– Я принесла это, – сказала я, доставая белую простынь для костюма призрака из рюкзака. Мне разрешили остаться, потому что никто из них не хотел уходить, но только если я обещала весь вечер прятаться под своим самодельным костюмом. Я не возражала. Я просто радовалась, что гуляю в компании других людей, лично становлюсь свидетелем событий, а не читаю об этом в книге и не смотрю это в телевизоре. Это был большой шаг для кого-то, кто редко ходил куда-либо без матери. Смотреть сквозь те две дыры в простыни было словно жить в тоннеле. Мне нравилась воображаемая безопасность моего облика; я могла видеть все, но не быть увиденной. Почти как сквозь стереоскоп, подаренный мне отцом на Рождество. И я хотела воспользоваться этим на максимум, потому что я знала, что вещи, люди и вечеринки, всегда недоступные мне, оказались на расстоянии вытянутой руки на одну ночь. Все, случившееся потом было настоящим обучением. Прожив столько лет с ощущением, что упускаю веселье, я внезапно поняла, что хочу домой. Ночью на пляже было холодно, поэтому свернуться в кресле перед костром с хорошим романом и чашкой горячего шоколада внезапно показалось мне намного более привлекательным занятием. «Вечеринка» состояла примерно из пятнадцати мальчиков и девочек – часть из которых я видела раньше, но они все равно были для меня незнакомцами – которые сидели вокруг маленького костра, пили дешевый сидр и теплое белое вино. Конор – наш водитель – сначала пил Колу. Я знала, что не стоит пить алкоголь поверх того коктейля таблеток, которым мать пичкала меня каждый день, чтобы мое сердце продолжало биться, но я все же пару раз отхлебнула вина у Роуз, пока никто не видел. Мне не понравился его вкус – оно вообще не было похоже на шампанское, которое я попробовала тем вечером – но я хотела знать, каково быть одной из них. Каково быть нормальной. Спустя час сидения на пляже в простыне я чувствовала себя лишь замерзшей, усталой и меня немного подташнивало. Я заключила, что нормальность переоценена. Лили выпила больше, чем все мы вместе взятые, и это она предложила сыграть в бутылочку. – На кого она покажет, того ты должен поцеловать. Я первая, – сказала Лили с шальной улыбкой на ее красивом лице. Другие тоже заулыбались; весело было всем, кроме Роуз. Мы наблюдали за вращением бутылки – калейдоскоп пьяных лиц подростков, подсвеченных мерцающим пламенем костра. Она крутилась целую вечность, но потом остановилась. Горлышко указало на мальчика, сидящего рядом с Конором. Не колеблясь, Лили вытащила жвачку изо рта и наклонилась поцеловать его. В ход пошли языки и выглядело это неприятно. Она засунула жвачку обратно и улыбнулась всем. В то время секс был для меня загадкой. Я читала о нем, думала о нем, но само занятие им казалось мне одновременно ненужным и негигиеничным. Вид Лили, целующейся с каким-то незнакомым парнем, только привел меня в большее замешательство. – Конор следующий, – заявила Лили. – Я не хочу играть… – Ну же, будь мужиком. Может, напишешь об этом в местной газете, – сказала она, когда он попытался отказаться. Коннор – теперь превратившийся в немного сдувшуюся тыкву – подался вперед и нехотя крутанул бутылку. Пока она вращалась, он не сводил глаз с Роуз, но она остановилась на Лили. Я никогда не видела ее более довольной. Иногда, если нам кажется, что мы чего-то хотим, но не получаем этого, мы ищем, кого-то, кто заполнит эту пустоту. Лили всегда завидовала отношениям Роуз с Конором. Не потому, что хотела с ним быть, а потому что она всегда хотела то, что было у Роуз. Лили терпеть не могла не быть частью чего-то. Она обошла костер и поцеловала его прежде, чем он успел возразить – или убежать – и я заметила, как Роуз приложилась к своей бутылке вина, пока она не опустела наполовину. – Вкуснотища, – сказала Лили с пьяной улыбкой, как только оторвалась от его губ. В том году она начала курить, поэтому я предполагаю, ему было вообще не вкусно. – Кто хочет искупаться голышом? – обратилась она ко всем сразу. Потом она встала, сняла свои ведьмовскую шляпу, черное платье и туфли, и побежала к морю в одном белье. В лунном свете оно казалось белее белого. Забыв о холоде, несколько мальчиков последовали за ней. К тому времени у Лили уже была определенная слава. Ее разновидность веселья была по большей части безобидной и рожденной отчаянной потребностью во внимании, но слухи портят намного больше репутаций, чем реальность. Несмотря на неприятные вещи, которые о ней говорили, в тот момент я бы отдала все, чтобы стать своей сестрой. Все ее обожали. Она была веселой, красивой, свободной и полной жизни. А я была лишь собой. Тридцать восемь СИГЛАСС – 1988 Роуз унеслась в другом направлении, покачивая своим львиным хвостом. А Конор-тыква бросился за ней. Если бы меня так сильно не тошнило, эта сцена могла бы показаться мне смешной. – Ты самая младшая из сестер Даркер, да? – спросил парень, которого я узнала, потому что он был на вечеринке Роуз в ее шестнадцатилетие. Он сел рядом со мной, так близко, что я ощутила запах пива у него изо рта. От вина меня сильно клонило в сон и я не попыталась остановить его, когда он попробовал поднять простыню и заглянуть под нее. Я устала притворяться призраком и жить, как призрак, но часть меня хотела остаться спрятанной. Я одернула простыню. – Хотел бы я, чтобы ты была Дейзи Даркер, – сказал он, немного отстранившись. – Я надеялся, что бутылочка могла бы остановиться на ней, – прошептал он, хоть возле костра уже никого не было. Я не знала, что сказать, поэтому промолчала. – Или, может, мы сыграем в «кошелек или жизнь», если ты не хочешь крутить бутылочку? – невинно предложил он, словно мы обсуждали, в какую настольную игру сыграть в дождливый день. – Я не знаю, как играть в «кошелек или жизнь», – ответила я. – Это просто, я тебя научу. Но сначала подвинься ко мне, ты вся дрожишь. Я тебя согрею. Я огляделась в поисках сестер, но их нигде не было видно. Все остальные разбрелись. Кроме него. И меня. Я пододвинулась на дюйм и он улыбнулся. – Так, – сказал он, – если ты угадаешь, в какой руке я держу шоколадную монету, ты можешь съесть угощение, но если ошибешься, тебе нужно снять простыню. Я посмотрела на шоколадку в блестящей золотой фольге и кивнула. Игра казалась вполне простой и безобидной. Он спрятал руки за спину, затем протянул мне два кулака. Я выбрала пустую руку, поэтому я сняла простыню и он улыбнулся. – Так-то лучше, ты только посмотри, какая ты красивая. Неудивительно, что твои сестры оставляют тебя дома, чтобы ты не затмила их. Сыграем снова? Думаю, это был первый раз, когда незнакомец сделал мне настоящий комплимент. Я знала, что не слишком красивая, не в сравнении с Роуз или Лили, но, признаюсь, мне понравилось это слышать, хоть это и не было правдой. Я молча кивнула, и он протянул мне два кулака. Я снова ошиблась. – Боюсь, одну из них придется снять, – сказал он, отстегивая одну из лямок моего платья. Когда я снова проиграла, он отстегнул вторую. Потом он попытался меня поцеловать, а я попыталась ему позволить. Меня никогда еще не целовали. Это было холодно и мокро, и я держала губы сжатыми, пока он пытался засунуть язык мне в рот. Глаза я тоже закрыла, потому что не хотела видеть происходящее. Я всегда мечтала, что Конор будет первым мальчиком, которого я поцелую, может, потому, что он был единственным, кого я знала. Я уверена, не одна я мечтала о парне сестры, и это его я представляла, когда позволила этому восемнадцатилетнему незнакомцу поцеловать тринадцатилетнюю меня. Я не ожидаю, что меня поймут, но если верить докторам, мне оставалось жить всего пару лет. Тогда я еще не знала, что последний доктор сказал Нэнси о резком изменении прогнозируемой продолжительности моей жизни. И я не хотела умирать, ни разу никого не поцеловав. Когда знаешь, что не можешь строить долгосрочные планы, легко позволить себе совершать мимолетные ошибки. – Попробуй расслабиться, – прошептал мальчик, целуя меня в шею, и я заметила блестящую шоколадку в черном песке позади нас. Он даже не держал ее в руках. А тем временем эти лживые пальцы ползли под мою майку, а затем стянули ее мне через голову. Я была в поношенном спортивном бюстгальтере и не ощутила ничего, кроме стыда. Холодный воздух выбил из меня дух, вырываясь крохотными облаками пара из моего рта. Это напомнило мне об облачных существах, которых я пыталась разглядеть в небе, и я представила, что вижу льва, ведьму и тыкву, когда мальчик потянулся за мою спину, безуспешно пытаясь расстегнуть на мне бюстгальтер. Я увидела кого-то в костюме дьявола, пробежавшего мимо, и испугалась, хоть и знала, что это просто костюм. Бабушка научила нас, что дьявол это не выдуманный человек в красном плаще и с рогами, он – голос у нас в голове, говорящий делать то, что мы делать не должны, он – глаза, которые притворяются, что не видят, и уши, которые притворяются, что не слышат. Он – это вы, я, каждый из нас. Полная луна той ночью флиртовала, дразня небо короткими появлениями и только изредка показываясь из-за туч. Они тоже начали смахивать на чертей. Мальчик снова меня поцеловал, все еще пытаясь расстегнуть мой бюстгальтер. – Подожди, стой, – сказала я, внезапно ощущая сильную тошноту. – Ты такая красивая, я просто хочу посмотреть, – сказал мальчик, таращась на мою грудь. – На что? – спросила я. – На твой шрам. Ты же не умрешь, если мы это сделаем? Можно потрогать его? В тот момент я знала, что если вот такой была «нормальность», то лучше я буду собой. Я оттолкнула его, прикрылась и убежала. – Ненормальная! – крикнул он мне вслед, а затем рассмеялся. Я заплакала, потому что он был прав – я ненормальная. Ненормальная со сломанным сердцем, которая никогда не полюбит и не будет любимой. Ненормальная, чей первый поцелуй был с таким ужасным, омерзительным мальчиком. Ненормальная, которая хотела исчезнуть. Но сначала я хотела попасть домой. Я не видела Роуз или Конора на пляже, но мне казалось, что я слышу смех Лили с мальчиками где-то за камнями. Она всегда жаждала внимания, особенно от мужского пола. Маленькие девочки, теряющие отцов, часто потом всю жизнь ищут их в мужчинах, с которыми знакомятся. Будучи усталой и немного пьяной, я думала, что Лили за мной присмотрит. Камни были покрыты моллюсками и водорослями, и взбираясь по ним, я заработала себе кучу крохотных царапин. Но я продолжала подниматься, пока не оказалась достаточно высоко, чтобы посмотреть, но не быть замеченной. Я была права, Лили разговаривала с мальчиком. Это был Конор. – Роуз на меня злится, – сказал он, отхлебывая из чего-то, похожего на бутылки виски, которое так любил его отец. – Это пройдет, тыковка, – ответила Лили, беря у него бутылку и отпивая. Она поморщилась, словно вкус был ужасен, но потом выпила еще. – К тому же Роуз уезжает в университет, а ты устроился на работу в местную газету… это не продлилось бы вечно. Вы все равно скоро расстанетесь, когда она встретит какого-нибудь умника в Кэмбридже. Как по мне, лучше уж сразу с этим покончить. – Как ты можешь так говорить? Я люблю Роуз, – сказал Конор, звуча плаксиво. – А она любит меня. – Отрицание часто является первичным взносом за разбитое в будущем сердце. – Тогда почему глубоко в душе ты уже знаешь, что она тебя бросит? – сказала Лили. Она все еще была в нижнем белье, но завернулась в полотенце. – Я знаю, правда ранит, и мне жаль, что приходится это говорить, но мы оба знаем, что Роуз слишком хороша для тебя. Я понимаю, как ты себя чувствуешь, она меня тоже бросает, – сказала Лили, подходя ближе к Конору. – Может, мы сможем помочь друг другу почувствовать себя лучше? – Как? – спросил он, отпивая еще виски. Я смотрела на ноги Лили, сделавшие еще один шаг к нему. Ногти у нее были выкрашены в красный, и я знала, что лак был мамин. Я украла все лаки Лили неделю назад, когда она отказалась одолжить мне один из них. Их было десять, поэтому я выкрасила ногти на ногах в разные цвета прежде, чем зарыть каждую бутылочку в песке возле Сигласса. Я представила, как их находят крабы, живущие в бухте Блексэнд, и как они по очереди раскрашивают друг другу клешни. Лили уронила полотенце на землю и подступила еще ближе к Конору, так, что их губы почти соприкасались. Ее белое нижнее белье будто светилось на фоне черного песка. – Может, Роуз и самая умная среди нас, но я умею делать разные вещи, о которых она даже не догадывается, – сказала Лили, глядя ему в глаза. – Я могла бы тебе показать, если хочешь. Или мы можем просто утешиться поцелуями, – добавила она, прижимаясь к нему. – Только сегодня и больше никогда. Это будет нашим маленьким секретом. Но они не только целовались. Я наблюдала из своего укрытия, как они принялись за дело внизу. Раз Миссисипи… Два Миссисипи… Три Миссисипи… В какой-то момент Конор случайно назвал Лили Роуз. Но она, кажется, не была против. Раз Миссисипи… Два Миссисипи… Думаю, из-за токсичной смеси шока, отвращения и разочарования, я не смогла двинуться или что-то сказать. У всех бывают времена, когда они неподвижно застывают, пока призраки прошлого несутся мимо. Я чувствовала себя призраком. Я смотрела, неспособная отвести взгляд, совсем как зеваки, собирающиеся на месте автокатастрофы, пока все не кончилось. Раз Миссисипи… Потом я поскользнулась на камнях и они заметили меня, взглянув вверх. Тридцать девять 31-е октября 04:00 – два часа до отлива Часы начинают отбивать четыре утра, и все молчат. Мои воспоминания о той ночи не появились на экране. Мы видели лишь подростков, сидящих у костра на пляже в 1988-м. Но ту ночь мои сестры с Конором предпочли бы забыть, как и я. Мы никогда не обсуждали случившееся после того как я поймала Конора с Лили. И они не простили меня за то, что было потом, хоть это и не было моей виной.