– Ты страдала? – Вовсе нет! Я вспомнила папин метод: когда он назначал неприятное снадобье, он добавлял к нему мак. Вот я и растерла цикуту с опийным маком. Я взглянул на Нуру новыми глазами. Долгие годы я полагал – как и ее отец Тибор, – что она не интересуется ни травами, ни зельями, но со временем обнаружил, что она многое усвоила и при надобности ее память услужливо дает ей подсказку. Она создала безупречно верный рецепт яда, который позднее применялся не одно тысячелетие[10]. – Как выглядел Авраам? – спросила Нура. – Был очень удручен. Я не узнал его голоса. – Вот и отлично! Хочу увидеть, как он плачет. Вернее: как он оплакивает меня. Она развеселилась. Я этим воспользовался, чтобы задать мучивший меня вопрос: – Почему ты не упоминаешь о Хеттуре? – О ком? – нахохлившись, буркнула Нура. – О Хеттуре. – Ты ее видел? – Нет. Твоя служанка возмущалась ее поведением. Но почему ты не говоришь о ней ни слова? – Зачем говорить о ничтожестве? – проворчала она. – Давай-ка переоденемся. Я в самом деле не хочу пропустить свое погребение. Интересно, осмелится ли она туда сунуться… – Кто? – Та, о которой мы не говорим. Вся равнина была взбудоражена. И кочевников-евреев, и местных жителей выбило из колеи событие, порвавшее цепь здешних обычаев: Авраам вознамерился предать тело супруги земле и теперь торговался насчет участка. Неслыханное дело! Кочевники не признавали собственности, будь она частная или общественная, что объяснялось их вечными перемещениями; и вот Авраам этот закон попрал. У багроволицего фермера-свиновода, слегка похожего на своих подопечных, он хотел купить луговину с гротом, в котором собирался схоронить останки Сарры. Тронутый скорбью Авраама, свиновод предложил ему использовать пещеру даром. – Между нами и речи нет о деньгах, Авраам. Похорони ее с миром. – Я настаиваю, Ефрон. Я пришлый, хоть и жил среди вас. – Предлагаю тебе свое поле. Воспользуйся им. – Но я хочу его выкупить. Во сколько ты оцениваешь это поле с деревьями? Упрямый Авраам переубедил фермера и выкупил участок. Авраам – владелец земли! Авраам – собственник![11] Началась прощальная церемония. Четверо пастухов несли на плечах задрапированный гроб; они опустили его на землю перед пещерой. Все выстроились, пропели псалмы и прочли молитвы, затем Исаак начал похвальную речь той, кого считал своею матерью. Авраам стоял в окружении помощников; он слушал, с трудом удерживая рыдания, потом уступал им и снова боролся с отчаянием; он был сражен горем. Ни гордость, ни сознание своего долга перед народом не помогали ему овладеть собой. Мы с Нурой затерялись в толпе местных жителей, чтобы нас не узнали. Бледная Нура, укрывшись с ног до головы, не сводила с Авраама глаз, желая ощутить глубину его скорби; что касается почестей, воздаваемых им супруге, никаких сомнений не оставалось. Я чувствовал, что Нура, удрученная горем вдовца, готова броситься к нему с криком, что она жива. И потому крепко стискивал ее руку. Во время речи Исаака я заметил в стороне от толпы евреев женщину, смотревшую на Авраама столь же пристально, как и Нура. Я пригляделся к ней и подумал, что мне мерещится. – Но… Нура вздрогнула, глянула на меня, проследила за моим взором и усмехнулась: – Ну да! – Это?.. – Хеттура. В той, которую именовали Хеттурой, я узнал Агарь, бывшую служанку Сарры: ту, которую Сарра дала Аврааму, чтобы он стал отцом; ту, что девять месяцев спустя произвела на свет Измаила; ту, что затем была безжалостно изгнана Саррой. Смуглая бронзоволикая Агарь с косами, украшенными ракушками, была все так же великолепна, если не больше. С годами она ничуть не отяжелела, но расцвела пуще прежнего. Личико пай-девочки обратилось в лицо прекрасной женщины, в нем проявились точность, тонкость и нрав, будто в юности ему отводилась лишь роль наброска. Ее формы сохранили былое благородство, к которому добавилась пленительность, уверенность и властность, принадлежащие лишь зрелости. Величественность и чувственность Агари поразили меня. Я не проронил ни слова, вспоминая о наших пылких объятиях. Справа от нее переминался с ноги на ногу сухопарый тип с оливковой кожей; я признал в нем Измаила, их с Авраамом сына. Нура шепнула мне на ухо: – Она здесь осела десять лет назад. Измаил занимается виноделием. В прошлом году, когда Авраам заметил ее, он остановил тут свой народ. И каждый день ходил к ней. Его страсть к ней вернулась… Из-за него мы и застряли в Мамре на долгие месяцы. Она проворчала: – Агарь по-прежнему влюблена в Авраама. До сих пор. Никого другого и не любила. Последние слова были сказаны мне неспроста: Нура помнила, что некогда Агарь пыталась в моих объятиях забыть Авраама. – Его страсть вернулась? – пожал плечами я. – Но Авраам никогда не стремился к Агари. Это ты толкнула его к ней, он послушался тебя и блудил с ней, чтобы у него появился наследник. – Казалось, он не стремился к ней. Но кто скажет наверняка? Некоторые от нее были без ума. Опять камушек в мой огород? Она сердито буркнула: – Так почему бы и не Авраам? – Он изгнал ее. – По моему требованию! Только по моему требованию… Может, спровадить ее было для него более тяжким испытанием, чем я воображала. Она великолепно созрела! Мне, бедной дурочке, приходилось старить себя и уродовать; она же молодилась и наводила красоту. Я считала зрелость упадком, она же сделала ее достоинством. Признаю, что тут она оказалась хитрее меня. Сглотнув, она добавила: – У нее оружие обычной женщины, но она владеет им блестяще. Она стиснула мне руку. – Ну, я довольна: я заставила ее увидеть отчаяние Авраама! Надеюсь, это зрелище покорежит ей потроха. Каждой свой черед! Евреи затянули песнь, в которой повторялось имя Сарры. Благодаря монотонной музыке и заунывным голосам на собравшихся сошло умиротворение; выпевая «Сар-ра», каждый по-своему с ней прощался; Авраам поначалу невнятно бормотал себе в бороду, но теперь его голос окреп, обрел былую мощь, бронзу, насыщенность и мужественность, отдаваясь в недрах его широкой груди. Нура вонзила мне в руку ноготки, чтобы не рухнуть, и тут же метнула любопытный взгляд в сторону Агари. – Нет, хныкать она все же не собирается! – Она обожала тебя, когда была у тебя в услужении. – Не называй покорность любовью. Я запретила ей меня любить. Вспомни, как эта шлюха убедила Авраама, что Исаак рожден не мной. – Что было правдой. – Она не имела права этого говорить! – Ты изгнала ее с маленьким сыном! Она отомстила, это естественно. И твой подлог был чудовищным! Она озадаченно посмотрела на меня: ей никогда не приходило в голову, что она могла быть причиной несчастья. – Во всяком случае, я оставляю ей Авраама! Пение прекратилось. Авраам шагнул к деревянному гробу, встал на колени, приник лбом к доскам и простонал: – Прости, госпожа моя, прости. Нура едва стояла на ногах. Ее потрясло раскаяние Авраама. Теперь к гробу склонился Исаак, он тоже повторял слова раскаяния: – Прости, мама, прости. Нура отвернулась, на глазах ее блеснули слезы. Покусывая губы, она проворчала с вымученной фальшью: – Очень смешно говорить это газели… Затем Авраам и Исаак выпрямились, схватили свои накидки и выразили скорбь, разодрав их у сердца[12]. – Пойдем, – шепнула Нура. Мы тихонько попятились и оставили наблюдательный пункт. Прошло не меньше часа, прежде чем мы смогли вымолвить слово. Нура пробормотала: – Как упрекать их в чем бы то ни было? Я понимаю, что Агарь влюблена в Авраама, и не буду ее осуждать, ведь я испытала к нему такое же непреодолимое влечение. Я понимаю, что Авраам любит и Сарру, и Агарь, ведь и я люблю двоих, тебя и его. – Так ты их прощаешь?