Стеф положила руку ему на плечо. – Ужасный случай, но я рада, что с тобой все в порядке. Я волновалась, когда ты уехал, – проговорила она. Картер снова поднял голову. – Я знала, что Хардиман в отчаянии. Он мог наставить на тебя пистолет или что-то в этом роде. – Значит, боялась лишиться коллеги? Стеф придвинулась ближе. Наконец ей выдалась возможность показать свои чувства. Глупо было ее упускать. – Вовсе нет, ты же знаешь. Я… меня волнуешь ты, Энди. – Она подалась вперед и поцеловала его в щеку, хотя прекрасно понимала, что на работе подобные вольности недопустимы. – Приятно слышать, – заметил Картер. – Ты тоже меня волнуешь. Стоит только вспомнить, как я вытащил тебя из той дыры, когда мы с боссом спускались в пещеру… Даже думать не хочу, что было бы, если б… – Он обхватил голову руками. – Поговорим об этом позже. Думаю, сейчас мы нужны боссу. Стоявший чуть поодаль Олдройд, конечно же, заметил непрофессиональное поведение сержанта Джонсон, но в сложившихся обстоятельствах решил не придавать этому значения. – Поехали, – проговорил он, подходя ближе. – Давайте отвезем эту несчастную женщину в участок. – И добавил с понимающей улыбкой: – Рад, что из сегодняшнего дня вышло хоть что-то хорошее. * * * Тем же вечером Олдройд поехал к сестре в Киркби-Андерсайд. Они с Элисон снова сидели в кухне, просторной по обычным меркам, но все равно самой уютной комнате в доме. Этот особняк, явно чересчур большой для сестры, свидетельствовал о роскоши, в которой прежде жили служители церкви. На стене рядом с дверью висели давно умолкнувшие колокольчики, призванные вызывать слуг в разные комнаты. Однако Элисон не принимала такие порядки; именно себя она видела в роли служанки для своих прихожан, да и для всех остальных, кто нуждался в ее помощи. – Вообще-то идею подала мне ты, – заметил Олдройд, потягивая чай и жуя испеченную сестрой булочку, – у Элисон, как ни странно, нашлось время возиться на кухне. Услышав эти слова, сестра застыла возле посудомоечной машины, куда ставила грязные кастрюли, и обернулась к брату. Она всегда радовалась, когда удавалось помочь, хотя обычно это выходило случайным образом и простой, невзначай брошенный комментарий о людях или сложившейся ситуации наталкивал Олдройда на определенные мысли. – Ты сказала, что порой люди жестоко расправляются с мучителями, – продолжил он. – И я подумал, что, возможно, за убийством стояло нечто посерьезнее ревности обманутого мужа. Тот скорее избил бы Аткинса или прикончил в припадке ярости, однако мы столкнулись с хорошо продуманным преступлением, в котором участвовал не один человек. Стало быть, на чаше весов оказалось нечто более весомое. Вероятно, Аткинс кому-то угрожал. Я задумался о шантаже и прикинул, кому было что терять. Хардиманы, всеми силами старавшиеся сохранить свой бизнес и образ жизни, хорошо вписывались в эту картину. – Привязанность, – с задумчивым видом проговорила Элисон, опускаясь на стул. – О чем ты? – О старой доброй проблеме привязанности к материальным благам, играющей важную роль во всех мировых религиях. Несчастные супруги настолько привыкли к дому и сложившейся жизни, что ради их сохранения решились даже на убийство. – Но ведь все мы дорожим своим имуществом, верно? – О да. Многие считают, что в случае необходимости легко смогут отказаться от привычных вещей, однако глупо так думать. Не мы контролируем их, а они – нас. Евангелия часто об этом предупреждают. – Значит, не стоит судить Хардиманов? – Как и прочих людей, на самом деле. Мы ведь никогда не знаем всех обстоятельств. Очень легко скатиться к ханжеству. Постоянно нужно помнить, что на все милость Божья. – Хочешь сказать, каждый из нас способен на убийство? – Думаю, да – при определенных условиях. Люди могут наброситься на других и причинить боль, хотя для большинства должны сложиться совсем уж чрезвычайные обстоятельства. Кто-то заходит чуть дальше, и пока одни только размышляют о возможности, другие начинают действовать; разница здесь лишь в степени вовлеченности. Убийцы – вовсе не особые существа и не злобные монстры, несмотря на все, что пишут в газетах. – Я понял это в случае с Хардиманами. Они казались обычными супругами, просто доведенными до отчаяния. А одно повлекло за собой другое. – Именно это Ханна Арендт[16] назвала «банальностью зла». Она говорила об Адольфе Эйхмане, обыкновенном бюрократе, день за днем бездумно выполняющем свою работу, состоявшую в организации транспортировки евреев из Будапешта в Освенцим. Зло совершенно заурядно, оно все время рядом с нами, как и добро. Опасно тешить себя иллюзиями о чувстве превосходства над теми, кто совершает ужасные преступления. – Хардиманы чем-то похожи на Макбетов, вместе вступивших на путь зла и любивших друг друга до самого конца, – проговорил Олдройд. – Они сильно страдали из-за совершенного преступления и во многих отношениях остались обычными людьми. Ведь в чем суть пьесы? Шекспир постоянно напоминает, что Макбет – человек, несмотря на совершенное им зло. Ему сочувствуешь до самого конца книги, ведь он связан с нами, мы его узнае´м. – Именно. Никогда не стоит забывать, что все мы связаны. При этих словах Олдройд мысленно представил себе тянущиеся под долиной взаимосвязанные туннели и переходы – и ненавистного Аткинса, оказавшегося замурованным глубоко внизу во тьме. * * * На следующий день старший инспектор появился в участке в подавленном настроении. Теперь, когда все детали связали воедино, в Гартвейт-холле отыскали орудие убийства, а в фургоне – следы крови Аткинса, он испытывал душевный спад, как и всегда после окончания дела. Стоило ему войти в кабинет, и почти сразу зазвонил телефон. – Просто хотел сказать – хорошая работа, Джим, – раздался в трубке голос Тома Уокера. – Я слышал, все дело в шантаже? – Верно. – В этих маленьких деревушках порой происходят чертовски любопытные события. И кто-то еще смеет утверждать, что неприятности случаются лишь в Гиптоне и Чаплтауне… – Точно, – отозвался Олдройд, не имея сил выслушивать очередную тираду Уокера. – Ладно, ты проделал чертовски хорошую работу. Хотя главный констебль Уоткинс так не думает. – Почему? В чем дело? – Пресса на разные лады смакует историю о преступнике, бросившемся в Алюм-Пот. – Картер сделал все возможное, чтобы его остановить. – Да знаю я, но Уоткинс мне уже плешь проел. Ныл, что, когда сбежавший преступник совершает самоубийство, полицейские выглядят глупо. – Нечестно, Том. – Знаю, Джим, не нужно мне объяснять. Этот человек – полный кретин, ничего не смыслящий в настоящей полицейской работе. – Когда дело касалось Уоткинса, старший суперинтендант Уокер не беспокоился ни о лояльности, ни о профессиональной этике. – Порой мне кажется, что он никогда не работал в полиции, а сразу чертовски быстро взобрался на вершину. – Он рассмеялся. – Ну ничего, кто-нибудь еще пустит этого гада под откос… Ладно, передай всем, кто участвовал в деле, что они проделали отличную работу. Да уж, нелегко пришлось… Слышал, вы даже спускались в те пещеры. – И неплохо развлеклись. Приятно для разнообразия заняться чем-то еще, кроме посиделок в чужих гостиных. Уокер скептически хмыкнул. – Эти чертовы выбоины создают кучу проблем. Помню, как в семьдесят шестом году пятеро спелеологов утонули в пещерах возле Блэкфелла; спасатели не смогли до них добраться. Я в то время был еще молодым парнишкой. Так вот, газетчики интересовались, почему полицейские не помешали людям спуститься вниз. Вроде как нашли виноватых… Да вздумай мы их остановить, те же самые газетчики раздули бы скандал, что полицейские ущемляют людские права и лезут во все дела… – Уокер ненадолго замолчал, переводя дух. Олдройд ничего не сказал, не желая поощрять начальника на дальнейший разговор. – Ладно, не буду больше отвлекать. Думаю, у тебя есть чем заняться. Не волнуйся, я прочитаю твой отчет и все улажу с Уоткинсом. Вечерняя встреча в баре еще в силе? У Олдройда сжалось сердце. – Э-э… да, конечно. Жду с нетерпением, – солгал он. Положив трубку, старший инспектор некоторое время просто сидел, глядя в одну точку, потом снова взял в руки телефон. Набрал номер и долго слушал в трубке гудки, затем, почти сдавшись, решил сбросить вызов. – Алло? – раздался вдруг знакомый голос. – Джулия, это я. – О, Джим… – Да, я… ну, не думал, что застану тебя дома… – Я сегодня не пойду на работу, плохо себя чувствую. – Что случилось? – Ничего, просто немного болит голова. Занятия начнутся только на следующей неделе. Как дела? – Хорошо. Ну, слегка подавлен… ты же знаешь, какой я в конце дела. Сперва прилив адреналина, потом большой спад. – Да, я помню. – Она немного помолчала. – Ты по-прежнему блестящий детектив. Я видела местные новости. Наверное, случившееся сильно потрясло твоего сержанта… Это тот новичок? – Да, Энди Картер. Очень сообразительный юноша, из него выйдет толк. Слушай… не хочешь сходить в театр? В Западном Йоркширском ставят «Гедду Габлер». В трубке снова повисла пауза. – Э-э… спасибо, но я ее уже видела. На прошлой неделе мы ходили с друзьями по колледжу. – О-о… ладно. – Может, в другой раз? – Хорошо. И вновь мучительное молчание. – Э-э… мне пора. Нужно заняться домашними делами, потом хочу ненадолго прилечь.