Я замер и затаил дыхание. Мерет двинулась к месту, которое указала своей спутнице, размахивающей красным дымящим факелом. Она подобрала платье, шагнула в темную воду, осторожно ухватила застрявшую в тростнике ивовую корзинку и склонилась над ней. Оттуда раздался крик, пронзительный и жалобный. – Живой, – сказала Мерет. И, взявшись за ручку корзинки, осторожно вытянула ее на берег. Так судьба подарила мне возможность найти Мерет! Заинтригованный ее ночным присутствием в этих местах, я решился двинуться следом за ней. Это оказалось просто: полагая, что они одни, сообщницы громко смеялись и перекидывались шутками. Шли они долго и наконец остановились перед фермой, окруженной стойлами и навесами. На пороге их встретила третья женщина. Они вошли. Я осторожно приблизился. Зрелище заворожило меня. В комнате с низким потолком, в дрожащем свете масляных плошек я разглядел десять колыбелей. В двух лежали новорожденные. Три женщины поставили корзину на стол и приподняли младенца. – Какой горячий! – воскликнула Мерет. Они пощупали крошечное тельце. – У него температура… Словно в подтверждение их слов, малыш проснулся и отчаянно раскричался. Ему тотчас эхом ответили двое других младенцев. Дом наполнил горестный плач. Женщины забегали от одного к другому. – Этот отказывается есть. И постоянно плачет. – А у этого колики. – Неудивительно, ведь их бросили! – воскликнула толстушка. И тут я понял, чем они занимаются… В Мемфисе ходили слухи, будто каждый день какая-нибудь женщина вверяет своего младенца Нилу. Причины разнились: слишком бедная семья, которая не в силах прокормить еще один рот, болезнь матери, физический недостаток новорожденного, гнев обманутого мужа, беременность вследствие изнасилования, постыдная, незаконная, которую желали скрыть. Чтобы избежать вины, матери укладывали спеленутого отпрыска в ивовую корзинку и оставляли на берегу божественной реки, и ее воды уносили дитя. Так что женщины могли питать надежду, что благодетель Нил спасет младенца, а какая-нибудь добрая душа выловит корзинку и вырастит дитя. Вот Мерет со своими подругами и объединились, решив вылавливать этих крохотных изгнанников ниже по течению, в этой бухточке, где река замедляла свой бег. Они не убивали детей, они оказывали им помощь. Они воплощали собой доброту Нила. Я с облегчением вздохнул: эти операции по спасению подтверждали созданный мною образ Мерет, которая представлялась мне не только безобидной, но и милосердной, великодушной, существующей на стороне красоты и жизни. Однако в яслях царила паника. Младенческий плач не утихал, малыши будто соревновались, кто громче завопит, а неподготовленные кормилицы метались от одного к другому, безуспешно пытаясь их успокоить. Я опасался, как бы положение не ухудшилось, и, не тратя времени на дальнейшие размышления, толкнул дверь. Женщины в испуге обернулись. Мерет ошеломленно пробормотала: – Ноам? – Я целитель. Позвольте мне помочь вам. Мерет была так потрясена, что даже не возразила. Я послушал дыхание младенца, только что вынутого из корзины. – Это, конечно, лихорадка шестого дня[45]. Обычно она проходит сама. Однако если она затягивается или у новорожденного начинаются судороги, могут быть осложнения. Необходимо снизить температуру. Я обернулся к толстушке: – Вымой руки и распеленай его. Ошарашенная моей самоуверенностью, женщина повиновалась. Пока она разматывала свивальник, я обратился к хозяйке фермы: – Принеси чистой воды и тряпки. Напои его. Приложи ему компрессы ко лбу, к затылку, в области паха и на щиколотки. – После чего спросил Мерет: – Есть у тебя солдатская трава? Женщины в замешательстве переглянулись. Я предложил другие названия этого растения: – Живучая трава? Кровавница?[46] Неожиданно я вспомнил, что она растет скорее к северу от Великой Воды, а не в Египте. Тогда я стал перечислять целебные травы, доступные в этом регионе. – Тимьян? Или липа? Крепкий отвар облегчит ему дыхание. И снизит температуру. Мерет бросилась к ларю для продуктов и принялась рыться в нем. Я указал на двух других новорожденных: – Отодвиньте колыбели как можно дальше, иначе младенцы заразят друг друга. Толстушка и фермерша переставили кроватки, максимально увеличив расстояние между ними. Я склонился над одним из крикунов. Он раскрыл рот, и я разглядел обложенные белыми пятнами язык, внутреннюю сторону щек и губ. Я вымыл палец, ввел его в детский ротик и, следуя наставлениям Тибора, потер белые точки: если они исчезнут, значит это остатки молока; если нет – это грибок. Увидев, что пятна не уходят, я сделал вывод, что малыш страдает от стоматомикоза. – Мне бы горечавки. У вас ее нет? Ладно, пока обработаем его пальмовым или кокосовым маслом. Мерет торжествующе продемонстрировала флакон с последним упомянутым мною веществом. Я опять сполоснул руки и занялся третьим младенцем. Задрав ножки к животу, заливаясь слезами и побагровев от злости, он бился в запачканных жидким калом пеленках. – У него довольно банальные рецидивирующие колики, которые бывают на третьем месяце, поскольку, когда он сосет, в его новехонький, не привыкший функционировать пищеварительный аппарат попадает воздух. Есть только один способ облегчить его мучения: делать малышу массаж. Я тотчас принялся за дело и стал снизу вверх и справа налево разминать нежный розовый животик. Малыш сперва удивился, потом срыгнул, пукнул и почти прекратил орать. Помещение постепенно заполнила тишина. Ясли обволокло мирное, спокойное тепло, и теперь они напоминали корабль, который после бури вновь попал в тихую гавань. Две женщины подошли выразить мне свою признательность. А вот Мерет молчала. Я воспользовался этим, чтобы дать им кое-какие рекомендации – некоторые, учитывая их опыт, были бесполезными, другие их заинтриговали и даже увлекли. Я пообещал, что, если они позволят, скоро вернусь, чтобы снабдить их целебными травами и мазями. Они поблагодарили меня и порадовались, что судьбе было угодно, чтобы наши пути пересеклись. По их словам, меня послали боги, и я несомненно был подарком Нила. Держась в стороне, Мерет слушала их и разглядывала меня с растущим изумлением. Когда обе кумушки отошли, чтобы разжечь огонь и приготовить новые отвары, она приблизилась ко мне: – Прости, Ноам. Я и не представляла, что ты такой. – Ничего, я это от тебя утаил. – Почему? – Слишком долго объяснять… Она впилась взглядом в мои глаза. – Мне казалось, что ты никогда не страдал. Как Пакен. Что ты думаешь только о себе, как Пакен. Я считала, что ты ни на что не годен, как Пакен. Я склонил голову. – Глупо, что я позволил тебе так думать. Оживившись, она продолжала: – Если ты столько всего знаешь, значит тебя интересуют другие люди! Я не ответил. Она дружески улыбнулась и заключила: – Я будто впервые вижу тебя. Эти слова потрясли меня: неужели она испытывает такой же шок, как я? Неужели у нее, пусть с запозданием, открылись глаза? Ощущает ли она то же, что почувствовал я под окном, когда застал ее играющей на арфе и поющей? Я поднял голову: устремленные на меня глаза Мерет сияли радостью. Я вздрогнул. Она тоже. Две ее товарки протянули мне хлеб с запеченными овощами. – Возьми, это тебе в дорогу, – сказала толстушка. – Ты далеко живешь? – спросила фермерша. На ум не приходил никакой ответ. Крыши над головой у меня больше не было. Какую ложь придумать? Мерет выпрямилась, щеки у нее зарделись, и она пылко ответила: – Ноам живет у меня. * * * Тайна Мерет открылась, а я от этого только еще сильнее полюбил ее. Свет служил ей лучше, чем тьма. Какая женщина! Точно так же, как ее внешность, душа Мерет лучилась чистотой и ясностью. Да, в ее двойной деятельности проскальзывало желание взять реванш за жизненное поражение, но взять возвышенным способом: Мерет, которой было отказано в материнстве, спасала чужих детей, подбирала их, выкармливала на свои средства, а затем подыскивала им семью.