Я сцепила пальцы у него за шеей и уставилась на него. — Я теперь капитан? Кривая усмешка и дьявол в его глазах. — Пока я не уложу тебя в эту кровать. — Так я и думала. — Есть возражения? — Вообще никаких. — Я прикусила губу, пульс ускорился, как это всегда бывало. — Что? — Думаю, что у слуг могут быть возражения. Экономка Джорджа странно посмотрела на меня. — Это, наверное, потому, что она слышала, как ты кричала прошлой ночью из своей спальни в подвале. Я со смехом хлопнула его по плечу. — Она могла бы услышать и тебя. Ты и сам был не слишком спокоен. К этому времени он пронес меня через двойные двери в спальню, которую мы делили в течение двух месяцев, бросил меня на кровать и забрался на меня сверху, устроившись между моих раздвинутых бедер. — Нет, — искренне сказал он, глубоко целуя меня, и я ощутила вкус сладкого виски и дыма. — Я хочу, чтобы весь мир услышал меня. Я хочу, чтобы они все знали, кого я люблю каждую ночь. — Каждую ночь? Так долго, Доммиэль? Серьезный, пронзительный взгляд, прежде чем он слишком медленно опустился и слишком нежно провел по мне языком и губами, как будто изучая мой рот в первый раз. Запоминая меня. Он поцеловал меня так, как будто это было всерьез. Как будто я была всем. — Навсегда. Затем я поцеловала его в ответ, тихо бормоча, пока мы не сняли одежду, наши руки и тела не задвигались, наши губы не ощутили вкус глубоких, долгих поцелуев, слово «навсегда» связало нас глубокой душевной связью. Когда мы оба достигли кульминации и обмякли в объятиях друг друга, я прижала ладонь к его груди, над его быстро бьющимся сердцем. Благодарная. Ибо он был не единственным заблудившимся, блуждающим и ищущим по пустынным полям мира. Он сказал мне, что мой свет спас его. Но именно его тьма нашла меня. Я крепче прижалась к нему, уткнувшись лицом в изгиб его плеча, и прошептала: — Навсегда, — наблюдая, как снаружи начинает падать снег. Последнее, что я помнила, было завораживающее ощущение его металлических пальцев, скользящих вверх и вниз по моей обнаженной спине, его губ на моем виске, прекрасный, глубокий рокот его голоса, шепчущего в ответ: — Навсегда, детка. Конец