16 Плохая была ночь: спать не можется, выйти некуда, луна бередит, водки мало, подушка горячая, одеяло не дышит, сны не сны лезут невнятные, холодильник кряхтит, машины мимо мотором будят, пытаются фарами в квартиру влезть, от голых берез тени ползут по стене, и в голове все бубнит, бубнит. На выключенный телефон приходят тревожные сообщения: как птицы о вымытые окна бьются с разгона, спать не дают. Забылся под утро, проснулся, недоспав. Хотел заварить себе коричневого чая из пакетиков, а чай весь вышел. Сунул в карман телефон, оделся кое-как – добежать до «Пятерочки», потому что без горячего сладкого чая не перейти в этот следующий день было никак. Спустился по лестнице, еще сонный, вышел во двор – налево, к Московской улице и к магазину – и увидел: стоит микроавтобус какого-то невнятного цвета, стекла наглухо тонированы, и стоит так, что ему подъезд как на ладони, а Илья бы из своего окна его не высмотрел. Труба дымит, машина с места не трогается. Он развернулся, как будто что-то забыл дома, и назад, и через парк, через экологическую тропу – мимо «Пятерочки», в обход Деповской, не оглядываясь, петлей – к Батарейной, там вскочил в подошедший автобус, куда едет? Да какая разница! Из заднего окна оглянулся: не гонятся? Что слежка, не сомневался ни секунды. Вспомнил Игоревы слова, вспомнил горящую стрелочку в телефоне, пока он с Ниной точил лясы. Но как ее было сбросить? А теперь вот домой не вернуться. Будут подъезд пасти, пока он не вернется, не устанут. Это Илья один, а их бесконечно. А паспорт у него с собой? Кинуло в пот. Прошарил карманы: нашел во внутреннем. Слава богу, и не выкладывал! Телефон тоже, кошелек есть. Главное. Ствол дома оставил! Как завтра без него на стрелку к абрекам? И где ночь до завтра скоротать? Ладно, так надолго вперед незачем. Сегодня бы не поймали! И материн телефон тоже дома. А на него должны же звонить из фирмы, если с паспортом что-то криво пойдет. Но это ладно, это ладно, визитка есть. Помаленьку успокоился. Вышел на какой-то остановке, разобрался, что и куда, пересел, добрался до станции. Мобильник решил до Москвы не включать. А в Москве его как иголку в стоге сена. Пересчитал деньги: полторы тысячи осталось. У бездомного деньги быстрей летят, но до завтра точно хватит. А завтра будет совсем другой день. До Москвы и не включал: смотрел в окно. Хотя все это он уже видел. * * * Хорошая была идея – про Кольцевую линию. У нее ни начала нет, ни конца. Никто из вагона не выгонит. На Кольцевой и доспать можно, и среди людей спрятаться. В метро не стал сразу выходить на связь, сначала на Кольцо пересел, с «Менделеевской» на «Новослободскую». На, пеленгуй! Удивись-ка, как это я в Лобне исчез, а в Москве объявился. Подъехал поезд, позвал внутрь. – Станция «Новослободская», – произнес голос вагона. – Следующая станция «Белорусская». А потом Илья все-таки спросил у себя – почему они не взяли его сразу, когда он из дома выходил? Могли ведь и с двух сторон его проулок запереть. Могли газануть за ним, когда он развернулся. Не было приказа? Или это просто наружка, для наблюдения? Чтобы задерживать, основания нужны, а какие он им дал основания? Или, додумался он, просто не узнали его в Илье. Они же Хазина по телефону ищут, Хазина и ждали, пока он выйдет из подъезда. Если осторожный Игорек его у помойки не сфотографировал. И если свои снимки Денису Сергеевичу, виляя хвостом, еще не показывал. Мог и то, и другое – но к утру, видно, еще не успел. Пока не поняли еще: пока он еще для них незримый. Включил телефон. Сразу посыпалось на него все, что за ночь недополучил. Перед тем, как отключиться, конечно, он отмахнулся еще от Петиного отца: да все пока нормально, не кипиши; а они, оказывается, не отстали. «ЧТО У ТЕБЯ С ТЕЛЕФОНОМ! ПЕРЕЗВОНИ КАК ТОЛЬКО СМОЖЕШЬ!» – требовал отец. «Петенька, мы за тебя очень переживаем, перезвони нам, пожалуйста. Мама». «ЕСЛИ К УТРУ НЕ БУДЕШЬ НА СВЯЗИ БУДУ ЗВОНИТЬ ТВОЕМУ НАЧАЛЬСТВУ». «Мы тебя уже обыскались! Разумеется, ты не всегда можешь подходить, мы просто волнуемся из-за твоих слов. Дай знать, что у тебя все хорошо!». Только успел написать им обоим: «Живой», как запело-заиграло – Нина. Под землю к нему прозвонилась, в туннель. Справа сидел какой-то иногородний в теребленой ушанке, уставился ему в телефон, помешал думать, как Нину спровадить понежней. Илья просто выключил звук и перевернул мобильный экраном вниз, чтобы она сама отступилась. Но она тоже была на взводе. Через минуту тренькнуло сообщение. Открыл Вотсапп – там голосовая запись, жми плей и слушай. – Петя, пожалуйста! – голос взволнованный, порывистый. – Что там опять с тобой? Мне твоя мать обзвонилась, спрашивает, когда я с тобой разговаривала в последний раз! И я понимаю, что черт знает, когда! Внедрение, все дела, я все понимаю! Ты можешь там в сторонку один раз хотя бы отойти и просто вот такое же сообщение мне записать: «Нина, со мной все в порядке, скоро увидимся»? Твой отец там валокордин глотает, мама себе места не находит, что ты им там написал такое?…..Знаешь, что? Мне одного голосового месседжа недостаточно. Я хочу видео, ясно? Чтобы я видела, что ты не на подвале ни у кого, что ты не связанный, что у тебя там флага Аль-Каиды какой-нибудь за спиной нет, и вот это все! Или давай встретимся хотя бы на две минуты. Я хочу видеть, что тебя не избили там. И родителям позвони! Я тебя очень прошу. Слышишь? Она так громко говорила, что мужик в ушанке брови свои плешивые задрал. Илья повернулся к нему корпусом: «Хуль ты тут уши греешь, ты, черт?»; тот сник, залип как будто бы в карте метро. И уже без лишних глаз Илья настрочил: – Что вы там развели клоунаду? Рабочие моменты! – Я не верю! – упрямо ответила Нина. – Если не можешь со мной встретиться, давай видео! Десять секунд хотя бы! Илья влез в Петин архив: есть там какая-нибудь запись, которая сейчас ей подошла бы? Где Петя улыбается: «Привет, Нин, все окей, не парься». Нет, такого Петя не снимал. Вечеринки, посиделки, задержания, гонки на машинах по ночной Москве, по набережным, под оглушительную музыку: все не то! – Не могу я тут видео, ты издеваешься? – зная наперед, что ее так больше не заговорить, отписался он. И, вцепившись в сползающий песок, закарабкался вверх. – Ладно, давай я вечером постараюсь вырваться на коротенечко! В кафе каком-нибудь? – Точно? В нашем? – спросила Нина. – В «Кофемании» на Садово-Кудринской, – предложил он единственное, что знал в нынешней Москве. – В девять. Как можно позже. Подольше время потянуть. Она же будет созваниваться с его родителями, наверняка ведь будет. Пускай скажет им: все в порядке, мы с ним вечером увидимся. И половина времени до завтра уже пройдет. А там он как-нибудь еще переврется до сделки – и до отлета. – Смотри у меня, жучила! – написала ему Нина. Илья зажмурился. Посмотрел в темноту и снова открыл глаза. Он-то мог. Что, он правда к ней поедет на встречу? Нет, конечно. Зачем ему это? Зачем видеть, насколько она лучше фотографий? Надо здешнюю жизнь закруглять уже, выходить из нее помаленьку. До отлета. Мать только похоронить и лететь. Ничего, что в квартиру попасть нельзя: там и не было ничего такого, что можно было бы взять с собой в Новый Свет. Стал смотреть, нельзя ли найти в Интернете сразу и авиабилеты: оказалось, можно все. Улететь хоть сегодня можно было, места имелись. Цены начинались от ста двадцати тысяч. Тай вдвое дешевле. Но если выгорит, две тысячи долларов будет ему нечувствительно. Зато гостиницы в Боготе были копеечные. Одна, вполне себе трехзвездочная, под смешным названием «Ambar Hotel», всего-то на русские деньги стоила тысячу двести за ночь. В ней Илья бы и сегодня смог заночевать, хватило бы. Приличная такая ночлежка, в колониальном стиле. И название располагающее: чтоб не сильно по родине скучать. Решил еще раз проверить билеты: а во сколько, самое раннее, завтра можно вылететь? Теперь вылез какой-то другой сайт, на нем цены вообще от восьмидесяти тысяч. Сразу сорок штук чистой экономии, сколько это будет в долларах? Больше шестисот! Нормально? Если к шести вечера все успеть. А во сколько нужно в аэропорту быть? За два часа, за три? Вот собрался в Петину Колумбию, а сам про нее ничего не знал. Открыл в Википедии почитать: язык испанский, столица Богота, население сорок восемь миллионов, омывается Карибским морем на севере и Тихим океаном на западе. Девиз: «Свобода и порядок». Хорошо, что порядок, подумал Илья: если на гербе написано «Порядок», значит, в стране полный бардак. Плохо, что «Свобода». А с другой стороны, нас-то чем они удивят? Еще понравилась территория: больше миллиона квадратных километров, двадцать пятая по размеру страна мира. Есть, где кануть. Из Боготы потом сразу в какие-нибудь джунгли рвануть, чтобы никто не нашел. Хотя зачем в джунгли, если у них там столько пляжей? Вон и Карибское море, и Тихий океан. Стал читать историю, но заскучал. Историю на месте будет можно. А сейчас важнее язык – первые слова. В Интернете, конечно, и разговорник имелся. Буэнос диас, произнес он шепотом. Буэнос тардес. Кальенте. Фрио. Сой эль фуэго ке арде ту пьель. Мас деспасьо, пор фавор. Но компрендо. Бастанте. Ничего такого тут не было сложного: обычный язык романской группы, половина корней латинских, половина арабских, это испанцам от мавров осталось на память. В универе у Ильи французский был, но испанский проще, его на филфаке самые лентяи брали. Пара месяцев и будет болтать. Пердоне. Те кьеро. Эрес айре ке респиро йо. Песню его вон зазубрил же как-то. Никакой фантастики в этом не было. – Станция «Новослободская», – произнес голос вагона. – Следующая станция «Белорусская». Круг проехал. Еще сто осталось. Ехал-ехал – клюнул и уснул. Смотрит – а он не в метро на сиденье, а в самолете уже. Таращится по сторонам: реально самолет. – Ты чего проснулся? – спрашивает у него Нина. – Еще пять часов лететь. Ты спи, я тебя разбужу, когда еду будут развозить. – Пять часов докуда? – В окне пронзительная синева, облака где-то далеко снизу, солнце самолету в хвост дует, не понять, в каком направлении они по небу едут. – Ну куда мы летим-то? В Колумбию, вестимо! – смеется Нина. – Ты же хотел финал сезона обязательно в Медельине досмотреть! Твоя идея была! – Точно, – обалдело говорит он ей. – Точно. Слушай, у меня что-то такой сушняк дикий. Пойду схожу попрошу водички у стюардессы, пустишь меня? Нина подвинулась – и он, растирая щеки, пополз по проходу. А сам думал только об одном: она же путает его с Петей! Как это может быть? Может, у него и лицо Петино теперь? Иначе она точно заметила бы подмену. Это ведь Петина мечта – полететь в Колумбию, а не его. Добрался до хвоста, но к стюардессам за шторку не пошел, а заперся в крохотном самолетном нужничке, очень похожем на плацкартный. Склонился к зеркалу: нет, там Илья. Но странный какой-то Илья: загорелый, гладкий, холеный. Бейсболка с плоским козырьком на голове, белая футболка с золотым принтом. Умылся холодным – лицо не смылось, осталось своим. Растерянный и обнадеженный, вернулся на место. Нина встретила его улыбкой, пропустила к окошку. Чмокнула его в ухо до звона, а когда он хотел ее за баловство укорить, сказала: – Дай-ка руку. Ну дай! Взяла его ладонь и приложила к своему загорелому животу – чуть-чуть округлому. Теплому, шелковому. – Не чувствуешь? Илья постарался почувствовать, и как будто уловил в глубине слабый спазм, вроде нервного тика.