Подымаясь по тропинке к своему шатру, я решил, что если не сумею с ходу изобрести нужный маневр, то использую какого-нибудь «посредника», чтобы сработала оригинальная идея. Хоть я и остерегался впадать в излишество, как случалось с моим наставником Тибором, который сделался рабом дурманящих снадобий, я все же подчас прибегал к веществам вроде конопли и опия. Стоя на вершине горы, я увидел кавалькаду: вдалеке мчалось стадо горных газелей – легконогие и веселые, они все же держали ухо востро, – когда одна из них упала, другие устремились по крутому склону вниз. Я искал взглядом лису, шакала или каракала, загнавшего антилопу, но никого из хищников не увидел. К тому же бедняжка не отбивалась и не шевелилась. Мне стало любопытно, и я осторожно двинулся в ту сторону. Прелестная светло-коричневая газель лежала на земле недвижно: похоже, у нее остановилось сердце, и ее широко распахнутые, будто подведенные тушью глаза были безжизненны. Я любовался изгибом изящных витых лирообразных рогов, возносившихся над высокими ушами, белизной ее живота и ягодиц, отделенной угольной каймою от каштановой шерстки, покрывавшей бока и спину. Она лежала бездыханная. Как Нура. Сегодня погибли два дивных создания. Как Нура? Судьба подсказала мне решение: я понял, как нужно действовать. * * * Холодная сырость пронизывала до костей. В полночь я спустился в долину с одним из своих ослов. По счастью, туман приглушал лунный свет и угрюмо сгущал тьму. Поначалу мой спутник брыкался и не желал рисковать, ступая по темной и скользкой тропе, но я был упрямее и заставил его следовать за мной. Как я и предполагал, евреи устроили бдение под дубом Шелах. Вокруг гроба вспыхивали оранжевые языки масляных ламп. Я остановился у поворотной давильни, в нескольких шагах от места, и украдкой привязал там своего товарища. Уже прошла череда евреев, отдавших своей госпоже последнюю дань. Оставались лишь три группы: несколько служанок чуть в стороне, Авраам с Исааком и помощниками и прислонившиеся к стволу дуба сторожа. Я спустился в канаву и ползком двинулся вперед. Добравшись до служанок, я прислушался к их болтовне. Хоть их речи были скованы печалью, в них проскальзывали нотки удивления; я понял, что женщины, убиравшие покойницу к похоронам, стали свидетельницами странного явления: мертвое тело их госпожи помолодело. – Вот чтоб мне лопнуть, у нее гладкая, нежная и упругая кожа. – Быть не может! – Наверно, смерть умеет творить такие чудеса. – Авраам ее видел? – Да ты что! Только женщинам дозволено видеть неприбранные останки. Бедняга уже весь извелся; показать ему такую Сарру, ведь такую он и любил, он и вовсе свихнется. – Ну ничего, мы ее хорошенько увернули в полотно. Он не прознает, что с ней приключилось. Я пополз дальше, мысленно благодаря служанок: их сдержанность была мне на руку. Когда я подобрался к кружку близких, Авраам был скорбно простерт на земле; но вот он с трудом поднялся на ноги. Он заговорил непривычно глухим голосом – а ведь прежде его тембр был раскатистым и чистым – и объявил сторожам, что они могут заколачивать гроб. С этими словами он махнул на прощание телу, укутанному в покровы, и, понурившись, удалился; за ним последовали Исаак, приближенные и служанки. Едва они скрылись, я выпрямился и шагнул к сторожам; они было взялись за молотки и гвозди. – Держите, – сказал я, протягивая им кожаные фляги, – Авраам прислал вам вина. Оно вас согреет и ободрит. Желая вкусить нектара, приберегаемого для торжеств, они побросали инструмент, схватили фляги и жадно к ним присосались. Очень скоро один зевнул, едва не вывихнув челюсть, и предложил заколотить гроб попозже; другие поддакнули, тоже зевнули, хлебнули еще по глотку и все разом забылись сном – корень валерианы, подмешанный к вину, действовал безотказно. Я кинулся к Нуре. Случилось то, чего я опасался и ждал: она уже начинала оживать: покров, движимый легким дыханием, еле заметно подымался и опускался. Я осторожно взял ее на руки и пошел с драгоценной ношей по тропе. Возле давильни я опустил ее на землю, взвалил на плечо тяжелый мешок и вернулся к гробу. Я сложил в гроб останки газели, прибил крышку, всунул молотки в руки сторожам, дабы по пробуждении они не усомнились, что выполнили свою работу. Вернувшись к Нуре, я распахнул покровы. Окоченение прошло, тело обретало былую мягкость и наполнялось теплом, лицо оживало красками. Глаза открылись. Меня захлестнул прилив нежности. Она на меня взглянула, попыталась заговорить, поняла, что силы ей отказывают, и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, поцеловал еще бескровные губы и прошептал: – Если я тебя поддержу, сможешь усидеть на осле? Она задумалась, с усилием пошевелилась и подтвердила взмахом ресниц. Я осторожно усадил ее на осла. – Ннно! Мой товарищ больше не упрямился, и мы тронулись в путь; я придерживал Нуру, чтобы ее не слишком раскачивало. Мало-помалу мы добрались до моего шатра. Едва я опустил измученную Нуру на дерюгу, как она заснула. * * * Утром она проснулась румяная и полная сил и сразу объявила: – Хочу пойти на свои похороны! Я расхохотался, не пытаясь понять, радуюсь ли я ее голосу, или меня рассмешила ее шутка. Но она насупилась и упрямо повторила: – Я серьезно: хочу пойти на свои похороны. – Ну да, ведь на них только тебя будет не хватать. Она прыснула и всем телом прильнула ко мне. Мы тотчас освоились и обрели нашу безмятежную близость, которой были так долго лишены. – И ты не скажешь мне спасибо? – У меня целая вечность, чтобы тебя благодарить, – промурлыкала она. – И кого ты положил в гроб вместо меня? – Горную газель. Она была так же прекрасна, как и ты. – Так же? – игриво возмутилась она. – Почти, – поправился я. – Ты ее убил? – Она испустила дух у меня на глазах. Не выдержало сердце. Я принял это как знак судьбы. Она серьезно кивнула. Я погладил ее волосы и спросил: – Как ты решилась на смерть? – Мне помог мой гнев. – Тебе было страшно? – Боялась, что мы с тобой не увидимся. Зато мне очень хотелось досадить Аврааму. Она с ним рассталась, но значило ли это, что она предпочла меня? Я не знал, как выразить свои чувства, и, как обычно, пошел окольным путем: – Ты решила, что больше не станешь любить его? – Если бы мы могли разлюбить усилием воли, мы бы никогда не страдали. Я уточнил: – Но змея ведь не кусала тебя, так? – Разумеется. Она мне понадобилась, чтобы оправдать происшествие. Я помахал медной трубочкой с иглой на конце, которую отыскал в Нуриных одеждах: – Я выкрал ее, чтобы довершить твою ложь. Ну и отчаянная ты, Нура! Решился бы я на такое? Сомневаюсь. – Ах, я не только укололась ядом, но для надежности и проглотила его. Ужасная гадость…