И весь наш мир так устроен. Мир Шрёдингера. Он вроде бы есть, а вроде бы его и нет. И в нем идет постоянная война Шрёдингера. Но если не ударяться в панику, а рассуждать логически – это мой шанс проскочить между реальностью и картинкой, затеряться в отражениях и уйти. Не отдам я вам «Избушку», и себя не отдам, и девчонку тоже. Он спрыгнул вниз. Девушка пролезла в моторный отсек всем туловищем и там обнималась с двигателем. Ах, какая очаровательная попка – расцеловал бы. – Иди сюда, ты мне нужен. Делай, как я. Она выползла наружу, оставив в отсеке только голову и руки. Леха кое-как втиснулся рядом. Они лежали вплотную, лицом к лицу, а еще грудь к груди, живот к животу и так далее. И он впервые почувствовал ее запах. Или ему так показалось – в моторном отсеке чем только не пахло. Но легкий, едва уловимый, аромат свежей травы мог исходить лишь от нее. – Ошибка, – сказала девушка. – Сначала надень шлем. Иначе будешь глухой, когда заведется. Да, это ее запах, она сейчас дышала ему прямо в лицо. Волшебный запах. – Лучше ты, – сказал Леха. – Ты более важный член команды. Снова он ее чуть-чуть смутил. То ли у нее талант считывать подтекст, то ли она просто ловит все интонации своим тонко настроенным слухом. По идее, она еще и физиономист, каких среди людей просто нет. Ей нельзя соврать. Опасная женщина. Потрясающая женщина… Что же ты, придурок, не догадался завести домашнее животное. Теперь у тебя нет к ним иммунитета, когда он так нужен. – Глупости, – сказала девушка и ускользнула, проехавшись своими волшебно упругими грудками по всему Лехе. Тот чуть не застонал. У нее в рюкзаке нашлись «активные беруши», аксессуар профессиональных стрелков. Леха надел шлемофон, и они снова полезли в люк. – Как тебя зовут? – догадался спросить он, мысленно в очередной раз обозвав себя идиотом: это надо было сделать давным-давно. – Рамона. – Рома, значит? – ляпнул Леха, расплываясь в глупой ухмылке. И вдруг стало как-то легче и естественней лежать в нелепой позе, свесившись вниз головой и руками, уткнувшись носом ей в волосы, а всем остальным размазавшись по всему остальному. Рома, он и есть Рома. Свой парень. – Можешь называть меня, как тебе удобнее. Сразу вспомнилась Инга. Тоже, кстати, отличный человек. Инга нам бы не помешала в экипаже, хотя и тесновато будет. – Видишь тягу? Это подача топлива. Оттяни ее на себя и так держи. Бросишь, когда двигатель заведется и станет набирать обороты, не раньше. Я открываю вентиль баллона… – ей пришлось обнять Леху, запустив обе руки ему за спину. – И сейчас дам воздух. Будет очень громко. Ты готов? – Всегда готов! – Старт! В тесном пространстве громыхнуло посильнее, чем при стрельбе, но Леха заранее дал себе приказ не дергаться и крепко держал тягу «газа». Движок взревел, засвистел генератор, а потом Леха почувствовал, как машина ожила. – Электричество! – заорал он. – Пошло электричество! Его ударили по руке, и он бросил тягу. Стало чуть потише. – Рома, ты гений! Сокровище! Себя не помня от радости, он крепко поцеловал ее в губы – совсем не так, как целуют возлюбленную. Она не отстранилась, но и не ответила, только улыбнулась. Опять всё поняла. Ужасная женщина. Они выбрались из люка, Леха быстро закрыл его, бросил на место полик, завернул болты. А когда шагнул к креслу, там уже сидела девушка – обе руки на джойстиках, – и сосредоточенно изучала показания мониторов. – Здесь система от БШМ, – бросила она через плечо. – Я знаю БШМ. Будет лучше, если я возьму управление. Конечно, если ты не считаешь иначе, командир… У нас воздушная цель со стороны Селеби-Пхикве. Впереди старый штурмовик А-10. Когда он начнет стрелять «Хеллфайрами» с предельной дальности, придется немного побегать. Для тебя безопаснее всего сесть в угол. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал Леха, несколько уязвленный. С ним обошлись как-то слишком уж по-дружески. Взяли да выперли с насиженного места. – У него нет «Мейвериков», они слишком дорогие. Только «Хеллфайры», дальность восемь километров. Между нами граница, он не должен стрелять, но мне не нравится, как этот бородавочник идет на нас. – Я о другом. Ты изучала нашу БИУС, но уверена, что справишься с машиной? Ты когда в последний раз водила технику? – Около часа назад. – И что это было? – поинтересовался Леха с неожиданным высокомерием в голосе, неприятно удивившим даже его самого. Но если подумать, он сегодня на «Избушке» давал копоти, на единственной и неповторимой БШМ-К. Два танка забодал. А вам – слабо?.. А ты расселась тут в моем кресле. – Я водила «Бэджер» с зенитным модулем, – сказала девушка, не отрывая взгляда от мониторов. Леха застыл как истукан. – К сожалению, экипаж бросил машину, и мне пришлось управлять зениткой с дистанционного пульта, сидя за рулем. Это чрезвычайно неудобно. Леха медленно стянул с головы шлемофон. – Я буду звать тебя Рамоной. Если вдруг скажу «Рома», не удивляйся. Просто так короче и удобнее в бою. И возьми шлемофон. Погоди, я сам его тебе надену… – Нет, оставь шлем себе. Лучше пристегни меня. Похоже, бородавочник заходит на нас. Странно, но надо приготовиться. – Да ничего странного, потом скажут, что им показалось, будто мы пересекли границу. – Понимаю. Если он выстрелит и не отвернет сразу, рекомендую подпустить его на пять километров. Нет смысла в обмене ракетами на предельной дальности. Решение за тобой, командир. Леха пристегнул ее ремнями безопасности. Она потерлась щекой об его руку. Не по-собачьи. По-человечески. – Ты знаешь, что делаешь, – сказал он. – Вот и делай. Лирическое отступление Inglorious B@sterds Олег Ломакин открыл глаза. Он лежал на топчане в убогой хижине, похожей на ящик из фанеры; сквозь щели било солнце. Ломакин чуть повернул голову, увидел некое подобие кресла, или, скорее, руины кресла, а среди руин – чернокожего мужчину лет сорока, в перепачканном белом костюме с оторванным рукавом. Костюм в прошлой жизни был дорогим, да и от мужчины даже издали веяло ухоженностью и очевидным богатством. Лицо его было в тени, но Ломакин, конечно, узнал этого человека. Веселый Роджер. Что он тут делает? Он двадцать два года назад разбился на вертолете. Так, всё понятно, я умер. Где, как, при каких обстоятельствах – черт знает. Про Роджера помню, о себе – ничего. А это важно? Мысль о смерти не вызвала у Ломакина особой горечи, ему скорее было интересно: допустим, оправдалась гипотеза, что у каждого свой персональный ад, – но почему мой выглядит именно так? А если это мой рай?! – Роджер… Ты почему здесь? Черный пошевелился в кресле, подался вперед. Это был не Роджер. – Ты кто? – спросил Ломакин. – Конь в пальто! – раздраженно ответил тот по-русски. – Кто, кто… Опять кто… Он вынул из-за кресла пластиковую флягу, встал, подошел к Ломакину и осторожно, почти ласково, помог ему приподняться. Во фляге оказалась вода, теплая, зато чистая. Ломакин благодарно кивнул и снова лег. – Давай, спи дальше, – буркнул черный. – Если не узнаешь меня и в следующий раз, придется звать колдуна. А зачем? Я же, блин, не верю им. Шарлатаны они все, эти народные целители, папуасы хреновы. – А-а, я сплю… – догадался Ломакин. – Ты мне снишься. Ну и слава богу. – Да, – со вздохом согласился черный. – Может быть, нам кажется, что мы существуем, а на самом деле нас нет. Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня руки, ноги, голова; может, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю… О, если бы не существовать! – Во дурак-то, – буркнул Ломакин. Закрыл глаза и мгновенно уснул. И во сне увидел Африку.