Это неправда… Или правда? Вивьен раздирали противоречивые чувства. Что, если Джио был прав? Что, если Изабелла хотела как лучше, заказав тот портрет, просто неправильно все поняла? Что, если ее приветливость по отношению к Гилберту была попыткой помириться, а не показать неприязнь? Что, если она казалась мрачной, потому что ей было стыдно, а Вивьен понимала все неправильно? С выражением, которое невозможно было представить себе несколько лет назад, Изабелла взяла Вивьен за руку и тут же отпустила. Выглядело так, будто она поддалась импульсивному желанию близости с другим человеком, но с непривычки не могла вынести эту близость. Говорила ли Изабелла правду? Или ее игра была намного сложнее, чем Вивьен могла себе представить? Да, Джио считает, что страдания изменили его сестру, но он не знает и половины правды об этих страданиях. В сознании Изабеллы смерть родителей была так давно погребена под всем, что ей пришлось пережить после, что казалась чем-то выдуманным, ненастоящим, больше похожим на эпизод одной из мыльных опер, которые Миллисента украдкой смотрела у соседей, ведь у них дома телевизор был под запретом. Мысль о том, что человек, который должен был заменить Изабелле родителей и был наделен соответствующей властью, измывался над девочкой, думая, что ласкает ее, казалась ужасающе правдивой. Острая вспышка сочувствия к той, кого она недавно ненавидела больше всего на свете, обожгла ее, как удар током. — Пожалуйста, поверь мне, Вивьен, — сказала Изабелла. — Теперь, когда Алфи родился и я увидела его, никогда и ни за что не подвергла бы его опасности. Я люблю его. Я никогда бы ему не навредила. — А мне? — переспросила Вивьен. — Мне бы навредила? Изабелла покачала головой: — Все позади. Сейчас мы заодно, Вивьен, ты и я. Мы сестры. Глава сорок четвертая Вивьен, Италия, 1987 год Земля продолжала вертеться вокруг своей оси, времена года следовали одно за другим, приливы сменялись отливами, и Вивьен начала забывать. Несколько недель она провела в страхе и волнении, пока не почувствовала: у нее есть крылья. Разговор с Изабеллой изменил все сильнее, чем Вивьен могла ожидать. Впервые Барбаросса стал домом, где живет семья. Джио тоже вернулся из поездки другим. Нет, не так. Он вернулся таким человеком, которого Вивьен встретила давным-давно в больничной палате, человеком, которого полюбила впервые в жизни. Он мужественно принял известие о Гилберте. Пока он слушал объяснения женщин, шок сменился замешательством, затем — пониманием. — Для нее он был все равно что мертв, — искренне говорила Изабелла. — Она просто хотела как лучше. Вивьен понимала: то, что Джио не злится, в первую очередь объясняется вновь обретенным миром между его женой и сестрой, чем его готовностью простить ее: он так хотел мира, что все остальное было не важно. Ей не стоило врать, но и Изабелле не стоило разубеждать ее в необходимости сознаться. Джио не знал, кого винить, поэтому решил не думать об этом. — Что случилось, — спросил Джио, изумленный примирением женщин, — почему ты изменила мнение о ней? Вивьен сказала ему, что они с Изабеллой затушили костер войны просто потому, что пришло время «оставить прошлое в прошлом». Больше Джио не задавал вопросов. Он всегда считал женщин загадочными существами, которые могут принимать и отменять решения из-за малейшего дуновения ветерка. Это произошло, и это единственное, что имело значение. Вивьен была в восторге от произошедших с мужем изменений. Она поняла, что ее вражда с Изабеллой разъедала их брак, как ржавчина, и ей стало ясно, что дело было не столько в действиях Изабеллы, сколько в реакции самой Вивьен. Почему я позволяла ей мучить себя? Вивьен задумалась. Она просто человек, живой человек. Каждый раз, глядя на золовку, Вивьен чувствовала еле сдерживаемую ярость по отношению к Джакомо Динаполи. Ей хотелось обрушить на него всю свою ненависть, как и на каждого, кто позволял себе воспользоваться чужой беззащитностью. Ее связь с Изабеллой существовала теперь отдельно от Джио — они обе хранили тайну, которую тот никогда не узнает. И это после того, как Вивьен была в шаге от того, чтобы… Нет. Ненависть помутила ее рассудок и чуть не довела до бессмысленного и отвратительного поступка… Слава богу, Адалина отговорила ее. Алфи исполнилось два года, он становился с каждым днем все прекраснее. Он бормотал смешные бессмысленные словечки, протягивал ручки для объятий, когда видел Вивьен, и, держа его на руках ночами, она не верила, что в мире есть что-то более прекрасное и совершенное. Все в нем было чудом. Помирившись с Изабеллой, она стала разрешать Алфи проводить время со своей тетей. Это произошло не сразу, Изабелла относилась с пониманием к чувствам Вивьен и не спешила, но однажды Алфи провел час, затем два, три, половину дня с ней, и было ясно, что он ее обожает. Изабелла была с ним нежна и ласкова, как со своим собственным ребенком. Вивьен наблюдала за ними с приятным удивлением. Казалось, прежняя Изабелла исчезла навсегда, невозможно было поверить, что эта мягкая любящая женщина могла быть холодной и жестокой когда-то. Джио предположил, что Алфи способен растопить любое сердце, и Вивьен склонна была согласиться. Но самые основательные изменения произошли с Гилбертом. И это стало огромным сюрпризом для всех. Вивьен не предполагала, что он останется, она никогда не думала, что в этой жизни им суждено решить свои проблемы. Даже сейчас, через год после того, как он постучал в дверь Барбароссы, Вивьен поражалась странности происходящего. Как все могло так сложиться? Еще недавно у нее не было ничего, а сейчас у нее есть все: муж, сестра, отец. Семья, дружба, доверие — она всю жизнь хотела этого. К тому времени как Джио вернулся домой, отец и дочь уже встали на путь примирения. Разительное изменение их с Изабеллой взаимоотношений заставило ее поверить в невозможное, в то, что люди могут быть неправильно поняты или раскаяться, совершив однажды ошибку. Адалина говорила, что за религиозным пылом Гилберта она видит сожаление о совершенных ошибках. Сначала Вивьен не хотела иметь с ним ничего общего и едва скрывала отвращение. «Я не такой, как раньше», — говорил Гилберт снова и снова. «Слова ничего не изменят, я слышала от тебя слишком много лжи», — Вивьен не верила ему, думала, что это просто игра, представление, которое он устраивал, чтобы заставить ее впустить его в свою жизнь. Вивьен не была к этому готова, она наблюдала, выжидала, зная, что однажды он оступится. Но он не оступился. Каждый день он трудился, пытаясь заслужить ее расположение, его любовь и преданность были безграничны. Рассудок велел ей гнать все это от себя подальше, но ее душе было трудно сопротивляться. Он оказался внимательным и заботливым дедушкой для Алфи, проводил с ним время, играл, был добрым и ласковым, и это возрождало в Вивьен нечто давно забытое — желание даже сейчас, после всех этих лет, быть любимым ребенком, о котором заботится ее отец. Она ненавидела то, что он сделал, но все же жаждала его одобрения и привязанности, мечтала, что можно повернуть время вспять и прожить его иначе. Любовь, которую он изливал на Алфи, нельзя было игнорировать. Ее маленький сын был счастлив с ним, его личико светилось, когда Гилберт входил в комнату, он ждал, что дедушка почитает ему сказку или поможет строить башню, возьмет его с собой высаживать растения и разрешит бросать зернышки в лунки. Когда Вивьен видела это, ее сердце сжималось. Отец никогда не показывал ей эту свою сторону. «Тогда я не понимал. Бог показал мне лучший путь. Я не был справедлив с тобой и Миллисентой, но Бог учит прощать, и со временем я простил себя». Несмотря на прохладность первой встречи, Джио тоже подпал под чары ее отца. Он видел, как Гилберт предан Алфи, у которого не было других бабушек и дедушек, как каждую минуту каждого дня он посвящал тому, чтобы найти подход к своей дочери. «Ты же видишь, как решительно он настроен. Он хочет взять реванш», — говорил Джио. Это был решающий довод: раз уж ее муж принял его, конечно же, Вивьен тоже сможет. Она никогда не думала о прощении отца. Но, видя их с Алфи вместе — ее прошлое и будущее, — она думала об этом как о возрождении. После стольких лет боли и страха она сможет все исправить. Она никогда не простит его за побои и унижение, но, возможно, оставит их в прошлом, если не для себя, то ради своего малыша. Шли недели и месяцы, и желание Вивьен бороться против отца сходило на нет. Она как будто плыла против течения, такого сильного, что, казалось, сопротивление сможет потопить ее, а если ему поддаться, вынесет ее на прекрасный остров, на котором остальные уже ждут ее. Открытия следовали одно за другим, ее изумление росло, пока однажды, выходя из дома, она не обняла отца на прощание. Она никогда не делала этого, даже в детстве. — Дорогая, — сказал Гилберт, и его глаза наполнились слезами, — ты об этом не пожалеешь. Какое-то время все пятеро жили дружно, и каждый раз, когда Вивьен делала шаг назад, чтобы посмотреть на это со стороны, ей казалось, что все сложилось самым странным образом, но в итоге это очень хорошо для ее сына: он получил любящую тетю в лице Изабеллы и заботливого дедушку в лице Гилберта. Близкие люди были рядом, и вокруг него больше никто не враждует. Когда Вивьен избавилась от сомнений, она стала ценить каждый прожитый день. — Кажется, мы снова стали нами, — говорил ей Джио, когда они гуляли по саду в сумерках. — Снова стали собой, Вив. Она должна была догадаться, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой. В жизни так не бывает — это же не сопливый любовный романчик, не один из ее фильмов: в жизни не бывает счастливых концов. Разве она не усвоила прежние уроки? Не поняла ничего? И вот однажды, когда зима пришла, укутав Барбароссу морозными туманами и густыми тенями, угроза пришла вместе с ней. Вивьен чувствовала, что холод подступает, словно живое существо. Верхушки кипарисов за ее окном были похожи на кисточки, опущенные в белую краску. Несколько раз она резко просыпалась ранним утром в холодном поту: ей снилось, что кто-то гонится за ней по изумрудному лесу, но, когда она оборачивалась, рядом никого не было, от ее преследователя оставался только невидимый след. * * * В день, когда это случилось, она проснулась от голоса Джио. Он забрал Алфи вниз, чтобы позволить ей еще немного полежать, но вскоре она услышала его крик. Вивьен сразу бросилась вниз в одной ночной сорочке. — Что случилось? — сразу спросила она, когда они встретились в холле. — Где Алфи? Что с ним, он в порядке? Она уже видела, что ребенок, целый и невредимый, сидит на руках Джио. Но сам Джио был бледен, его лицо исказил страх. — Гилберт, — сказал он. — Он пропал. — Как? — Он ушел. И забрал все с собой. Вивьен захотелось опереться на что-то, но под рукой ничего не было. Перед ее глазами замелькали картинки: Гилберт с Алфи на руках, объятия, которые она подарила ему, его улыбки, обещания, его доброта… Как он сжал ее руку, когда приехал. Слишком сильно. Слишком крепко. Вивьен, дитя мое, впусти меня. Она ведь знала уже тогда. Как можно было не знать? Ее никогда не покидали смутные подозрения. Маленький червячок грыз ее сознание: Это что, действительно происходит? Тебе не кажется это странным? — Он забрал содержимое сейфа, — сказал Джио. Его глаза вспыхнули, один черный, другой зеленый. Алфи расплакался. — Все деньги, Вив, он все унес. Вивьен должна была испытать шок или хотя бы изобразить его перед мужем. Но не могла сделать вид, что удивлена: это был предсказуемый, хотя и ужасный финал. Она вспомнила туфли отца, когда он появился на пороге. Конечно, он ограбил их. Он проник в их жизнь и в их сердца, втерся к ним в доверие. В сейфе были все сбережения Джио, все, что они отложили на будущее Алфи, украшения матери Джио и часы его отца. Не только их состояние, но и самые сокровенные воспоминания он хранил там. — Джио, я… — Все пропало. — Я найду его. — Как? — засмеялся он. — Мерзкий злобный ублюдок! Я убью его, я… Вивьен забрала ребенка, чтобы муж мог взять себя в руки. Все замелькало перед ее глазами, и проклятый портрет отца. Как она могла быть такой глупой? Она не должна была верить его словам, никогда! Должна была доверять предчувствию и выгнать его за дверь. Ее слабость погубила ее, готовность, потребность доверять людям. Предательство Гилберта было за гранью добра и зла, невозможное и вместе с тем неизбежное. — Как он мог? — выдохнула она. — Джио, прости меня, мне так жаль! Джио стоял, упершись ладонями в стену, понурив голову. — Как он его открыл? — прохрипел он. — Как узнал код? Вивьен хотела сказать, что не знает. И вдруг ее посетила догадка, мысль, которая могла прийти ей в голову раньше. Она прогнала ее от себя. — Понятия не имею, — сказала она. — Он должен был как-то догадаться заглянуть за портрет. — Джио повернулся к ней. — Я заново прячу код каждые полгода, последний раз — на обратной стороне картины, где вы с ним вдвоем. Какая ирония — на их совместном портрете с отцом! — А кто-то еще знал, куда ты его спрятал? — спросила она. Вспышка озарила черты Джио — или ей показалось? — Нет, — ответил он. Он сполз по стене и опустил голову на колени. — Вив, мы столько потеряли. Там было все — наши накопления, наша жизнь. Ей было сложно осознать это. — Какой же я была дурой, — сказала она. — Это все принадлежало Алфи, — тихо сказал Джио. — Все это было его. — Тогда мы заработаем для него еще больше, — сказала она. — Джио, есть способы. Вивьен хваталась за соломинку — она вернется в Голливуд, найдет там работу, они не могли совсем забыть о ней, должен быть способ вернуться…