Андрей переглянулся с Марком. – Какой шум? – Марк подошел к Флавию. – В спортзале матч идет между старшими классами, – пожал тот плечами. – Там сегодня пол-интерната собрали. – А больше ничего не слышишь? – разочарованно переспросил Андрей. – Будто мотор гудит и щелкает. – Не-ет, – замотал головой Флавий, уголки его губ поползли вниз: – Вы меня специально разыгрываете, чтобы ничего не рассказывать? – Да все нормально, Флавушка. – Маркус похлопал пухляша по плечу. – Пусто там, в этих катакомбах. Мы ничего не нашли. – Маркус развел руками и вслед за Андреем зашел в медпункт, оставив грустного Флавия за дверью. – Так-так, – покачал головой старый врач, когда друзья появились на пороге кабинета. – Снова Новак и Бенеш. – Он сидел вполоборота за столом и усмехался: – Что на этот раз? Драка? Прыжки с мчащегося на полном ходу поезда? – Не дождавшись ответа, врач вздохнул: – Раздевайтесь. Будем оценивать ущерб. За три года, проведенных Маркусом в интернате, старик заметно сдал. Он болезненно похудел и осунулся. Вечно небритые щеки обвисли, словно у бульдога, нос заострился и торчал, разделяя темные мешки под глазами. В отличие от хозяина, медпункт не менялся: те же металлические столы, кушетка, застеленная прорезиненной тканью, стеклянный шкаф с лекарствами у стены и шестиглазая лампа в углу. Друзья подошли к вешалке и принялись стаскивать с себя грязную форму. Раздевшись до трусов, они, поеживаясь, уселись на кушетку. Маркус разглядывал облака за окном медпункта – белые, словно вата. Такие – к жаркой погоде. – Ты первый, – кивнул ему врач. Маркус подошел к столу. Старик надел очки и принялся внимательно рассматривать ссадины на лице и теле малолетнего пациента, крутя его из стороны в сторону. – Ничего серьезного, – заключил врач через несколько минут. – Реакции слегка заторможены, но это пройдет после отдыха. Он встал, прошаркал к шкафу и вытащил оттуда банку из темно-коричневого стекла, пластырь и вату. Старик сел обратно на стул и начал методично, с макушки до пяток, мазать ссадины Маркуса зеленкой. Маркус зажмуривал глаза, кривил лицо, шипел и морщился. – Терпи, терпи, – приговаривал врач. – В жизни еще и не такое придется вынести. Маркус почему-то безоговорочно поверил в это доморощенное пророчество. Старик закончил экзекуцию минут через десять, в довершение приклеив кусок пластыря Маркусу на лоб – туда, где он рассек кожу, приложившись о каменный выступ в одном из катакомбных коридоров. Дальше наступила очередь Андрея. В отличие от Маркуса, он не проронил ни звука. Отстоял положенное время, до белизны сжав губы и собрав пальцы в кулаки. – Господин Липовский. – Маркус подошел к старику. – Можете проверить у нас уши? – А что с ними? – Врач придвинул его к себе, взял за подбородок и покрутил голову, рассматривая ушные раковины. – Шумит что-то и щелкает, – просипел Маркус. – М-м… – нахмурился старик. – У обоих? Друзья закивали. – Такое бывает при контузиях. – Врач потер щеку. – Но вы же не на стрельбище гуляли? – Он внимательно посмотрел на Маркуса. Маркус затряс головой. – Ладно, – вздохнул старик, – все равно не скажете. Он снова подошел к стеклянному шкафу и вытащил оттуда кювету с инструментами. Придвинул и включил шестиглазую лампу. – Ну-с, посмотрим. Врач вынул из кюветы металлическую воронку и вставил Марку в ухо. Посветил внутрь. Потом принялся за второе ухо. После подозвал Андрея и проделал с ним те же манипуляции. – Уши у вас в полном порядке. – Старик снял с носа очки. – Нужно только почистить. – Он поморщился. – Если шум не прекратится, то надо везти вас к неврологу… Дверь распахнулась, на пороге появился охранник с комом темных тряпок в руках. – Нате! – Он шагнул в комнату и кинул тряпки на пол. – Вас уже в спецблоке заждались. Маркус и Андрей подняли два скомканных серых комбинезона и оделись. «Щелк-щелк-щелк», – звучал в их ушах звук неведомого механизма. Глава 7 Солнце спряталось за домами, но фонари еще не зажглись. Вечер выдался теплый. Об осени напоминало только шуршание желтых листьев под ногами. В воздухе витал влажный запах приближающейся ночи. После трудового дня люди выходили в синий сумрак улиц: кто спокойно подышать свежим воздухом, кто глотнуть чего-нибудь покрепче. Марк возвращался после сеанса, рассчитывая через спальный район срезать путь к метро. Он радовался окончанию непростого дня. Клиент попался не из легких – женщина без имени в черной шляпке с вуалью, скрывавшей грубое, почти мужское, лицо. Она десять минут читала в трубку нотации, будто завуч нерадивому ученику. Марк вздохнул, вспоминая, как на обратном пути клиентка продолжала выговаривать воображаемому собеседнику, раз за разом повторяя шаблонные фразы. – Я отдала тебе лучшие годы жизни, – бубнила она низким грудным голосом, – пожертвовала своими мечтами. Жила с тобой в грязной дыре, ходила в обносках, все время думала, где бы купить еду подешевле. – Она набирала воздуха и продолжала скороговоркой: – И все ради того, чтобы ты целыми днями ставил дурацкие опыты и марал бумагу в надежде прославиться. Вот, жизнь пролетела и все без толку: ни детей, ни дома. Мыкаюсь по родственникам… Марк расстегнул плащ и шагал, рассеянно глядя на желтый электрический свет в окнах окрестных многоэтажек, на зажженные люстры, силуэты жильцов, прислушивался к звукам музыки и голосам из динамиков телевизоров и радио. Ему вдруг захотелось подкрасться и заглянуть в окно на первом этаже, увидеть стол, а за ним – дружную семью за ужином. Насладиться теплом и весельем, представить, будто он один из них – сидит мирно на диванчике, окруженный симпатией и любовью, и сам тоже бесконечно любит людей, собравшихся в комнате, – а время замедляется и замирает, чтобы своим движением не расплескать тихое семейное счастье. В лицо ударил порыв холодного ветра, пробрался под полы плаща, расшевелил под ногами листья. Марк ускорил шаг и повернул за угол. Человек – существо социальное, ему трудно жить в одиночестве, и тем более – изгоем. Но не нужно обманываться: тоска ждет на том мягком диванчике. Любовь – редкий цветок. Пустые разговоры, зависть, обиды и взаимные претензии живут в тех квартирах. Марк узнал свою клиентку, хотя видел ее лишь однажды, много лет назад, когда еще жил в интернате. В один из воскресных дней он гостил у профессора Дубека – коллеги отца по университету. Вспомнилась красная бархатная скатерть и тарелка рассольника. Густой пар клубился в уютном свете люстры с тряпичным абажуром, среди желтых капелек жира дрейфовал белый островок сметаны. Профессор улыбался, а его мужеподобная жена исподлобья бросала на Марка хмурые взгляды. Марк не взял с женщины денег. Все, что он теперь хотел, – поскорее добраться домой, поесть и пойти гулять с Гектором. Марк будет кидать в реку камни, а пес – лаять на расходящиеся по воде круги. Суматошный день канет на илистое дно памяти. Над головой послышалось мелодичное пощелкивание, и фонари осветили улицу. Марк перешел на другую сторону, взялся за ручку двери мясного магазина и почувствовал сзади чье-то пристальное внимание. Казалось, невидимые тиски медленно сдавливают затылок. Марк нырнул в темную подворотню и побежал. У телефониста всегда наготове дюжина вариантов отхода: запутанные переулки, сквозные подъезды, заброшенные коллекторы и туннели. Марк снял плащ и запихнул его в рюкзак, нахлобучил на голову бейсболку. Он запетлял дворами – мимо детских песочниц, мусорных баков, баррикад из брошенного скарба, перепрыгивая через газоны и путаясь в лабиринтах сохнущего на веревках белья. Наконец выбежал, задыхаясь, на оживленную площадь и вклинился в толпу у торгового центра. Горожане стояли у прилавков, хищно бродили мимо стоек с одеждой и ярких витрин с ювелиркой и парфюмерией. Марк прикинулся беззаботным покупателем и медленно пошел к противоположному выходу. Несмотря на все ухищрения, погоня не отставала. Марк несколько раз останавливался, вглядываясь в лица людей позади себя, но никого подозрительного не заметил. Он чувствовал нарастающее давление и, пробуя уловку за уловкой, пытался от него избавиться. Толкнув стеклянную дверь, Марк выскочил из торгового центра и свернул на узкую боковую улочку. Через сотню метров асфальт оборвался и пошла глинистая грунтовка, усыпанная битым кирпичом. Этот квартал после войны так и не восстановили. Марк сделал несколько шагов и замер: в пустом оконном проеме ближайшего дома стояла Мила и махала рукой. Красная куртка и два белых банта на голове – такой он видел ее последний раз на детской площадке. Марк бросился к дому, но, когда коснулся окна, девочка уже исчезла. Он подтянулся и залез в огромное, как вокзал, помещение с обвалившимся потолком. Поперек земляного пола по разбитому бетонному желобу бежал, пенясь, бурный поток грязной воды. Марк огляделся – девочки нигде не было. – Ми-ила! – Он поднес ко рту сложенные рупором ладони. Его крик отразился от голых стен и вернулся эхом. Марк перепрыгнул протоку и опрометью побежал вдоль помещения, заглядывая в темные закоулки и щели, но тщетно. Марк выбрался наружу через дыру в противоположной стороне зала и оказался на тихой пешеходной улочке. Призывно светились запотевшие окна магазинов и кафе. За приоткрытыми дверями звучала музыка и готовилась еда – пахло жареной картошкой, чесноком и сдобой. Вдоль витрин неспешно прогуливались семейные парочки с детьми и колясками. Мимо, трезвоня, промчалась стайка мальчишек на велосипедах. Марк прислушался к себе. Затылок не болел, давление ушло. В конце улицы Марк подпрыгнул и ухватился за ржавые ступеньки пожарной лестницы на торце пятиэтажного общежития. Он забрался на крышу и, сев на холодный шифер, пытался перевести дух. Ноги болели, во рту пересохло. Марк снял бейсболку и провел рукой по мокрым от пота волосам. Теплый ветерок приятно обдувал кожу. Город светился разноцветными огнями. Вдалеке по проспекту змеей ползла вереница машин, наполняя вечерний воздух гудками, шумом моторов и визгом тормозов. Марк поднялся и подошел к краю крыши. Улица внизу тянулась темной лентой, лишь в ее конце фонарь освещал стену девятиэтажки с выцветшим портретом Виктора Курца. На его толстой шее чернела безобразная жирная бородавка. Марк присмотрелся. Черное пятно зашевелилось, словно от его взгляда, и стало на глазах расти, превращаясь в многоголовую тень. Черная фигура вытянулась на высоту стены, закрыв собой лицо Курца, и растопырила толстые, как дубовые стволы, руки. Они тут же распались на десятки щупалец и, шевелясь и множась, поползли по стенам соседних домов. Марк нырнул в чердачное окно, успев заметить, как под плакатом, сверкая проблесковыми маячками, показался черный фургон Особой службы. * * * В порт Марк вернулся уже ночью. Пришлось делать крюк по крышам, чтобы не пересечься с многоголовым монстром, и еще час идти пешком к дальней станции метро. Марк вышел на пирс. По темному небу рассыпались звезды, на середине реки светились огни кораблей на рейде. После городской пыли и толчеи у воды дышалось особенно легко. На подходе к дому Марк услышал радостный лай. Гектор чуял хозяина за километр. Во время прогулок, как только Марк ни прятался и ни исхитрялся, применяя навыки разведчика и телефониста, пес всегда его находил. Марк прошел по дощатым мосткам и открыл дверь. Гектор тут же прыгнул ему на грудь и чуть не повалил на пол. – Ну, все! – Марк потрепал пса по холке. – Сейчас покормлю. Он вытащил из холодильника кусок мяса и кинул в собачью миску. Сам пошел в ванную, сбросил потную одежду на пол и, не дожидаясь пока бойлер нагреет воду, залез под душ. Намылился и принялся яростно тереть себя мочалкой, будто хотел стереть вместе с кожей воспоминания о прошедшем дне. Марк вымылся, а вода только еле-еле потеплела. Он наскоро вытерся и голышом поднялся к бельевому шкафу в спальне. Надел брюки и уже застегивал рубашку, когда внизу протяжно завыл Гектор. По спине Марка побежали мурашки. Он бросился к лестнице и с грохотом скатился вниз. Гектор носился по комнате как бешеный, лая на окно, выходящее на пристань. Марк шагнул к входной двери и распахнул ее настежь. Оранжевые языки пламени вздымались над крышей ближайшего двухэтажного дома, из окон валил черный дым. Марк чертыхнулся, надел ботинки прямо на босые ноги и выскочил на пирс. Люди вокруг кричали и бегали, спасая уцелевшие пожитки. Ветер разносил вдоль реки едкий запах гари. Дым щипал глаза. Пожарным добираться до реки не меньше часа. В портовые трущобы они ездят с неохотой из-за бездорожья. Марк закашлялся и, закрыв ладонью нос и рот, понесся к горящему дому. – Где Павел? – Он потряс за плечо перепачканную в саже жену рыбака, замершую в метрах двадцати от пожара.