Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 6 из 66 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тень Бога. Он ясно помнит, как эта тень легла на стену, перекрыв его собственную. Бог находится в его комнате, прямо за его спиной. Глаз Артемиды исчезает в глубине дыры, она торопливо закладывает ее кирпичом. Вот теперь он вспомнил: это Бог разлучил их – его, Артемиду, Елену, Януса, Персефону и всех остальных. Он вновь явственно ощущает страх и гнев, что охватили его в тот миг, когда он увидел тень Бога на стене. Когда понял, что нужно обернуться, перестать смотреть на стену и взглянуть Богу в лицо. И вот он, наконец, поворачивает голову, но память упрямо отказывается вернуть ему лицо, силуэт, голос Бога, который медленно подходит к нему. Здесь воспоминание обрывается. Nota bene[5]: «Обуздывай свою силу». Кто произнес эти слова, и что они означают? Письмо Первые недели придворной жизни Офелии протекали совсем не так, как она себе представляла. Девушку вместе с тетушкой Розелиной поселили в Гинекее на седьмом этаже башни, как раз над Парадизом, и с тех пор она ни разу оттуда не выходила. Каждое утро главный камергер открывал позолоченную решетку лифта, разворачивал список и вызывал, одну за другой, придворных дам, избранных для свиты Фарука. Но если имя Беренильды постоянно значилось в списке, то имя Офелии не прозвучало ни разу. А ведь Гинекей был таким местом, где женщина, забытая Фаруком, считалась самой разнесчастной на свете. Эта роскошная женская обитель выглядела точным подобием восточных гаремов. Покои фавориток, со множеством ковров, диванчиков и подушек, в полосатом солнечном свете, сочившемся сквозь жалюзи, казались подлинным апофеозом сладостной неги. Однако сладость эта была весьма обманчивой. Почти все фаворитки, жившие в Гинекее, принадлежали к клану Миражей и весьма враждебно отнеслись к вторжению новых соперниц в их уютное гнездышко. Едва за спиной Беренильды задвигaлась решетка лифта, как начинались боевые действия. Однажды утром Офелия обнаружила, что покрыта с головы до ног прыщами. На следующий день от нее стал исходить мерзкий запах навоза. А еще через день, стоило ей шевельнуться, как у нее начиналась громкая отрыжка. Это были всего лишь иллюзии, которыми коварные обитательницы Гинекея исподтишка награждали девушку; они рассеивались уже через несколько часов, но их разнообразие ясно доказывало, что козням нет и не будет конца. – Это невыносимо! – взорвалась однажды вечером тетушка Розелина, когда Беренильда вернулась из Парадиза. – К чему нам ваши Валькирии, если каждый может сколько угодно измываться над бедной девочкой?! И она гневно ткнула пальцем в старух, которые в ответ даже глазом не моргнули. Валькирии, безмолвные и ненавязчивые, как тени, сопровождали Офелию и Беренильду на каждом шагу, ночью спали в одной комнате с ними, ели за одним столом, но никогда не вмешивались в их повседневные дела. – Ну, пока еще всё это детские игры, – утешила Беренильда Офелию в тот день, когда ее «украсили» свиным рылом. – Главное, сделать так, чтобы эта ситуация не длилась вечно. Я хорошо знаю здешних дам: их попытки запугать вас будут все более и более наглыми, но лишь до того момента, пока наш монсеньор не обратит на вас внимание. Если вы его разочаруете, то нарушите условия вашего договора, а нарушив, лишитесь его покровительства. Я пыталась замолвить ему словцо о вас, но в таком виде вы никогда не попадете в список главного камергера! Офелия, сидевшая за чайным столиком в гостиной, не ответила: она ломала голову над письмом к родителям. Торн обязался доставлять ее почту на Аниму, но как описать здешнюю жизнь, не напугав их до смерти, – вот в чем заключалась главная задача. Девушку тревожили не столько иллюзии, которые ее обезображивали, сколько пресловутое назначение вице-рассказчицей. Она понимала, что рано или поздно ей придется выступить в этой роли. В Гинекее не нашлось ни одной книги, из которой Офелия могла бы почерпнуть какой-нибудь интересный сюжет, и она, чтобы не терять времени даром, занялась фонетическими упражнениями, стремясь улучшить дикцию. Ей очень хотелось разузнать, какие именно истории было бы приятно послушать Фаруку. На свою беду, она даже не знала, какие понравились бы ей самой. Наконец Офелия решила написать двоюродному деду, работавшему на Аниме архивариусом: «Дух Семьи Полюса попросил меня рассказывать ему истории. Не могли бы вы посоветовать мне что-нибудь ст?ящее?» Двоюродный дед также приходился Офелии крестным. Она считала старика самым близким человеком, но даже ему не посмела поведать обо всем, что здесь творилось. Ей все больше и больше не хватало Ренара и Гаэль. Они оказались единственными настоящими друзьями, которых Офелия встретила на Полюсе, но принадлежали к совсем другому миру. Их жизнь и без ее проблем была достаточно трудной. Здесь, в Гинекее, она пользовалась золотым туалетом, пока они чистили и чинили унитазы в Лунном Свете. Теперь Офелия нередко сожалела о ливрее Мима, которая так долго скрывала ее истинный облик. Особенно она помогла бы ей здесь, в Гинекее, при встречах с Кунигундой. Эта дама поставляла фавориткам соблазнительные иллюзии и знала тут все входы и выходы. Офелия каждый раз вздрагивала, заслышав бренчание подвесок на ее покрывале или ощутив запах ее духов за ближайшим поворотом галереи. Кунигунда больше никогда не заговаривала с девушкой, но не упускала случая пронзить ее красноречивым взглядом, ясно говорившим, что она не забыла оскорбление, нанесенное ей в Парадизе. Впрочем, если Кунигунда и внушала Офелии боязнь, то это чувство не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который охватывал ее при виде шевалье. А видела она его, к сожалению, слишком часто. В Гинекее существовали специальные часы посещений для детей. Они не являлись прямыми потомками Фарука, но некоторые фаворитки были прежде замужними женщинами и матерями семейств. Шевалье пользовался этой возможностью, чтобы осыпaть Беренильду подарками. Он создавал для нее самые прекрасные иллюзии из цветов и духов, но она упорно отвергала все его подношения. – Никогда не впускайте его сюда в мое отсутствие, – наставляла она Офелию и тетушку Розелину. – Этому мальчишке впервые кто-то дал отпор, и его реакции могут оказаться непредсказуемыми. Беренильда и не подозревала, насколько она права. Шевалье был так одержим ею, так уязвлен ее презрением, так болезненно ревнив, что однажды отыгрался на другом мальчике, которому она имела несчастье улыбнуться. Бедняга начал метаться по двору, как безумный; он катался по земле и звал на помощь мать, крича, что его сжигает невидимое пламя. Впрочем, никаких последствий, по крайней мере явных, месть шевалье не имела, а сам он уверял, что сделал это «просто для смеха». Но Офелию увиденное привело в ужас. Каждую ночь она просыпалась и вскакивала с постели: ей мерещился рядом с собой зловещий блеск его толстых очков. – Не понимаю, как вам удается сдерживать себя, – ворчала тетушка Розелина, нервно выглядывая в окно. – У меня от одного вида этого малолетнего Миража все шпильки на голове встают дыбом. Это же не ребенок, а наказание божье! Кстати, может, вы когда-нибудь объясните мне, почему все величают его «шевалье»? – Он сам так назвался, – со вздохом ответила Беренильда. – И, что самое смешное, сделал это в мою честь, возомнив себя моим верным рыцарем[6]. – Да неужели ни один взрослый не способен его обуздать?! Не можем же мы всю жизнь прятаться от него! – У него есть дядя и опекун – граф Харольд. Но он уже стар, глуховат и редко показывается в обществе. Его больше занимает разведение собак, чем воспитание племянника. Должна признаться, я и сама отчасти виновата в том, что он вырос таким своенравным, – прошептала Беренильда, поглаживая свой округлившийся живот. – Вот он и позволяет себе всё что хочет. – Чем же вы виноваты? – спросила Офелия. Беренильда не ответила. В ее прекрасных глазах блеснула печаль, совсем ей не свойственная, что навело Офелию на глубокие размышления. Вероятно, эта история была связана с замком Беренильды, который она унаследовала от родителей шевалье. Офелия хорошо помнила свое удивление при виде этого странного дома, его искусственной осени и таинственной детской, казалось, застывшей в ожидании того, кто здесь некогда жил. У Беренильды были все основания ненавидеть шевалье, но в глубине души она, видимо, побаивалась слишком резко отвергать его.
Во всяком случае, все было именно так – вплоть до того вечера, когда шевалье чересчур близко подобрался к Офелии. Он проскользнул в Гинекей в неположенное для визитов время и, обнаружив, что дверь не заперта, тихонько вошел в покои Беренильды. В это время Офелия принимала ванну и вдруг с ужасом увидела его на пороге туалетной комнаты, а он с самым невинным видом завел с ней разговор. К счастью, как раз в этот момент Беренильда вернулась от Фарука. Застав шевалье облокотившимся на край ванны, она побелела от ярости и, не в силах сдержать свое негодование, вышвырнула его в коридор. Когда потрясенный шевалье поднялся с пола, выяснилось, что его толстые очки разбиты. – Если вы еще раз осмелитесь подойти к этой девушке, – прошипела Беренильда, – я разорву вас на части собственными когтями. Убирайтесь вон, и чтобы ноги вашей здесь больше не было! Шевалье выбежал из Гинекея, вне себя от горя и злобы. Он не вернулся ни назавтра, ни в последующие дни. Офелия никогда еще не видела Беренильду в таком бешенстве. Эта женщина, которая нередко весьма круто обходилась с ней, сейчас встала на ее защиту, как родная мать. – Вы поступили великолепно! – одобрила ее тетушка Розелина. – Наконец-то мы сможем жить спокойно! Однако последующие события опровергли ее уверенность. Одним апрельским утром в Гинекей пришло письмо. У Офелии заколотилось сердце, когда она увидела на конверте свое имя. Но она тут же поняла, что это не был долгожданный ответ ее родителей: «Мадемуазель вице-рассказчица, Ваша свадьба с господином интендантом назначена на 3 августа. С сожалением извещаю Вас, что Вы умрете гораздо раньше, если не последуете моему совету. Покиньте Полюс как можно скорее и больше никогда сюда не возвращайтесь. БОГУ НЕУГОДНО ВАШЕ ПРЕБЫВАНИЕ ЗДЕСЬ». – От кого письмо? – спросила тетушка Розелина. – Кто-то ошибся адресом, – солгала Офелия, сунув листок в карман. – Так над какой фразой, вы считаете, я должна поработать, чтобы улучшить дикцию – «Дракон дружил с драгуном, драгун дразнил дракона» или «Свиристели на свирели семь секунд в саду свистели»? Офелия дождалась ночи, чтобы в спальне несколько раз перечитать полученное письмо. «БОГУ НЕУГОДНО ВАШЕ ПРЕБЫВАНИЕ ЗДЕСЬ». Она и прежде не раз получала угрозы, но никогда – в таком тоне. Может, это просто шутка? Религия и богословие были на Аниме предметом насмешек, как и на многих других ковчегах, где Духи Семей заменяли собой Богов. Так, может, под «Богом» в этом письме подразумевается Фарук? Подписи там, конечно, не обнаружилось, а на конверте отсутствовало имя отправителя. Офелия сняла перчатки чтицы, которые всегда надевала на ночь, и прощупала каждый сантиметр бумажного листа. В этом не было ничего предосудительного, поскольку она использовала свои возможности, чтобы прочесть письмо, адресованное ей лично. Тем более что в нем ей угрожали смертью. Вначале она даже растерялась: письмо ни о чем ей не говорило – никаких сильных ощущений, никаких образов. Оно было напечатано на машинке, но ведь автор обязательно должен был дотронуться до него, так или иначе. Внимательно обследовав конверт и бумагу, Офелия заметила на них крошечные впадинки, словно и то и другое держали пинцетом. Офелию пробрала ледяная дрожь. Она не могла читать предметы, которых не касались их хозяева. Видимо, неизвестный отправитель прекрасно знал, на что способны и на что не способны ее руки. Девушку привело в смятение не то, о чем говорилось в письме, а то, о чем там умалчивалось. Почему кто-то хотел любой ценой помешать ей выйти замуж за Торна? Что под этим крылось – обычная война кланов, нескончаемая борьба за власть, ведущаяся вокруг Фарука? Офелия соскочила с постели и стала рыться в беспорядочно раскиданных вещах, пока не разыскала копию контракта Торна. «В случае успеха г-н Торн официально получит титул знатной особы, а его статус бастарда будет аннулирован и признан не имевшим места». Поразмыслив, Офелия решила, что это смехотворное условие. Торн и без того был чиновником высшего ранга, которого все боялись, и знатное положение ничуть не ослабило бы ненависти его врагов. Тогда напрашивался один-единственный вывод: противников беспокоило не возвышение Торна, а само прочтение Книги Фарука. И тут возникал вопрос: почему? «Торн, в какую ловушку вы меня заманили?» Гнев Офелии дошел до предела на следующей неделе, в тот день, когда она твердила очередную скороговорку: «Архиепископ и архиерей сушат архивы свои архаичные, чтобы их высушить поскорей», а заодно развешивала на балконе, с помощью тетушки Розелины, и свое белье, «чтоб его высушить поскорей». И тут в будуаре зазвонил телефон. – У меня сообщение для мадемуазель Офелии, – сказал женский голос, когда девушка сняла трубку. – Э-э-э… это я. – Вы мадемуазель Офелия? – Да. С кем имею честь? – Вас вызывают из интендантства, будьте любезны подождать минуту.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!