– Но я должна читать, хотите вы того или нет! Торн задыхался, но было непонятно отчего: то ли оттого, что ему пришлось в спешке добираться сюда через весь Небоград, то ли от гнева. Какая муха его укусила? Офелия могла понять его раздражение, но почему он так зол на нее? – Я запрещаю вам читать все, что связано с исчезновениями, – проговорил Торн сквозь зубы. – Они вас никоим образом не касаются, понятно? А вы замолчите, – прибавил он резко, отмахнувшись от матери Офелии, которая уже открыла рот, чтобы высказать свое мнение. – Напоминаю наш уговор: до свадьбы вы ни во что не вмешиваетесь. Ни во что. Офелия вспомнила, как ее мать однажды прищемила пальцы дверцей фиакра. Сейчас у нее было точно такое же выражение лица. Но тут, смущенно покашливая, вмешался барон Мельхиор: – Послушайте, господин интендант, в принципе, вы не можете запретить вашей невесте выполнить миссию, которая ей поручена. Сам монсеньор Фарук назначил ее Главной семейной чтицей, а меня – ее помощником. Поскольку эта должность ранее не существовала, никто не может в полной мере знать соответствующих ей полномочий. Наш министр протокола как раз изучает данный вопрос. Торн испепелил взглядом барона Мельхиора, но тот лишь улыбнулся и повернулся к Пасьенции, колыхаясь всем телом, как воздушный шар. – Решение остается за вами. Даете ли вы разрешение мадемуазель Главной семейной чтице? Все устремили взгляды на Пасьенцию. Молодая женщина долго изучала дно своей пустой чашки, затем подняла глаза к Торну: – До сих пор вы были неспособны найти хоть кого-нибудь из троих пропавших, а сейчас речь идет о моем брате. Неприятно признаваться, но, если бы он находился здесь, он доверил бы чтение вам, – добавила она, обращаясь уже к Офелии. – Я даю вам разрешение. Пусть снимут печать. Торн смотрел на Пасьенцию с таким видом, как будто хотел заткнуть ей рот ее же фарфоровой чашкой. Хранитель печатей взмахнул рукой, и печать, которая выглядела толстым куском воска, исчезла с поверхности двери, как след мела с доски. – Спасибо, что доверяете мне, – пробормотала Офелия. Пасьенция сама открыла дверь, и луч света из приемной рассек темноту спальни, как золотой клинок. – Я вам не доверяю. Попробуйте не найти моего брата, и я превращу вашу жизнь в ад. С этими словами, сказанными бесстрастным тоном, Пасьенция повернула электрический выключатель. Офелия застыла в изумлении, впервые увидев спальню Арчибальда. Если бы ее попросили представить себе домашнее гнездышко такого человека, она бы живо нафантазировала себе горы подушек, разбросанные безделушки, картины с игривыми сюжетами – короче, запретные утехи и творческий беспорядок. Она совершенно не ожидала, что увидит пустую комнату. В самом центре стояла лишь старая кровать кованого железа. Стены и потолок были сплошь в трещинах. Спальня Арчибальда имела неряшливый вид, вполне соответствующий его стилю одежды. Несмотря на то что в приемной было тепло, в комнате стоял полярный холод, как будто тепловая иллюзия здесь не действовала. – Не понимаю, – призналась Офелия, озираясь по сторонам. – Где лежат личные вещи Арчибальда? – Нигде, мадемуазель Главная семейная чтица, – объявил с порога Филибер. – У господина посла комната всегда была в таком виде. – Ничего себе, – вздохнул барон Мельхиор, обводя покои критическим взглядом великого кутюрье. – Слишком уж… концептуально, на мой вкус. Неужели господин посол не мог заказать себе одну-две иллюзии? Небольшой штрих в стиле рококо, и интерьер сразу бы заиграл. Все столпились на пороге спальни, чтобы не мешать поискам. У Офелии возникло чувство, что ей предстоит оправдываться перед судом присяжных. Ее уверенность понемногу испарялась. Комната без личных вещей? Более сурового испытания нельзя было и придумать. Но девушка храбро расстегнула перчатки, решив не отчаиваться раньше времени. – Обязаны ли вы читать кровать? – уточнила Пасьенция. – Это неприлично для девушки вашего возраста. Ее равнодушное лицо не имело ничего общего с выражением лица Торна: он не сводил с Офелии глаз, как будто она могла в любую минуту сотворить какую-нибудь непоправимую глупость. А ее мать, прищурившись, переводила взгляд с Пасьенции на Торна, словно не могла решить, кто из них двоих оскорбил ее сильнее. Как ни странно, из всех присутствующих, похоже, больше других ждал от этого чтения Филибер. – У меня нет выбора, – ответила наконец Офелия. – А пол? – спросила Пасьенция. – А стены? Они ведь не сильно отличаются от того, что вы обычно читаете? – Очень отличаются. Эти поверхности гораздо обширнее, и отпечатки на них смазаны. Мы оставляем следы на объекте только при непосредственным контакте с ним. Стены люди трогают редко, по полу ходят в обуви. А подошвы, как правило, мешают контакту. Офелия подошла к кровати, не очень-то представляя, с какого места начнет ее читать. Постель даже не была разобрана. Только по центру кровати пролегала неглубокая вмятина – видимо, Арчибальд просто лежал поверх покрывала. Офелию интересовали только последние минуты перед похищением, а не все те ночи, которые посол провел под одеялом – один или с кем-то. Она положила руку на покрывало и сразу ощутила легкое покалывание в подушечках пальцев, пока еще слишком слабое, чтобы оно могло ей помочь. Девушка медленно провела по ткани ладонью, словно волшебной палочкой, в поисках мест, которые больше всего пропитались эмоциями Арчибальда. Внезапно Офелия погрузилась в пучину скуки. И чем больше она старалась забыться в праздниках, чем больше упивалась наслаждениями и нарушала приличия, тем сильнее становилась тоска. Это были не ее чувства, а чувства Арчибальда, скрывавшиеся за его обычной беспечной улыбкой. Теперь Офелия поняла, что, проходя мимо него каждый день, не давала себе труда узнать его по-настоящему. Она продолжала неторопливо, сантиметр за сантиметром, ощупывать покрывало в надежде найти что-нибудь необычное, неожиданное, уловить хоть какой-то импульс, любую мелочь, которая нарушила бы эту бездонную скуку, пронизавшую каждую ниточку ткани. И когда Офелию захлестнула паника, а ее очки пожелтели, она поняла, что на этот раз эмоции родились в ней самой. Кровать ничего, абсолютно ничего не сообщила ей об исчезновении Арчибальда! – Я знаю, что у вас уже нет связи с вашим братом, – сказала Офелия, обернувшись к Пасьенции. – Но, может быть, вы способны переместиться в его тело? Я однажды видела, как Арчибальд… э-э… позаимствовал тело Валькирии. Вероятно, вы бы могли… – Нет, – отрезала Пасьенция. – Член Паутины может воспользоваться телом другого человека только с его согласия. Дело не в принципах: если мой брат не открывается мне, я физически не могу занять его место. – Надо ли это понимать так, что ваше чтение потерпело неудачу? Офелия холодно посмотрела на Торна. Хищный взгляд, черный плащ и треугольник крупного носа – все делало его похожим на зловещую птицу. Она не ждала от него поддержки, но он мог хотя бы не делать таких заключений. – Нет. Я еще не закончила. Офелия спросила себя, не распространить ли чтение на подушки, простыни и матрас, но тут к ней подошел барон Мельхиор. – А вот это – вовсе не плод моего воображения! И может пролить некоторый свет… Позолоченным набалдашником своей трости он ткнул в лежавшее на покрывале металлическое колечко, которое Офелия, к своему стыду, не заметила раньше. Она осторожно взяла его рукой в перчатке, чтобы рассмотреть поближе. Что это? Кольцо? Брелок для ключей? Серьга? Офелия сделала глубокий вдох, чтобы унять возбуждение. Этот предмет – может быть, последний шанс понять, что же произошло с Арчибальдом, и она не должна его упустить. Она сняла перчатку, сосредоточилась и осторожно коснулась кольца. В голове у нее как будто вспыхнула молния. Мгновенно возник образ, и на какую-то долю секунды Офелия стала Арчибальдом. Она видела, чувствовала и думала то же, что и он. Песочные часы. Ликование. Угроза. – Это не серьга и не брелок, – тихо сказала она, скорее себе, чем другим. Перед ней было кольцо от песочных часов. Посол лежал на кровати и смотрел на потолочный светильник сквозь прозрачную голубую колбу. На часах виднелась пластинка с указанием производителя: «Семейная мануфактура M. X. & Co». Арчибальд задумчиво погладил пальцем колечко. Он все-таки нашел эти часы. Внешне они были неотличимы от любых других, за исключением одной детали: в устройство для опрокидывания был встроен крохотный механизм, едва заметный глазу. Посол увидел его, потому что специально искал в каждых песочных часах в течение нескольких недель. И теперь, найдя его, не знал, как поступить. Подняв глаза, Офелия обнаружила, что все собрались вокруг нее в напряженном ожидании. – Ну что? – спросила Пасьенция, впервые в жизни теряя хладнокровие. – Что это? Что вы видите? «Держитесь подальше от иллюзий». – Голубые часы, – выдохнула девушка. – Они похитили пропавших. И Арчибальд это знал. Мануфактура Офелия беспрерывно чихала в шарф. Зловонные лужи растекались по брусчатке, и чем старательнее она их обходила, тем чаще ступала в них. Ее чулки пропитались водой. Впрочем, она даже не была уверена, что это вода, но продолжала идти так быстро, как только могла. Девушка едва поспевала за жандармами в подбитых гвоздями сапогах, чей дружный топот разносился по всей улице. – До мануфактуры песочных часов еще далеко? – спросила Офелия. – Еще два лифта, мадемуазель, – ответил один из жандармов, не оборачиваясь и не замедляя шаг. Девушка посмотрела вдаль, ища глазами лифтовую решетку – место их следующей пересадки. Она еще никогда не бывала в подземелье Небограда. Чем ниже они спускались, тем больше ей казалось, что она погружается в колодец с нечистотами. Здешний воздух был так густо пропитан тошнотворными испарениями, что поглощал свет редких фонарей. Иногда за запотевшими окнами заводских цехов и мастерских Офелия замечала лица. На подземных этажах Небограда сотни рабочих, механиков и ремесленников чинили нагреватели и трубы, отводили сточные воды за пределы города, изготавливали столовое серебро, фарфоровую посуду, позументы и галуны для одежды придворных. Офелия посмотрела на Торна, который молча шагал справа от нее. – Чем больше я размышляю, тем меньше понимаю, – шепнула она ему. – Какой интерес матушке Хильдегард использовать собственные часы для похищения придворных? Ее, конечно, недолюбливают, – признала она, вспомнив, что начальник полиции, шеф-редактор «Nibelungen» и граф Харольд искренне ненавидели иностранцев, – но я не верю, что она дошла до такой крайности. Здесь явно что-то другое. Торн смотрел куда-то в сторону. Слушал ли он ее? – С другой стороны, – рассуждала Офелия уже громче, – Арчибальд чуял ловушку. Это я сразу прочитала. Но тогда почему же он попался на удочку? – Откуда я знаю? – пробурчал Торн. Офелия решила не настаивать. У нее раскалывалась голова – то ли от насморка, то ли от недосыпания, то ли от когтей Торна. Он мог даже не отдавать себе в этом отчета, но излучаемый им гнев проникал в спинной мозг Офелии, давая о себе знать болезненной пульсацией. С тех пор как они ушли из Лунного Света, девушка не могла сделать и шага в сторону, не выслушав какой-нибудь резкости от Торна. Он следовал за ней повсюду, как тень, видимо, считая, что патруля жандармов недостаточно. По нахмуренным бровям было видно, как сильно он рассержен на нее, особенно с тех пор, как она прочитала колечко от часов. Но неужели Торн думал, что невеста воспользовалась его отсутствием и кинулась к Фаруку, умоляя назначить ее Главной чтицей, чтобы хвастаться потом оказанным ей высоким доверием? На самом деле она умирала от страха при мысли, что найдет трупы или, что еще хуже, вообще никого не найдет. И в довершение всего, вместо того чтобы рассердиться на Торна за его непонятливость, она чувствовала себя действительно виноватой, как будто отчасти заслужила его гнев. Офелия знала: все дело в том поцелуе на городской стене, при одном только воспоминании о котором у нее снова начинали гореть уши. – Не могли бы вы… остановиться на минутку… прошу вас! – послышалось сзади. Жандармы повернулись одновременно, и Офелия с Торном чуть не налетели на них. Отставший барон Мельхиор вытирал кружевным платочком свой тройной подбородок под дрожащим светом уличного фонаря. Его лицо блестело от пота. Он остановился прямо перед входом в заведение «Иллюзион». Гирлянда из красных лампочек, обрамлявшая вывеску, уже давно не горела. Витрины были оклеены рекламными афишами и покрыты пылью.