При этих словах Матушка Хильдегард не то усмехнулась, не то простонала. – Тут довольно сложный вопрос… – нерешительно ответила Офелия. – Вы, конечно, владелец этой трубки, но кто мне гарантирует, что вы не используете мое чтение во вред тому, кто ее курил? – Я не собираюсь ему вредить, – пообещал Арчибальд с обычным своим непроницаемым спокойствием. – А вам известно, что я никогда не лгу. Итак, я слушаю. Что вы можете мне сообщить? – Ясно, что этот господин чем-то сильно напуган. У него совесть нечиста, и именно поэтому он попросил у вас убежище здесь, в Лунном Свете. Он боялся… ну, в общем… возмездия. – Потрясающе, – пробормотал Арчибальд, по-кошачьи прижмурившись. – Вам удалось узнать, кого он боялся и по какой причине? – Может, лучше вам расспросить его самого? – Офелия, это крайне важно, иначе я не спрашивал бы вас об этом. Девушке странно было услышать свое имя из уст Арчибальда. До сих пор он всегда величал ее «невестой Торна». Может, он наконец стал относиться к ней серьезнее или же надеялся таким образом сыграть на ее чувствах? Как бы то ни было, но над дилеммой – помочь Ренару выбраться из тюрьмы или скрыть от посторонних частную жизнь преступника – Офелия не стала долго раздумывать. – Он боялся мести браконьеров. Отверженных. Матушка Хильдегард восхищенно присвистнула: – Да она и впрямь мастерица своего дела, эта девочка. – Так вы уже кое-что знали? – удивленно спросила Офелия. – Я всегда тщательно собираю сведения о своих гостях, – слащаво заверил ее Арчибальд, все еще сидя на бильярде. – И знал, что этот господин скверно обошелся с Отверженными. А также знал, что его преступление достаточно серьезно и что он не зря опасался за свою жизнь. – Тогда зачем же вы просили меня о чтении? – Чтобы ответить на один очень простой вопрос: что именно делал мой гость перед тем, как оставил трубку на диване? Офелия нахмурилась. Чтобы ответить, она должна была вспомнить свое первое впечатление, когда начала читать. – Я почувствовала, что этот господин страшно волновался в течение всего пребывания у вас. Он непрерывно курил, чтобы успокоить нервы, но трубка помогала ему все меньше и меньше. Да, вот она, его последняя мысль: «Запах табака больше не успокаивает». – И это всё? – Всё. – Н-да… печально! – Почему? Арчибальд многозначительно переглянулся с Матушкой Хильдегард и только потом ответил: – Потому что вы, вероятно, прочли последние минуты жизни начальника полиции. Офелия изумленно вытаращила глаза. – Ваш пропавший гость! Значит, это был он? – По этому старому негодяю никто не заплачет, – усмехнулась Матушка Хильдегард. – Вот из-за таких, как он, ковчег и прогнил до самого основания. – Мадам Хильдегард, – с ангельской улыбкой сказал Арчибальд, – я ведь просил вас воздерживаться и не высказывать своего личного мнения. Теперь Офелия совсем по-другому смотрела на красивую фарфоровую трубку, оставленную на бархатном диване. – Ваш гость… начальник полиции… его убили? – Нам это неизвестно, – ответил Арчибальд, пожав плечами. – Последним его видел состоявший при нем лакей. Дело было две недели назад, он сидел на диване и курил трубку. А миг спустя исчез. Бесследно исчез. Не исключено, что по своей воле, – так уж ему вздумалось, – но слуга ничего не может сказать по этому поводу. Если злоумышленникам удалось проникнуть в Лунный Свет и похитить одного из моих гостей под самым носом у жандармов, это, как вы понимаете, жестокий удар по репутации моей Семьи. Так же как по репутации архитектора, который обязан был превратить посольство в неприступную крепость, – добавил Арчибальд, хитро подмигнув Матушке Хильдегард. – Вот почему нам пришло в голову создать на время вашего чтения зал-двойник. Это все-таки надежнее, чем просто запирать двери, да и сплетен будет поменьше. На наше счастье, у этого господина нет родственников, которые могли бы поднять шум. – Там еще были письма, – задумчиво прошептала Офелия. – Письма, которые получал этот человек и которые не давали ему покоя. Письма с угрозами. Едва Офелия промолвила это, как ее охватил леденящий страх. Исчезнувший гость думал о «божественной справедливости». А вдруг автор этих писем и тот, кто приказывал Офелии покинуть Полюс, – один и тот же человек?! «Богу неугодно ваше пребывание здесь». Нет-нет, это просто плод ее воображения. Что может быть общего между наказанием человека, убившего браконьеров, и запретом девушке выйти замуж? Абсолютно ничего! – Однажды он заговорил со мной об этих письмах, – подтвердил Арчибальд, – но остерегся показывать их мне. Полагаю, он находил их компрометирующими. И это подтверждает гипотезу о его похищении. Матушка Хильдегард щелкнула пальцами, и обстановка комнаты начала потихоньку меняться, а у Офелии опять закружилась голова. Цветные бильярдные шары снова легли в сетчатые карманы, кий аккуратно встал между своими собратьями на стойке, а на диване уже не было никакой трубки. Они вернулись в прежнюю бильярдную. – Следовало хорошенько подумать, Огюстен, прежде чем впускать к себе продажного офицера, – проворчала Матушка Хильдегард. – Будь у тебя хоть капля благородства, ты взял бы под защиту Отверженных. Эти парни терпят настоящий холод и голод. Офелия приветствовала бы ее слова аплодисментами, если бы не боялась рассердить Арчибальда. Ладно, она подождет, пока он освободит Ренара, а там уж позволит себе… – Ну, вы тоже далеко не филантроп, – огрызнулся Арчибальд. – Свои пряности и цитрусы даром не раздаете. Офелия знала, что в Лунном Свете существует особая Роза Ветров – изобретение, позволявшее сократить пространство на многие тысячи километров и связать напрямую Полюс и Аркантерру, родной ковчег Матушки Хильдегард. Все экзотические овощи и фрукты доставлялись в кладовые двора именно оттуда. – Как будто у меня был выбор, – хихикнула Матушка Хильдегард. – Ты забыл, что у твоего управляющего есть ключ от моей Розы Ветров? – Мой управляющий, как вы изволили выразиться, мадам, подключил к ней посольство по вашим советам. Матушка Хильдегард ответила с загадочной усмешкой: – Вполне возможно, Огюстен, что в ближайшие дни моя Семья прикроет эту лавочку и я исчезну из поля зрения. Воздух Полюса мне нравится все меньше и меньше, слишком уж тут пахнет спесью! С этими словами она отперла дверь и, прихрамывая, удалилась. – Почему она называет вас Огюстеном? – спросила Офелия. Арчибальд ответил не сразу. Сунув руки в карманы пижамы, он задумчиво смотрел на окурки двух сигар в изящной пепельнице. – Так звали моего прадеда, на которого, говорят, я очень похож. Сильно подозреваю, что у них была любовная интрижка. Мадам Хильдегард, знаете ли, очень старая дама. Она, конечно, способна укрощать пространство, щелкнув пальцами, но время – время берет своё. – (Арчибальд так тяжко вздохнул, что его белокурые волосы, падавшие на лицо, разлетелись в разные стороны.) – Ей не мешало бы держать язык за зубами, у нее просто талант наживать врагов. Я-то, конечно, позволяю себе только отшучиваться, но другие… кто защитит эту старуху, когда на ее пути встанут серьезные враги?! Арчибальд умолк, и его небесно-голубой взгляд слегка омрачился. Офелия не могла понять: как он ухитряется быть одновременно циничным и бескорыстно добрым? – Скажите, что вы сделали Торну? Почему мой жених вас так ненавидит? Арчибальд одним щелчком сдвинул цилиндр на затылок, и его взгляд снова засиял беззаботным весельем. – Торн – воплощение порядка, тогда как я – воплощение хаоса. Я ответил на ваш вопрос? – Но ведь он обвинил вас в том, что вы вредили его тетке, – задумчиво произнесла Офелия, вспоминая знаменательный разговор, произошедший сразу после гибели Драконов. – Ах, это! Арчибальд в несколько ловких движений достал кий и выложил три шара на сукно бильярда. – Я вижу, вы постепенно начинаете меня узнавать, Офелия. Видите ли, я одержим духом противоречия: стоит мне что-то запретить, как я стараюсь этого добиться. – А какое отношение это имеет к Беренильде? – удивилась девушка. – Ну, это общеизвестно. Избранница Фарука, блестящая женщина, опасная в раздорах и верная в любви… идеальный запретный плод! Я тогда был очень молод и не смог устоять. Признаюсь, я слегка злоупотребил своим даром внушения, – добавил он, многозначительно постучав по татуировке между бровями. – Беренильда так увлеклась мной, что целую неделю не посещала Башню. Фаруку это очень не понравилось, и в наказание он почти на год отлучил ее от себя. Беренильда чуть с ума не сошла от такого унижения. А ее дражайший племянник счел меня виноватым в этой истории – и, кстати, вполне справедливо. Арчибальд уложил кий между двумя пальцами левой руки, и белый шар одним ударом послал красный в лузу. Звонкий перестук шаров вывел Офелию из задумчивости. – Только не думайте, что я об этом не сожалею, – добавил Арчибальд, послав в лузу второй шар. – Дело зашло слишком далеко. Торн показал себя еще более несдержанным, чем я сам. Он напал на меня при свидетелях, пустил в ход кулаки и когти, так что на память от нашей схватки у меня осталась пара прекрасных боевых шрамов. Офелия с трудом представляла себе эту сцену. Торн и впрямь редко терял самообладание и никогда ничем не проявлял своего отношения к Беренильде. Единственное свидетельство его любви к тетке, которое Офелия могла вспомнить, выразилось в том, что однажды он протянул ей за столом солонку. – Бастард, который вдобавок является сыном Отверженной, не имеет права нападать на высокородного вельможу, – услышала она голос Арчибальда, перебиваемый стуком шаров. – Даже когда речь идет о защите поруганной чести члена его Семьи. Я не стал подавать жалобу, чтобы засадить его в тюрьму, но наш трибунал вынес ему предупреждение: если он еще раз поднимет руку на знатного придворного, ему грозит Аннигиляция. Офелия увидела в оконном стекле отражение Арчибальда, который сделал красноречивый жест, как бы перечеркивающий лоб. Аннигиляция… Это была высшая мера наказания, когда Дух Семьи отнимал волшебные свойства у провинившегося подданного. Она никогда не применялась на Аниме, но Офелия знала, что ее практикуют на других ковчегах – правда, только в отношении людей, которые подвергли опасности всю свою Семью. Почему же тут, на Полюсе, всё доводится до крайности? Видимо, здешние правители, живя на краю света, вдали от других Семей, утратили всякое чувство меры. «Даже не знаю, что меня больше волнует, – подумала Офелия, – тот факт, что я к этому никогда не привыкну, или, напротив, что я в конце концов с этим смирюсь». – Господин посол?.. Офелия вздрогнула, услышав рядом с собой бесцветный голос Филибера. Серый человечек стоял в бильярдной, со своим журналом под мышкой, так, словно и не выходил отсюда. – Ну, что там с этим лакеем, Филибер? Вместо ответа управляющий подал знак кому-то, стоявшему за дверью, и два жандарма втащили в комнату человека, безвольно обвисшего у них в руках; его ноги волочились по полу. У Офелии упало сердце. От Ренара с его энергией, с его рыжей гривой, пылавшей как костер, теперь, можно сказать, осталась кучка пепла. – Вы что, не могли его помыть перед тем, как вести сюда? – воскликнул Арчибальд, брезгливо зажав нос дырявым платком. – Разве можно предлагать даме такое пугало?! Уведите его и выберите другого. – Нет, наше соглашение подразумевало мою экспертизу и именно этого человека, – твердо сказала Офелия. – Прошу вас точно соблюдать условия договора. Изумленный Арчибальд снова сунул руки в карманы пижамы и с ухмылкой покосился на свой палец, торчащий из дыры. – Иногда мне трудно вас понять, но, раз вы так хотите, я уступаю. Однако не могу же я доставить вам товар в таком плачевном виде. Это будет просто позором для нашего посольства. Филибер, проследи за тем, чтобы этого человека отмыли, побрили, причесали, обобрали с него вшей и прилично одели.