– Я не хочу больше это смотреть, – говорит Конор. Он пересекает комнату и вынимает кассету. – Осталось переждать всего два часа – меньше, если мы не побоимся промочить ноги – я голосую за то, чтобы просто посидеть молча. Никаких больше домашних видео. Никаких больше путешествий в воспоминания Даркеров. – Он подходит к камину и бросает кассету в огонь. Когда она не загорается сразу же, он добавляет полено в костер. Но в его руках оказывается не полено, а еще одна ножка, разрисованная белыми облаками. Кто-то разрубил стул Конора и оставил его здесь вместо дров. Он поворачивается к нам. – Я не знаю, кто из вас стоит за всем этим, но я больше не буду подыгрывать. Это безумие, только так можно описать происходящее. Это кончается сейчас. – Что-то я не припомню, чтобы тебя выбирали главным, – говорит Роуз. – Кто-то должен им быть. Ради Трикси. У бедняжки нет никаких шансов повзрослеть в этой семье. Лили уж точно никогда не выиграет премию «Мать года». Меня шокирует вспышка Конора, как и остальных, но больше всего меня поражает, что Лили не отвечает. Молчание не в ее стиле. Она все еще смотрит в экран, хоть на нем больше ничего нет. Роуз это тоже кажется странным. – Лили? – говорит она. Трикси, сидевшая рядом со мной, подходит к Лили и легонько трогает ее за плечо. – Мам? Голова Лили наклоняется, словно она заснула. Ее лицо поворачивается к нам под немного неестественным углом и она кажется немного потускневшей. Словно акварельный портрет самой себя, написанный кем-то, кому стало скучно в середине процесса, или решившим разбавить цвета. – Лили! – кричит Роуз, когда наша сестра падает набок на диван. Она отталкивает Трикси с дороги и наклоняется над Лили, ища признаки жизни. – О боже. Она не дышит. – Мама! – кричит Трикси, пытаясь подойти ближе. В комнате моментально становится очень громко. – Не смей умирать, – вопит Роуз, начиная непрямой массаж сердца. Слова будто взрываются в ушах у Трикси и она прикрывает их руками, пока Конор оттаскивает ее подальше. – У Лили на шее странные отметины, – говорю я, пытаясь помочь. – Это синяки? – спрашивает Конор, тоже заметив их. – Нет. – Роуз качает головой. – Это больше похоже на… ожоги. Ну же, Лили. Если ты меня слышишь, мне нужно, чтобы ты дышала. Мы смотрим в молчаливом ужасе, пока она продолжает делать искусственное дыхание. Трикси плачет, я тоже, и я не могу осознать увиденное и услышанное, пытаясь утешить мою племянницу. В конце концов Роуз останавливается и качает головой. – Слишком поздно, – шепчет она со слезами, струящимися по щекам. – Она мертва. – Ты уверена? – спрашивает Конор. – Конечно, я уверена. Мы молча глядим на Лили, пока костер трещит и плюется, сжигая запись той ужасной ночи. Роуз берет с дивана шерстяной плед и прикрывает им тело Лили. Хоть я уверена, что мы все их видели, никто не упоминает два объекта, привязанных к ее рукам, которые все еще видны. Мы были с ней в одной комнате и даже не заметили. Одной рукой Лили держит бутылку духов, другой – ручное зеркало, привязанные красными лентами. Лили Сестра Дейзи Даркер, Лили, была самой тщеславной из них. Эгоистичной, избалованной, самодовольной ведьмой, смерти достойной. Она была завистливой, любила стонать и ныть, Хотела слишком много, давала слишком мало, и в ненависти обожала жить. Ночь с отцом ее дочери была не по любви, А чтобы показать, что парня может завоевать, хоть все они ее бросали. Материнство удивило ее больше всех. Она не была ни умной, ни доброй, скорее слепой, когда доходило до чувств других. Но главным ее достижением ребенок получился и неведомо как в хорошего человека превратился. На этот раз яблоко от яблони далеко укатилось, дочь непохожей на мать получилась. Как время пришло, никто не знал, кого винить, когда ее отравили духами. Долго мертвой она сидела, с сыпью на шее и холодными руками. Сорок 31-е октября 04:10 – меньше двух часов до отлива – Думаю, ей в духи подмешали какой-то яд, – говорит Роуз. – Что? – спрашивает Конор. – С чего ты так решила и зачем ты вообще это говоришь? – Люди столетиями убивали друг друга парфюмами. Все в этой семье знают, что Лили постоянно брызгается. Посмотрите на отметины на ее шее и запястьях… и на бутылку духов, привязанную к руке. Не нужно быть Пуаро, чтобы догадаться. – Что такого могло быть в бутылке, чтобы убить ее? – говорит Конор, словно обвиняя Роуз. – Я не знаю. Я ветеринар, не химик. Моя сестра только что умерла. Кто-то убивает всю мою семью. Прекрати задавать мне глупые вопросы! – говорит она. Конор хмурится и немного сдает позиции: – Извини. Роуз не отвечает. Я всегда считала, что лучше всего можно узнать человека, слушая его. Не только то, что он говорит, но и то, что утаивает. В молчаливых промежутках между словами спрятаны разные секреты. Простой акт слушания это забытое искусство в нашем мире. Не думаю, что Конор простил Роуз за разрыв с ним после случившегося той ночью, но и не считаю, что она простила его за его поступок. Я не имею в виду его секс с Лили. – Я сказал, извини, – повторяет Конор и Роуз поворачивается к нему. – Неужели? За что конкретно ты извиняешься? И почему ты вообще здесь? Никто из нас не разговаривал с тобой уже много лет, не считая бабушку. Может, ей ты еще был небезразличен, но нам плевать. Ты для меня умер, для всех нас. Когда люди достаточно глупы, чтобы полюбить тебя, случаются ужасные вещи. Тебе стоило держаться подальше! – Роуз склоняется над телом Лили и прижимает ее к себе, снова заливаясь слезами. – Тебе стоило держаться подальше, – повторяет она, не сдерживая рыдания. Оба будто забыли о присутствии ребенка в комнате, только что потерявшего свою мать. Трикси дрожит и так сильно всхлипывает, что едва успевает дышать. Я изо всех сил стараюсь ее утешить. – Думаю, тот, кто убивает семью, находится в этой комнате, – говорит Конор, глядя на Роуз. – Это единственный возможный вариант. – Да ну? – отвечает она. – И кто по-твоему это сделал? Я?