Часть 25 из 66 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Офелия никогда еще не слышала, чтобы старик говорил таким мрачным тоном, даром что он никогда не принадлежал к числу весельчаков, гогочущих по любому поводу.
– Видишь ли, мы живем в странном мире. Еще вчера земной шар вращался, как ни в чем не бывало, а сегодня – бац! – и он разбивается вдребезги, как тарелка. И мы вроде бы успели привыкнуть ко всему этому: к ковчегам, летающим в пустоте, к бессмертным Духам Семей с их тиранической властью – все это кажется нам вполне естественным. Но если вдуматься, все мы живем в очень странном мире.
Заходящее солнце озаряло кабину. Его вечерние лучи слепили старика, вынуждая щуриться, но он упрямо смотрел за борт. Офелия заподозрила, что он вглядывался не в пейзаж, а в самого себя.
– Когда это случилось, я был совсем желторотым архивистом. Тебя еще не было на свете, да и твоей матери тоже. Я только-только закончил обучение, но уже знал музейные фонды как свои пять пальцев. В то время Архивы располагались не там, где сейчас: семейные досье хранились на первом этаже, а частные документы Артемиды – в первом подвальном помещении.
– Значит, второго подземелья тогда не существовало?
В глазах старика блеснули искры:
– Нет, существовало. Это был мой любимый уголок. Там были собраны все архивы древнего мира. И все они относились к военному ведомству, понимаешь? – добавил он с грустной улыбкой, не замечая изумления на лице девушки. – Переписка главных штабов, хроника военных действий и личные дела офицеров. Поскольку документы были написаны на древнем языке, которому нас обучали всё меньше и меньше, никто ими не интересовался…
– Вы никогда не рассказывали мне об этих архивах, – прошептала Офелия. – Что же с ними стало?
– Я был тогда молод и глуп, – продолжал крестный, все так же погруженный в воспоминания. – Все эти письменные свидетельства будили мое воображение! Я видел в них не войну – я видел человеческую историю. И начал переводить каждый документ, частично пользуясь своим знанием древнего языка, частично читая руками. Я посвятил долгие годы этому труду. Я был горд своими переводами, и мне, что греха таить, хотелось признания, поэтому я представил свою работу на суд Настоятельниц. До сих пор не понимаю, на что я надеялся. Может, на медаль?
Офелия почувствовала по его хриплому голосу, что он разбередил рану, которая так и не затянулась.
– Ревнитель… – промолвил старик, яростно глядя в небо. – Именно так назвали меня Настоятельницы, и, поверь, в этом слове звучала отнюдь не похвала. «Болезненная одержимость войной», «некритическое отношение к прошлому», «прискорбный пример для молодежи», «посягательство на семейные идеалы», и прочее, и прочее! Мне настоятельно рекомендовали заняться обычными, незначительными документами Семьи. С тех пор я не видел ни одного из своих переводов.
– Какая жалость, – прошептала Офелия.
Старик вздрогнул и удивленно взглянул на девушку, словно только сейчас вспомнил о ее присутствии.
– Ну, это бы еще ничего. Самое страшное произошло потом. Через несколько месяцев вышел новый семейный декрет. Не знаю, какая муха укусила Настоятельниц, но в то время они непрерывно что-то реформировали. Не скажу, что все эти перемены были так уж скверны, но что касается меня, я сразу почувствовал, что встал им поперек горла. «Любой документ, не имеющий прямого отношения к потомству Артемиды, отныне должен быть представлен на экспертизу специальной службе», – процитировал он без запинки. – То есть все, что относилось ко временам до Раскола, понятно?
– Значит, архивы второго подземелья были перевезены в другое место? – уточнила Офелия. – Куда же?
– В город Великих Озер. Только они так и не прибыли по назначению. Пароход, на котором их переправляли по реке, потерпел аварию из-за технических неполадок. Никто не пострадал, зато ящики со всеми документами ушли под воду. И бесследно пропали для грядущих поколений. Позже я узнал, что мои переводы тоже находились в этих ящиках.
Офелия зажмурилась, на минуту представив себе, что было бы с ней, если бы коллекции ее музея утонули или, например, сгорели. Наверно, то же, что двоюродный дед ощутил в те давние времена. Не из-за этого ли несчастья он стал таким пессимистом?
– Потерпел аварию из-за технических неполадок, – задумчиво повторила она. – Но вы же этому не поверили?
– Да нет, представь себе, поверил, – возразил старик. – Настоятельницы были для нас святыней. Я воспринял это просто как несчастный случай. Прошли годы, я пытался забыть о катастрофе. Но в тот день, когда я увидел на двери твоего музея объявление «Закрыто по случаю инвентаризации», меня вдруг осенило: это было все равно что написать «Закрыто по случаю ревнительства». Настоятельницы избавились от тебя, девочка, из-за твоего интереса к древнему миру. Ты слишком хорошо читала прошлое, которое им хотелось зачеркнуть. Впрочем, это всего лишь мое личное мнение. Я, конечно, ни слова не сказал твоей матери, она и так любит поднимать шум по любому поводу, даже по пустякам. Но готов дать голову на отсечение, что это правда. Ну, а ты как думаешь?
– Не знаю… Ничего я больше не знаю…
И Офелия обвела взглядом Опаловое побережье с его утесами и валунами. Девственная земля, где можно гулять только в прочных дорожных башмаках. На берегу сгрудились маленькие домики, словно вместе им было легче противостоять налетавшим ветрам, холоду и сырости. Они походили на пассажиров третьего класса – такие же сплоченные, крепкие и пестрые. А дальше расстилалось море, к которому плыла кабина фуникулера, – настоящее море, с его соленым запахом, ворчливое, как живое существо.
– Ты так и не избавилась от вредных привычек, – вздохнул старик, глядя, как крестница грызет швы на перчатке. – Не порти их, это твои рабочие инструменты.
Офелия была растеряна вконец. С тех пор как Настоятельницы обручили ее с Торном, она не питала к ним добрых чувств. А теперь, когда она размышляла над услышанным, ее очки то и дело меняли цвет, отражая сомнения хозяйки.
– Да, конечно, все это очень подозрительно, – признала она, – но… в чем смысл? Как можно наказывать людей за интерес к древнему миру? Раскол произошел много веков назад, так почему же наши старухи так боятся этого далекого прошлого?
– А ты когда-нибудь бывала в Библиотеке, девочка?
– Ну… один или два раза, – пристыженно сказала Офелия. Все ее родственники работали в главной семейной Библиотеке как реставраторы или библиографы, но девушку интересовали не книжные истории, а то, что можно было узнать, читая предметы. Словом, она была хорошей чтицей, но плохой читательницей…
– Вот то-то же, – проворчал архивариус. – Ну а я в последнее время покопался там. Воспитательная литература, назидательные романы, словом, благонамеренное чтиво! Ни одной книги о преступлениях, ни одного грубого слова, ни одной скабрёзной иллюстрации. Притом я говорю не о современных произведениях, а о переводах книг древнего мира: о стихах, эссе, мемуарах, театральных пьесах. Читаешь их, и создается впечатление, будто наших предков, живших до Раскола, интересовали только лирические вирши да сердечные дела.
Шарф Офелии, недовольный тем, что она перестала его гладить, нетерпеливо хлестнул ее по руке.
– Неужели вы думаете, что мои родители… что библиотекари…
Офелия не договорила. В последние месяцы она изо всех сил цеплялась за идеалы, вложенные в нее воспитанием на Аниме, – искренность, честность, исполнительность. Так, значит, даже в ее собственной семье завелись цензоры?! Если это так, то они… предатели.
– Ну, что с них взять, – вздохнул крестный, – твои родственнички ничем не хуже всех остальных. Реставрируют то, что их просят отреставрировать, классифицируют то, что их просят классифицировать, и точка. Нет, девочка, ищи где-нибудь повыше. Все книги, попадающие в Библиотеку, сперва проходят экспертизу Комитета одобрения. А кто руководит этим Комитетом? Настоятельницы. Понимаешь теперь, к чему я веду?
– Все книги, – медленно повторила Офелия. – А Настоятельницы, случайно, не высказывали свое мнение по поводу Книги? Я имею в виду Книгу с большой буквы.
– Ту, что в личной коллекции Артемиды? – удивился архивариус. – Нет, ничего такого. В любом случае ее нельзя ни прочесть, ни расшифровать.
– А сама Артемида? – настаивала Офелия. – Она когда-нибудь просила вас или кого-то другого исследовать Книгу?
– Насколько я знаю, нет. Ее всегда интересовало бесконечное звездное пространство, а не мой бумажный хлам. Почему ты спрашиваешь?
Офелия молчала. Она и сама не могла разобраться в своих путаных мыслях, но в какой-то миг у нее возникла интуитивная догадка, что закрытие ее музея, книга Фарука, гибель дедовых архивов, библиотечные махинации и недавние исчезновения гостей посольства как-то связаны между собой.
Но она тут же одернула себя: «Нет, это полная бессмыслица. Настоятельницы не виноваты в убийствах из-за угла на Полюсе. А Фарук интересуется моим музеем на Аниме не больше, чем пылью у себя под ногами».
Впереди вырастал отель: кабина приближалась к месту назначения. Здание, стоявшее на скале, было связано длинной прогулочной дорожкой с водолечебницей. Весь этот ансамбль, с его кирпичными стенами и высокими дымившими трубами, походил скорее на завод, чем на курорт. Офелия боялась, что отель Опалового побережья будет бледной копией Парадиза, – теперь она убедилась, что между ними нет ни малейшего сходства. Здесь ей не придется без конца «изображать кого-то» или «остерегаться кого-то», и эта мысль стала для нее утешением.
– На Полюсе тоже происходят странные вещи, – призналась она наконец. – И я никак не могу в них разобраться. Надеюсь, эти каникулы на берегу моря помогут мне кое-что прояснить для себя.
Чтица
Дата
– Торн в купальном костюме! – выкрикнули хором сразу три голоса.
Офелия от неожиданности хлебнула обжигающей воды и, отфыркиваясь, сквозь брызги и густой пар оглядела термальный бассейн с его мозаичными стенами.
Разумеется, она не увидела никакого Торна – ни в купальном костюме, ни в мундире.
Офелия повернулась к трем младшим сестренкам, которые весело хохотали, барахтаясь в воде.
– Ну и шуточки у вас! – с улыбкой сказала она. – А у меня очки запотели, вот я вам и поверила.
Леонора неуклюже подгребла к ней и обняла за талию.
Растроганная и чуточку смущенная Офелия заправила за ухо сестры рыжую прядку, выбившуюся из-под ее купальной шапочки. Она вспомнила, как довольно неумело учила девочку оживлять игрушки: давно это было, а казалось, что только вчера. Леонора и Офелия, при довольно большой разнице в возрасте, почти сравнялись ростом. Иногда девушка спрашивала себя, почему она единственная в их семье уродилась такой тщедушной, малорослой, слепой как крот, да еще с этими непокорными, вечно растрепанными кудрями – словно госпожа Природа за что-то невзлюбила ее.
– А вообще-то когда мы увидим нашего нового зятя? Он еще ни разу нам не показывался! – заявила Леонора.
– Торн ужасно занят, – объяснила Офелия.
– И ужасно неучтив, – строго заметила Домитилла. – Мама ходит такая злая, и все из-за него. А правда, что он не хочет нас видеть?
Беатриса смолчала, но из солидарности с сестрами яростно выдула в воду целый рой пузырьков.
– Это вовсе не так, – ответила Офелия. – Он просто… гм… у него просто масса работы.
Три ее сестренки были похожи, как тройняшки, однако каждая из них отличалась особым нравом. Самая младшая, Леонора, любила трогать вещи, гладить их, прижимать к уху, получая от этого большое удовольствие. Средняя, Беатриса, выражала все свои эмоции бурно и непосредственно: чуть что – хохотала, плакала, кричала, ругалась, но добиться от нее связных рассуждений было невозможно. Что касается старшей, Домитиллы, – та была прирожденной опекуншей и заботилась о младших.
Торн не отвечал на телеграммы Беренильды, и гости с Анимы начинали расценивать его молчание как кровную обиду. Похоже, он пропустил мимо ушей просьбу Офелии произвести приятное впечатление на ее семью. Свадьба должна была состояться через пять дней…
– Ты как будто не понимаешь, – мрачно заявила ей Домитилла. – Уже скоро месяц, как мы здесь. Конечно, это очень приятно – вместе купаться, вместе гулять по скалам, вместе собирать ягоды, и прочее, и прочее, – но ты почему-то никогда ничего нам не рассказываешь!
– Ну… рассказывать особенно нечего, – промямлила Офелия.
Она и без того ругала себя: не нужно было сообщать двоюродному деду о шантаже и угрозах, об интригах и обманах, об иллюзиях, исчезновениях и убийствах – словом, обо всем, что омрачало ее жизнь в Небограде. Ей пришлось заставить его поклясться, что он скроет это от семьи. Пока еще старик негодовал молча, однако его гнев заражал все окружающие предметы. В отеле один из кузенов упал с лестницы из-за подножки, которую подставили ему ступеньки.
– Но Торн хотя бы ухаживает за тобой? – настаивала Домитилла. – Он заботится о тебе?
– А вы с ним уже целуетесь? – жадно спросила Леонора. – Я надеюсь, вы нам скоро народите много-много племянников!
Что касается Беатрисы, то она ограничилась многозначительным покашливанием в ожидании достойных ответов на эти вопросы. Офелия беспомощно взглянула на тетушку Розелину, плававшую тут же величавым брассом, но и та одобрительно кивнула:
– Твои сестры отчасти правы. Я была такой строгой дуэньей, что оказалась плохой крестной. Господин Торн – прямая противоположность мужу Агаты. Я полагаю… гм… в общем, посмотрим, как оно пойдет дальше.
Офелии хотелось нырнуть в горячую воду и больше не выныривать. Чем ближе был день свадьбы, тем громче и назойливее звучали супружеские советы ее теток. А девушка никому не могла признаться, под страхом скандала, что брак с Торном будет чисто номинальным.
На сей раз ее выручила служащая бассейна, которая крикнула, наклонившись над водой:
– Мадемуазель, вам пришло письмо!