– Уж не вознамерились ли вы… ускользнуть… от вашего наставника? – не без лукавства спросил барон Мельхиор, обмахиваясь шляпой. Это была последняя причуда матери Офелии. Она согласилась вернуться в отель только при условии, что министр элегантных искусств будет выполнять роль «наставника» ее дочери. Как будто Офелии мало было его участия в роли помощника! – Мы должны как можно скорее нагрянуть в мануфактуру, – проворчал Торн. – Если они узнают, что мы идем туда, никакой внезапной инспекции не получится. – Я не привык столько ходить пешком, – оправдывался барон Мельхиор. – И боюсь испачкать свои новые туфли. От того, как бездарно тратилось драгоценное время, Офелия испытывала невыносимые муки. На каждом этаже, при каждой пересадке, на каждом углу всё новые жандармы требовали предъявить документы, а также разрешение на их присутствие в коридорах, закрытых для простых смертных. При таких мерах безопасности даже мышь, вздумавшая перебежать улицу, была бы немедленно поймана. – Дело очень щекотливое, – объявил барон Мельхиор. – Не так ли, господин интендант? Барон Мельхиор все время озирался, высматривая что-то сквозь густые уличные испарения. Офелия уже не впервые замечала это. Несмотря на внешнюю невозмутимость и постоянное присутствие охраны, он, похоже, страшно боялся внезапного нападения. – Конечно, меня, как представителя Миражей, беспокоит исчезновение моих кузенов, и я хочу, чтобы правосудие свершилось, – продолжал он, понизив голос. – Но как министр, хочу напомнить, что мы были обязаны матушке Хильдегард Розой Ветров, соединявшей наши ковчеги, а теперь этот переход закрыт. Если мы плохо обойдемся с кем-то из жителей Аркантерры, они никогда не откроют переход, и нам придется распрощаться с их специями и вкуснейшими апельсинами. Сейчас след голубых песочных часов ведет нас к матушке Хильдегард, но пока ее вина не доказана, с ней нужно обращаться крайне учтиво, – пропел барон Мельхиор, повернувшись к жандармам и особо подчеркивая два последних слова. – Если нам повезет и мы найдем ее в мануфактуре, я предлагаю взять ее под арест и поместить в камеру, из которой она не сможет выйти, несмотря на все свои таланты, – но только на время расследования и не применяя насилия. Мы поняли друг друга, господа? Не обменявшись ни взглядом, ни словом, жандармы щелкнули каблуками, что, видимо, означало согласие. – Если Матушка Хильдегард замешана в похищении Арчибальда, – пробурчал Торн, – я лично пошлю ей в тюрьму цветы. – Считайте, что я этого не слышал, – меланхолично заметил барон. – Ну вот, я уже отдышался и готов идти дальше. А вы идете, мадемуазель Главная семейная чтица? Офелия бросила последний взгляд на «Иллюзион», на его запыленные витрины и потухшие красные лампочки. И когда вся инспекция, после очередной проверки документов, вошла в лифт, девушка задала барону Мельхиору вопрос, который не давал ей покоя: – Это заведение принадлежало вашей сестре? Барон Мельхиор, поправлявший волосы перед зеркалом кабины, явно смутился. – К моему великому стыду, да. Слава богу, его закрыли. Кунигунда – прекрасный художник, но ей следовало поставить свой талант на службу прекрасному, а не пошлости. Офелия покачала головой. Это было не то, что она хотела узнать. – Ваша сестра утверждала, что ее «Иллюзионы» разорились из-за конкуренции. Из-за конкуренции с песочными часами Матушки Хильдегард, – уточнила она. Барон Мельхиор вынул из кармана изящную металлическую баночку, достал из нее шарик душистого воска и тщательно умастил свои длинные усы, придав им почти вертикальное положение. – Суровые законы рынка, – вздохнул он. – Признаться, я и сам приобрел несколько акций мануфактуры Матушки Хильдегард. Впрочем, я уже сомневаюсь, что это была хорошая сделка, – добавил он, поразмыслив. – Если мы получим убедительные доказательства, что голубые часы опасны, можете себе представить, какой разразится сканда… – Последний раз, когда я видела мадам Кунигунду, у нее было много голубых часов, – перебила его Офелия. – Гораздо больше, чем нужно одному человеку. Она просила меня никому не говорить об этом, но, учитывая то, что сейчас происходит, я не могу больше молчать. От изумления усы барона Мельхиора разом поникли. – Боже, как неприятно! Моя сестра, конечно, не ангел, но, клянусь своими новыми туфлями, она не занимается незаконной торговлей. Офелия вопросительно взглянула на Торна, ожидая его реакции, но он нахмурился и отвернулся, словно по-прежнему был зол на нее. Неужели она опять допустила оплошность? Спустившись в лифте последний раз и подвергшись еще трем проверкам документов, они оказались у ворот здания, на которых висела большая поблекшая вывеска: Семейная мануфактура Хильдегард & Co Фабрика оказалась огромной. Она занимала весь цокольный этаж здания, однако, вопреки внушительным размерам, производила печальное впечатление: грязно-серые стены без окон выглядели зловеще, а во дворе на мокрых плитах валялись грудой старые матрасы. Торну пришлось несколько раз стукнуть дверным молотком, прежде чем им открыла привратница. – Ну, что вам надо? – Я интендант, – объявил Торн. – Мне нужно срочно увидеть мадам Хильдегард. – Матушки здесь нет. – Когда она ушла? Когда вернется? В ответ привратница только пожала плечами. – Кто отвечает за мануфактуру, когда мадам Хильдегард отсутствует? – настаивал Торн. Привратница ушла, не сказав ни слова. Через несколько минут в дверях появился старик. Задрав голову, он посмотрел на Торна и присвистнул от восхищения. – Господин интендант собственной персоной! – воскликнул он с кривой усмешкой, коснувшись форменной фуражки. – Я управляющий. Чем могу служить? – Дайте мне возможность обследовать здание, – потребовал Торн, вручив ему ордер на обыск. Даже если старик удивился или встревожился, он не подал виду. Офелия подумала, что для человека, к которому пожаловал целый отряд жандармов, он не особенно нервничает. Девушка заметила на его фуражке эмблему в виде апельсина. Этот фрукт был талисманом и условным знаком Матушки Хильдегард. Изучив ордер, управляющий с любопытством оглядел каждого из пришедших: Торна, барона Мельхиора, Офелию. – Смотри-ка, узнаю маленькую мадемуазель! Я никогда не бывал в верхах, но читаю газеты. Вы рассказчица, та, что приехала с Анимы. А вы, – продолжал он, повернувшись к барону Мельхиору, – вы министр. Министр высокой моды или что-то вроде этого. Я смотрю, к нам знатные гости пожаловали! Входите, входите! Торн сделал знак Офелии войти первой. – Будьте у меня на виду, – прошипел он сквозь зубы. – Никаких выходок, никакой самодеятельности, никаких катастроф. Ясно? – Я буду делать все, что считаю необходимым для расследования, – рассердилась Офелия. Она начинала злиться всерьез, и стекла ее очков стремительно краснели. Тем временем барон Мельхиор тщательно вытирал ноги о коврик, бормоча: «Министр высокой моды… нет, ну надо же… Чего только не услышишь!» – Могу я хотя бы узнать причину обыска? – вежливо осведомился старый управляющий. – Посол потянул за колечко ваших песочных часов и затем исчез. – Но они так и работают, господин интендант. – Посол с тех пор не появлялся, – проворчал Торн. – А вот это уже неприятно, – отозвался управляющий, не переставая иронически улыбаться. – Тут какое-то ужасное недоразумение. Полагаю, вы хотите осмотреть Песочницы? Обычно мы никому такого не разрешаем, но раз у вас есть ордер… У Офелии возникло неприятное чувство, что старик произносит – впрочем, довольно неискусно – заранее заготовленный текст. – Я хочу осмотреть всё, – бросил Торн. Внутри мануфактура не имела ничего общего со своим мрачным фасадом. Из вестибюля вел внутрь помещения безупречно чистый коридор. По стенам тянулись бесчисленные ряды деревянных ячеек. Каждая ячейка была снабжена изящной этикеткой: «счастливый шанс», «глоток свежего воздуха», «дамское общество», «красный будуар», «делайте ваши ставки», «экзотический вечер» и прочие в том же духе, указывающие на предназначение часов. – Вот здесь и собирают наши часы, – объявил управляющий, входя в цех, освещенный яркими потолочными светильниками. – На данном этапе это самые обычные песочные часы, они вас не заинтересуют. И только потом Матушка Хильдегард придает им свойство переносить человека в другое пространство. В первую очередь Офелию поразили застекленные полки с десятками, сотнями, тысячами маленьких песочных часов; они тянулись вдаль, насколько было видно глазу. И каждый экземпляр часов был настоящим произведением ювелирного искусства. Во-вторых, Офелию поразили рабочие, трудившиеся за столами, несмотря на то что стояла ночь. Ни один из них не прервал своего занятия: вооружившись лупами, они продолжали орудовать отвертками или работать на шлифовальных станочках, не обращая внимания на жандармов, которые обходили все столы. Здесь были только старики и старухи, и у всех на рабочих фартуках была нашита эмблема в виде апельсина. Казалось, их совершенно не волновал тот факт, что из-за их песочных часов исчез посол, а в мануфактуру заявились с обыском жандармы. Третье, что поразило Офелию в самое сердце, – голубой глаз, блеснувший под спутанной гривой черных волос. В самом дальнем и темном углу цеха на высоком табурете сидела Гаэль. Бретели ее рабочего комбинезона были спущены на поясную сумку для инструментов; она делала вид, что полностью поглощена починкой какого-то устройства, похожего на радиоприемник. Монокль на ее лице блестел как маяк благодаря отраженному свету ламп, но этот блеск не шел ни в какое сравнение с ее сверкающим голубым глазом. Офелии пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не броситься к Гаэль и не вытрясти из нее правду. Что она здесь делает именно сейчас? И где, в конце концов, Матушка Хильдегард? И почему, черт возьми, никто их не замечает и не удивляется их вторжению? Офелия с трудом удерживалась от вопросов, которые рвались у нее с языка. Ведь она рисковала навлечь на Гаэль большие неприятности, если бы обратила на нее внимание жандармов. – К Песочницам – сюда, – указал управляющий, открывая нужную дверь. – Не угодно ли следовать за мной? Гаэль оторвала взгляд от радиоприемника и подняла голову. На ее лице промелькнуло удивление. Но причиной его стали не Офелия, не Торн, не барон Мельхиор и не жандармы: она смотрела на что-то поверх их голов. Офелия съежилась под своим шарфом. Она совершенно забыла о Владиславе! Получается, Невидимке все-таки удалось проникнуть на фабрику вслед за ними? Гаэль была Нигилисткой, а значит, волшебство других потомков Фарука на нее не действовало. Неужто она и вправду обнаружила телохранительницу? Понимала ли она, что не должна ее видеть? И способна ли вообще отличать реальность от иллюзии? Одно неверное слово могло выдать Нигилистку с головой. И поэтому Офелия с облегчением вздохнула, когда Гаэль вновь уткнулась в свой радиоприемник, а жандармы покинули цех, ничего не заметив. Цех сменился конторским помещением, которое Торн придирчиво осмотрел сверху донизу. Офелия тоже огляделась, ища что-нибудь, связанное с песочными часами, – запасы песка, пустые колбы. Но не увидела ничего, кроме бухгалтерских документов. – Это я конфискую, – объявил Торн, забирая стопку папок. – Сомневаюсь, что вы найдете в них что-нибудь интересное, но как вам будет угодно, – заметил управляющий со своей неизменной улыбочкой. – А наши Песочницы находятся здесь, – добавил он, открывая следующую дверь. За дверью располагался гигантский ангар. Здесь было гораздо холоднее, чем в конторе. Офелия чихнула, и в тишине этот звук, отразившийся от стен бесконечным эхом, напомнил гром. Они вышли на металлический мостик, перекинутый на большой высоте через весь ангар. Мостик освещался фонарями с синими стеклами, и при такой «морской» подсветке с трудом можно было различить внизу множество больших ящиков. Ящики выглядели очень странно: элегантные резные крышки, а по бокам – шторы из белого муслина. Офелия не сразу поняла, что на самом деле там стоят кровати. Увидев за занавесками силуэты людей, она не поверила своим глазам: неужели они спят? – Это и есть Песочницы, – пояснил управляющий, которого явно забавляло ошеломленное лицо девушки.