Неужели ты не видишь? Она поворачивает все в свою пользу. Годами в Америке она держала тебя в заложниках в этих удушающих отношениях, играя на жалости. А теперь здесь, изображая жертву у тебя на работе. И сейчас — что ж, сейчас она просто чемпион. Королева Изабелла. Уверена, ты считаешь, что она настоящая героиня, я права? Самая необыкновенная женщина, которую ты когда-либо встречал? — Ее руки дрожали. — Гораздо более необыкновенная, чем я? Джио раскрыл рот. — Ну? Скажи что-нибудь! Вивьен готова была разрыдаться. Изабелла загнала ее в угол. Происходило то, чего Изабелла хотела больше всего. Вивьен подарила ей это. Она ненавидела в этот момент золовку и себя, и неизвестно, кого больше. — Это мне за все, что я оставила ради тебя, — она уже кричала. — Я отказалась от карьеры, от славы… — Ты ненавидела это все. — Да что ты? — Ты ненавидела Голливуд. Не делай вид, что это не так. Ты сама пустила под откос свою жизнь там, кто-то мог бы сказать, что намеренно. Ты всегда была склонна к саморазрушению, Вивьен. — Может, я и ненавидела жизнь там. Но знаешь что? Жизнь здесь я ненавижу еще больше. — Я думаю, тебе стоит успокоиться. Его голос словно не принадлежал ему — он был жестче, холоднее, как будто между ними разверзлась пропасть, когда она высказала все, что было на сердце. Он никогда не поймет ее. Он на стороне Изабеллы. И всегда был. Вивьен почувствовала, как ребенок зашевелился внутри, и поняла, что стоит прекратить разговор с мужем, пока она не заорала ему в лицо, что они — его будущее, она и ее нерожденное дитя, а не Изабелла, что это никак не может быть Изабелла. — Возможно, мне нужно поставить точку, — сказала она и оставила его. * * * Зиму сменила весна, все вокруг расцвело, и Вивьен тоже. Замок будто вздыхал от жалости к Вивьен, делавшей все возможное, чтобы избежать встречи с золовкой, которой она по-настоящему боялась, но с которой была вынуждена мириться из-за мужа. Недели шли за неделями, и она видела, что выбора нет. Куда она пойдет? И как? Что она скажет ребенку через год, через пять, десять лет, как объяснит, почему ушла от его отца? Он помог твоей немой тете снова заговорить. Не похоже на преступление века. Она знала, что обман на самом деле глубже и сложнее, но доказать не могла. Последние месяцы беременности были настоящим испытанием, она едва могла спать, с трудом вставала со стула, задыхалась, поднимаясь по лестнице. Тем временем Изабелла скользила по замку как нимфа, подчеркивая свои утонченные формы невесомыми полупрозрачными платьями. Вивьен по сравнению с ней казалась себе китом. Она убедила себя, что Изабелла будет провоцировать ее своим вновь обретенным голосом, не в силах противостоять желанию впрыснуть этот выдержанный годами яд в нее при любой возможности. К ее удивлению, этого не происходило, и Вивьен пребывала в растерянности. Пока Вивьен вела ничего не значащие беседы с Джио или Адалиной, Изабелла с достоинством хранила молчание, предохраняющее ее горло после долгого перерыва, поэтому, когда она все же начинала говорить, ее слова действовали на слушателей как гипноз. Это было пыткой для Вивьен. Чем тише и величавее вела себя Изабелла, тем громче и больше тараторила Вивьен и тем сильнее злилась на себя за то, что не могла умолкнуть. — Я думала, вы ожидали этого, — сказала однажды Адалина, приводившая в порядок участок у крыльца. Вивьен стояла рядом с ней, мечтая выкурить сигарету. — Да, — глухо сказала она; голос ее звучал как у старухи. Конечно же, она этого ожидала. Она давно была уверена, что Изабелла медленно и терпеливо ведет свою игру. Обретя голос, она могла разрушить свою таинственность. Но этого не произошло. Изабелла продолжала дважды в неделю уезжать с Джио в лабораторию. Она должна была убедиться, что дала им достаточно, чтобы разжечь интерес, но недостаточно, чтобы утолить его. Все это было фальшивым. Вивьен старалась успокоить нервы. Каждый раз, когда открывалась дверь или слышались шаги, она думала, что это Изабелла. Она была словно заколдована страхом снова услышать голос золовки, каждое ее слово — новый удар. Вивьен никогда не думала, что можно так бояться чьего-то голоса. Но слова могли ранить и ранили ее безжалостно. Для слов не существовало границ, им не нужно было разрешение, чтобы атаковать, вцепиться в нее мертвой хваткой, они могли быть произнесены когда угодно, и они ее порабощали. Мы скажем ей, Джио? Вивьен никогда не забудет ее злорадства. Она смаковала каждый слог, каждый звук, повергла ее в шок с явным удовольствием. Мы доверим ей свою тайну? Позволим стать членом нашего клуба? А она достойна, ты думаешь? Нужно было сохранять спокойствие ради ребенка. Врач пугал ее высоким давлением — у Вивьен оно повышалось с каждым днем. Она нуждалась в прикосновениях Джио, в его поцелуе, любом свидетельстве его привязанности. Но ничего этого он ей не давал. А чего она ожидала? Он был с ней вежлив, иногда между ними даже проскальзывало тепло, когда он обнимал ее за плечи или касался живота, и на мгновение она чувствовала себя любимой и защищенной. Но чаще закрывался от нее. В конце концов, он раскрыл перед ней тайну, а она отказалась его понять, она не могла изобразить симпатию к Изабелле даже ради него. Поэтому он стал уходить раньше, а возвращаться так поздно, как только мог. Он смотрел на нее глазами раненого зверя. Она не только ненавидела его сестру, но еще и отвергла все, над чем он трудился с самого приезда в Италию. Она не приняла его прошлое, его семью, травму, которую они перенесли. Вивьен видела все это, понимала, что именно так он все и ощущает, но не могла изменить свое отношение. Если бы ей удалось извиниться, у них был бы путь назад. Но она была не в силах. Адалина оторвалась от своего занятия, специально чтобы привлечь внимание Вивьен. То, что Адалина собиралась сказать, росло в ней долго, но все равно требовало силы воли. — Я тоже этого ожидала, — сказала горничная. Вивьен услышала, как бьется ее сердце, и замерла. — Я ожидала, что Изабелла заговорит. Это признание заворожило Вивьен, она не смела сказать и слова, опасаясь, что перебьет Лили и та не станет продолжать. Она чувствовала, что горничной есть что сказать, — и как же она была права! — Меня совесть замучила, — горячо прошептала Адалина. — В тот день, когда вы упали с лестницы… Когда синьора Изабелла пришла сообщить нам, мне и Сальве, все было не так. С ней что-то было не так. Как она принесла эту новость. Она выглядела возбужденной, счастливой, более живой, чем когда-нибудь. Это было ненормально. Она была взволнована, глаза светились. Ей с трудом удалось написать записку — руки тряслись от адреналина. Во рту Вивьен пересохло. — Ты веришь мне, — прохрипела она, — правда? Адалина кивнула. Эта беседа была похожа на преступление — возмутительная и в то же время восхитительная. Вивьен о таком и не мечтала. Она была не единственная, кто считал Изабеллу убийцей. — Я сделала вид, что не заметила, — сказала Адалина. — Пыталась убедить себя, что мне показалось… но знала, что это не так. Изабелла не была в отчаянии, она не была напугана, ничего из того, что ей положено было чувствовать, не было на ее лице. Там было удовольствие. Триумф. Восторг. О, синьора, я верю, что она мечтает уничтожить вас. Вивьен с трудом дотянулась до стены, ей нужно было на что-то опереться. — Лили. Ты должна сказать Джио. — Нет! — Адалина никогда не говорила так грубо. — Только не это. — Но разве ты не видишь? Это единственный выход! Джио доверяет тебе. — Я сделаю для вас что угодно, синьора, но только не это. — Почему? — Как вы сами раньше говорили, у нас нет доказательств — только слова. Если синьор не поверил вам, мне-то он уж точно не поверит. Подумает, что вы заставили меня. Вивьен поняла очевидность сказанного. Признавать это было больно, но Лили была права. Джио обвинил бы ее в том, что она настроила горничную против Изабеллы. Он сказал бы, что она сошла с ума. Кто знает, может, его любимые ассистенты в лаборатории заинтересовались бы ею для разнообразия? Но это было доказательством для нее. Доказывало злые намерения золовки. Так думала не только Вивьен. Она была безумна, все, что говорил о ней Джио, было неправдой. Лили тоже это видела. — Лили, — сказала она, сжимая руку горничной, — нам нужно что-то предпринять. Нужно действовать. — Синьора, пожалуйста, вам следует сохранять спокойствие.