«Она ведь ничего такого не имела в виду, – подумал Сухов. – Но они ждут её подколов и подначек и слышат то, чего нет!» Сухов взглянул на тело девушки, на запёкшийся след смертельного ожога от лезвия гильотины. – Но ты права, – сказал он Ванге. – Если продолжить линию ее взгляда сквозь стену, часы окажутся на ней. Ванга вдруг замерла и на мгновение сделалась абсолютно несчастной. Она смотрела на орудие убийства. Потом быстро облизала губы и словно поделилась вслух, указывая на гильотину: – Здесь мы, конечно, не сможем ничего отследить. Он построил её уже давно. И привёз сюда в разобранном виде. – Паноптикум, – тихо напомнил Сухов. – Ты называла это «тёмным местом». – Я думаю, там он хранит свою коллекцию. В том числе все свои фильмы. И декорации к ним тоже. Но фильмы – главное. – Нет, – возразил Кирилл. – Видео снято на айфон девушки и отправлено только по одному адресу – нам. Он не сделал копий. Никуда больше не пересылал, Я проверил её телефон. И, к счастью, не выложил ролик в сеть. – Сделал, – глухо сказала Ванга. – И знает, что нам это известно. – Сделал? Каким образом? Журнал действий… скинул на флэшку или какую модную приблуду, а затем всё вычистил? – Возможно, но… головняк. И его ролики в сети… Думаю, он нам прислал как бы горячий пирожок. – Горячий пирожок – это то, что хорошо продаётся, Ванга, – ухмыльнулся Свиркин. Она задумчиво посмотрела на него: – Была ещё одна камера. И вряд ли цифровая. Её невозможно отследить. Он приносит её с собой и уносит обратно. «В «тёмное место», – чуть было не сказал Сухов и подавил этот нервный смешок, который не смог подавить, выходя из кабинета Егорыча. Лёва Свиркин одарил Вангу взглядом биолога, с любопытством изучающего под лупой редкий экземпляр насекомого, а Кирилл спросил: – Зачем ему это? В смысле, так сложно? – Ты ведь сам сказал, что копий с айфона не было, – она пожала плечами, развивая свою мысль. – Их и не могло быть – все цепочки обрезаны. Он всегда выкладывал ролики в сеть и посылал нам с телефонов своих жертв, и больше эти телефоны не использовал. – Так. – А зачем ему посылать этот ролик, – не оборачиваясь она указала на тело мёртвой девушки, – только нам? Понимаешь?! Мы бы с радостью всё похоронили у себя: профессиональный страх утечек, в том числе и в прессу. А для него это недопустимо. – Да уж, старается он не только для нас, – подтвердил Сухов. – Верно, – Ванга посмотрела на него как бы в поисках одобрения. – И эти его видео в сети… Ракурсы немножко… Думаю, у него есть богатый отснятый материал. – Но с чего камера не цифровая-то? – настаивал Кирилл. – При его уровне квалификации не наследить… – Легко, – кивнула Ванга. – Ты айтишник, тебе виднее. Но вопрос не в устройстве. Я вот что хочу сказать: когда-то, на прошлом деле, хотя, как и сейчас, выяснилось, что это оказалось то же самое дело, мы обсуждали с Суховым то, что назвали его «пошаговым шантажом». И в роликах тоже… даже в них. – Да, – мрачно кивнул Сухов. – Публике он представлял только завершённый продукт. Такой у него метод. – Ему необходимы огласка и внешний резонанс – это точно, но пока, – Ванга обвела всех присутствующих взглядом, – он как бы даёт нам фору. Типа спокоен и доверяет нам. Но будет следить за каждым шагом. Пошаговый шантаж: пока пряник. Кнут же – обнародование этого ролика в инете с адреса, который мы не сможем отследить. Лёва Свиркин усмехнулся, всё так же глядя на Вангу: – Забавно-забавно: старая, возможно, восьмимиллиметровая камера? – Вполне вероятно, именно так, – улыбнулась ему Ванга. – Хотя, скорее, что-то типа VHS. – Паровоз, молодой человек! – чуть ли не радостно заключил Лёва, обращаясь к Кириллу. – Старые добрые доцифровые технологии. Видимо, миру Телефониста приходит конец. – Я что-то пропустила? – вскинулась Ванга. – Забей, – успокоил её Лёва. – Так, болтали ни о чём. Ванга мотнула головой, всё ещё продолжая смотреть на Лёву. Какая-то ускользающая мысль отпечаталась в её взгляде и растаяла, но потом взгляд застыл, словно пришла другая, гораздо более явная и оформленная мысль: – Старые добрые доцифровые, – как будто сонно повторила Ванга. – Часы… Сухов, я, кажется, поняла! Она действительно смотрит на часы. Он снял трубку и сказал: – Микола Васильевич Форель слушает. – Очень смешно, – голос Ольги звучал сухо. – Я не смогла прийти на лекцию и звоню только по делу. Выставка… – Послушай, – перебил он. – Я был очень не прав и всё утро искал слова, чтобы позвонить тебе. – Смотрю, нашёл. – Всё ещё нет… Вот прямо сейчас нахожу: я был не прав, и только я! И всё чуть не испортил… – Не чуть. – Не перебивай, злыдня. Я тупой эгоист, но постараюсь исправиться. Прости меня, пожалуйста. – Ничего себе, – изумилась она. – Ну-ну. – Сможешь простить, а? – в его взгляде мелькнули наигранно умоляющие огоньки, как будто Ольга его видит. – Я больше не буду. Она усмехнулась, но голос зазвучал теплее: – Это что-то новенькое. – Говорю же – учусь. Я очень скучаю. Простишь? – Вот уж чего не ожидала от тебя услышать… Извиняться никогда не умел. Мне начать беспокоиться? Он улыбнулся: – Передо мной сейчас сидит одна юная особа, и она мне напомнила о бренности бытия. – Ясно с тобой. Что ещё за юная особа? Он сладко промурлыкал в трубку: – Приезжай скорее, сама всё увидишь. – Прямо сейчас не могу, глухомань, с этого начала: дел по горло. – Я буду ждать тебя до скончания мира, – пообещал он. – По крайней мере, до сегодняшнего вечера. – А вот приду. И берегись там, юная особа! – Я начал новую книгу. Про… него. Молчание. – Ты слышишь? – И не мог мне сказать?! – Я… из-за того, что поссорились… Я стеснялся. – Правда? – Про книгу? – Про то, что стеснялся. – Я… и сейчас ещё стесняюсь. – Это хорошо. – Наверное. Чёрти что… – А я поправилась. Вот. Жрала всё подряд. На неровной почве. Довёл. – Ну, мы-то всегда знали, как такое исправить. – Нет, так не пойдёт! Понял?! Сегодня только платонические отношения.