– Вам плохо? – испугалась девушка. – Нет-нет, все в порядке. Просто роды уже близко. И потом… моя мать скоро умрет. Это вопрос ближайших дней, если не часов. И я должна быть рядом с ней. – Мне очень жаль. Слова сожаления вырвались у Офелии непроизвольно, она и сама не знала, к чему они относятся. Близившаяся кончина старухи была очень некстати: Беренильде хватало своих забот. – О, вам не о чем сожалеть, – возразила Беренильда уже более жестко. – Мама во всем призналась мне. Вспомните апельсины, из-за которых мадам Хильдегард чуть не отправилась на тот свет, а вас приговорили к смерти. Во всем этом виновата моя мать. Но она вовсе не намерена просить у вас прощения, – тут же добавила Беренильда. – Более того, даже сожалеет о том, что ей не удалось вас опорочить. Тем не менее она сочла своим долгом рассказать мне все это. – Ах, вот что… – пролепетала Офелия, потрясенная до глубины души. – Я… ох… Беренильда, обычно умевшая сдерживать свои когти, наслала на нее ужасную головную боль. Но внешне ничто не указывало на ее раздражение, напротив: она по-прежнему с рассеянным интересом наблюдала за больной женщиной, которая наконец догнала улетевшую шляпу и теперь стояла в недоумении, не зная, что с ней делать. – В молодости моя мать была очень жестокой, – продолжала Беренильда. – Для нее существовали одни только Драконы – клан Драконов, будущее Драконов, честь Драконов. Я надеялась, что с годами она станет добрее, но меня обмануло ее лицемерие. Я никогда не прощу ей беду, которую она на вас навлекла… да и себе самой тоже не прощу. Взгляд Беренильды наконец обратился к Офелии. – Простите меня за всё. За все мои придирки, выговоры и попреки. В тот вечер, когда вы так храбро противостояли на сцене Фаруку, я поняла, что вы гораздо сильнее меня. Я воображала, будто вы нуждаетесь в моем покровительстве, а на самом деле это мне скоро понадобится ваша помощь. – Помощь… в чем? Беренильда настолько превосходила Офелию в душевной стойкости, обаянии и умении властвовать, что девушке трудно было понять, чем она может ей помочь. Между тем Беренильда ласково взяла ее руку и прижала к своему животу. – Подберите имя младенцу. – Я?! Но разве не крестный… – Нет. Я не хочу, чтобы это сделал Арчибальд. Мне нужен только ваш выбор, Офелия. И я прошу вас стать крестной матерью моего ребенка. Очки Офелии налились багровым цветом, почуяв ее смятение. Девушка изо всех сил старалась скрыть, как ее напугала эта просьба. Впервые кто-то решился возложить на нее столь ответственную миссию. Даже Агата предпочла в свое время обратиться к тетке, побоявшись, что Офелия, с ее неловкостью, уронит младенца перед купелью. – Имя для девочки, – уточнила Беренильда, нежно поглаживая живот. – Я всегда заранее знала, кто у меня родится. Надеюсь, вы понимаете, что это значит? Офелия не ответила. У нее в голове бушевало столько мыслей разом, что она была неспособна сосредоточиться на какой-нибудь одной. – На Полюсе главными наследниками являются дети мужского пола, – объяснила Беренильда. – И, поскольку у меня родится девочка, потенциальным владельцем всего достояния Драконов отныне будет считаться Торн. А официально он им станет после аннуляции статуса бастарда, то есть после того, как выполнит свою часть договора с монсеньором Фаруком. – А как же вы, мадам? И ваша дочка? – О, это меня не волнует. Торн, конечно, обеспечит нам достойное существование. Кроме того, я останусь хозяйкой своего замка в Небограде. Так как же, Офелия, вы согласны стать крестной моего ребенка? – Я не решаюсь, мадам… это такая ответственность… – Вы самый ответственный человек из всех, кого я знаю. Пожалуйста, милая моя Офелия, помогите мне стать лучшей матерью, а Фаруку – лучшим отцом! Но самое главное, помогите Торну, – взмолилась Беренильда внезапно дрогнувшим голосом. – Этот мальчик меня очень тревожит. Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю. Понятия не имею, о чем он думает, но все-таки я разбираюсь в его чувствах даже лучше, чем он сам. И поверьте, на самом деле ему нужно ваше сердце, а не ваши руки. Офелия что-то невнятно пробормотала в ответ. Она, которая так боялась не заслужить уважения Беренильды, теперь со страхом ощущала тяжкий гнет ее ожиданий и надежд. – В настоящее время я, к сожалению, не могу быть вам поддержкой, – вздохнула Беренильда, погладив Офелию по щеке. – Мне предстоит опустить в землю мать и произвести на свет дитя. А вы пока оставайтесь в отеле и никуда не выходите. Я бы очень хотела, чтобы моя Валькирия охраняла вас, но Паутина поручила ей наблюдать только за моим ребенком. Тем не менее обещаю вам, что буду рядом в день вашей свадьбы. Скоро вы получите, вдобавок к вашему анимизму, когти Торна. И мы научим вас пользоваться ими для защиты от врагов. Офелия выдавила из себя улыбку, но, видимо, не очень убедительную: Беренильда положила руки ей на плечи, словно взрослая, утешающая маленькую девочку. – Если бы закон позволял, я бы сама наделила вас этим семейным свойством. Вы, верно, думаете, что эта сила дана мне от природы, но нет: мои когти до свадьбы ничего не стоили, пока не соединились с когтями моего мужа. Церемония передачи Дара тем и славится, что удваивает природные способности человека. Сейчас вам трудно оценить преимущества соединения ваших свойств со свойствами Торна, но ручаюсь, что результат вас приятно удивит. Офелия вздрогнула, когда ее лица почти коснулось лицо, перечеркнутое крестом. Это была та самая больная, которая, подчиняясь терпеливым подсказкам сиделки, протянула девушке шляпу Беренильды. – Благодарю вас, мадам, – сказала Офелия, робко взяв у нее шляпу. Вблизи татуировка этой женщины производила еще более сильное впечатление. Вертикальная полоса была такой широкой, что полностью покрывала нос, а горизонтальная выглядела карнавальной маской. Не будь их, ее лицо стоило бы назвать безупречно красивым. Но мрачный крест на фоне белокурых серебрящихся волос, бледной кожи и белого платья выглядел как могильный. Однако женщину это, видимо, нисколько не огорчало. Она отвела глаза от Офелии, мгновенно забыла о ней и побежала через лужайку к чему-то новому, что вызвало ее интерес. – Ах да, совсем забыла, – сказала Беренильда окрепшим голосом. – Офелия, эта женщина – ваша будущая свекровь. «Караван Карнавала» Нелегко заснуть на ковчеге, где целых полгода стоит полярная ночь. Однако сейчас у Офелии, лежавшей без сна на узкой гостиничной кровати, были другие причины для бессонницы. Она слышала море, слышала ветер, а иногда и уханье совы или попискивание леммингов[12], как будто все силы природы сошлись воедино здесь, у нее в номере. Вдобавок девушке было трудно дышать из-за сильного насморка. Она слишком долго ходила босиком, и вот результат – сильная простуда. Все то время, что Офелия маялась бессонницей, перед ней всплывало в темноте лицо, перечеркнутое крестом. «Ни вы, ни я никогда не узнаем ее», – сказал Торн, когда она пыталась расспросить его о матери. Теперь ей стал понятен ужасный смысл этих слов. Мать Торна подверглась Аннигиляции, и татуировка в виде креста была знаком страшной отверженности, который не могли скрыть ни макияж, ни иллюзия. «Как у всех Летописцев, власть ее клана заключалась в памяти, – объяснила Беренильда Офелии в парке санатория. – А лишившись этой власти, она утратила и память. Но не стоит так уж ее жалеть, милое дитя, – на ее совести не одна смерть». Однако девушка не могла себе представить, что столь безобидное создание, заключенное в вечном настоящем, без прошлого и будущего, когда-то было таким грозным. Беренильда рассказала Офелии, что пятнадцать лет назад мать Торна в своем падении увлекла за собой весь клан Летописцев. Главная миссия членов клана заключалась в сохранении и передаче потомкам коллективной памяти общества, как это делала на Аниме семья Офелии. В результате долгого судебного процесса было доказано, что Летописцы использовали свои свойства, чтобы исказить прошлое и приписать себе высшие его достижения, принадлежавшие другим. Суд мог бы ограничиться формальным порицанием, если бы мать Торна не уличили в тяжком проступке: воспользовавшись своим положением фаворитки, она подделала записи в блокноте Духа Семьи. В результате на всех придворных градом посыпались самые страшные кары, а Фарук перестал доверять собственным потомкам. Дело могло зайти слишком далеко, поэтому мать Торна обвинили в государственном преступлении, и суд приговорил ее к Аннигиляции. «Лично я никогда не прощу ей того, что она навредила Торну, – призналась Беренильда с плохо скрываемой ненавистью. – Соблазнив моего брата и родив от него ребенка, она хотела тем самым возвысить свой собственный клан, передать Летописцам силу наших охотников. Но, заметив, что ее сын слаб и тщедушен, бросила его на произвол судьбы». Офелия подумала: интересно, есть ли в ее будущей семье хоть один человек, которого она могла бы представить своим родственникам, не боясь привести их в ужас? Поразмыслив еще, она спросила себя: в какой мере действия Настоятельниц на Аниме схожи с манипуляциями памятью, в которых обвиняли Летописцев? В ночной тишине раздавалось тиканье часов Торна, и скоро вместо лица, перечеркнутого крестом, Офелии стали мерещиться песочные часы, в которых час за часом неумолимо сыпался вниз песок. Часы ее жизни. С датой 1 августа в конце. Девушка решилась сжечь анонимное письмо после долгих бесплодных попыток раскрыть его тайну: видимо, автор был прекрасно осведомлен о ее возможностях чтицы и не оставил никаких отпечатков на бумаге. Офелия ничего не могла противопоставить его ультиматуму. Если она разорвет помолвку, ей придется взять на себя все последствия этого решения, и на сей раз она уже не сможет надеяться на благосклонность Фарука. Если же не откажется от брака, то ее, вполне возможно, постигнет та же участь, что начальника полиции и шеф-редактора «Nibelungen». Трудно было назвать это выбором. Для принятия решения девушке оставалось всего сорок восемь часов. Сорок восемь песчинок в часах ее жизни. «Богу неугоден этот союз!» Офелия зарылась лицом в подушку. Почему кто-то так боится этого брака? Почему Торн не дает о себе знать? Почему именитые гости посла пропали без вести? Почему Арчибальд вдруг стал опасаться иллюзий? И почему… – Почему ты совсем не занимаешься мной? Офелия рывком села на кровати, нацепила очки и увидела Гектора, который укоризненно смотрел на нее в полумраке комнаты. На нем была его любимая пижама, голубая с белым воротничком, – она росла вместе со своим хозяином. В отличие от Офелии, Гектор всегда выглядел ухоженным: его ботинки шнуровались сами собой, прорехи в одежде затягивались самостоятельно, а из карманов, битком набитых всякими дурацкими мелочами, никогда ничего не торчало. Ему беспрекословно подчинялись все предметы его гардероба… и любые двери любого отеля, даже запертые на ключ. – Ты ходила с сестрами в бассейн, ты гуляла с мадам Беренильдой. А почему не со мной? – Я тебя внимательно слушаю, – ответила Офелия, демонстративно глядя на часы Торна. – Какое предложение господин Почемучка намерен сделать мне в пять часов двенадцать минут утра? – Смотри, что я нашел вчера вечером на доске объявлений отеля. И Гектор развернул перед сестрой большую смятую афишу: «Караван Карнавала»! Наконец-то он вернулся на Полюс! Спешите увидеть самые прекрасные представления всех ковчегов! Офелию захлестнули воспоминания. «Караван Карнавала» был бродячим цирком, перелетавшим с ковчега на ковчег; в нем работали артисты со всего света. Когда он в последний раз посетил Аниму, Офелия была маленькой школьницей, но это ослепительное зрелище навсегда запечатлелось в ее памяти. – Я еще не родился, когда вы видели это представление, – объявил Гектор с таким упреком, словно он был жертвой вопиющей несправедливости. – Так почему бы тебе не повести меня туда? Офелия нерешительно помолчала и вдруг поняла, что ей хочется не только повести в цирк брата – ей хочется пойти туда самой. – Ладно, договорились! – обещала она. – Только ты и я, больше никого. «Караван Карнавала» расположился рядом с городом Асгард, в устье соседнего фьорда. От Опалового побережья туда можно было доплыть на пароходике за каких-нибудь полчаса. В первый момент эта эскапада – поход в цирк с младшим братом – показалась девушке весьма заманчивой. Но теперь, когда Офелия бегала от павильона к павильону в поисках Гектора, она уже начала жалеть, что не взяла в качестве охраны всех знакомых взрослых. Этот мальчишка ускользал от нее, как угорь! Он ухитрялся пробраться в гондолу ясновидящей с Серениссимы, исчезал в фотоателье алхимиков с Пломбора, прятался под пианино дуэта Фараонов-джазменов и взмывал к небу в кресле психокинезиста с Циклопа[13]. «Караван» демонстрировал широкую гамму семейных свойств жителей всех ковчегов, и Гектор с ненасытным любопытством засыпaл вопросами всех, кто готов был ему отвечать. Когда Офелия проходила мимо шатра некромантии[14], ее кто-то окликнул. Обернувшись, она с облегчением узнала Ренара.