— Не пытайся себе помочь. Помни, ты в куполе, ты под защитой. Ты слышишь мой голос, он тебя успокаивает. Я рядом, а ты просто наблюдай за всем, что происходит, как в кино. — У меня онемело все тело, я его не контролирую, — продолжил ребенок. — Не могу снять повязку. — Что запомнилось больше всего? — Запах… Есть такие елочки с различными запахами. Пахнет новым автомобилем. И кожей. Да! — воскликнул он. — Я ее чувствую. Это кожа. Кожаный диван. — Куда тебя везут? — Не знаю. Я не вижу. — Что было после машины? — Я уснул. Они мне что-то дали. — Они? Кто это — они? — отчеканил Арсений, а Миронов медленно придвинулся поближе: мальчик говорил очень тихо, почти шепотом. — Я не знаю. Не помню. Их было много. — Они делали тебе больно? — Не помню. — Что было после автомобиля? Сконцентрируйся. Представь, что у тебя от головы идет яркий луч наверх, к небу. Направь свои мысли вдоль этого луча. Что было после автомобиля? — Меня несут на руках, мысли путаются. Я не знаю, правда ли то, что я говорю. — Все, что ты говоришь, — правда, — деликатно перебил мальчика Арсений. — Говори все, что приходит на ум. — Кто-то несет меня на руках. Это коридор. Там много дверей. Я слышу приглушенные голоса. Меня принесли куда-то и положили на кровать. Там со мной еще кто-то. Это какой-то парень. Там несколько голосов. Нас было много. Нас было много! Арсений слушал не отрываясь. Он сам как будто погрузился в какой-то транс и перенесся всем своим телом туда, где был мальчик. Миронов тихонько тронул Романова за плечо, тот вздрогнул. — Достаточно. Сеня кивнул и произнес: — Хорошо. Ты молодец. Теперь подумай о том, что ты любишь больше всего. — Бегать… — Представь, что ты бежишь голыми ногами по свежескошенной траве. Бежишь долго и не устаешь, бежишь просто так, просто потому, что ты любишь это делать. А потом, когда захочешь, падаешь в эту траву и дышишь свежим летним воздухом, вдыхаешь его полной грудью… И на счет «пять» засыпаешь… Один… — Арсений одним движением приказал всем тихо выйти из палаты. — Помни, ты лежишь на траве. Тебе хорошо и спокойно. Два… Ты расслабляешься… Три… Ты под куполом, который защитит тебя от любых напастей. Четыре… Ты спокойно засыпаешь… Пять. Романов осторожно поднялся с кровати, так, чтобы не потревожить покой мальчика, взял с тумбочки телефон, нажал на кнопку уменьшения звука и медленно двинулся к выходу из палаты. — Он не врет. Все, что он говорит, это правда. Во всяком случае, он так думает. Впрочем, под гипнозом врать практически невозможно, — говорила за дверью Инга Юрьевна, когда Арсений вышел в коридор. — Заметили, он взял себе имя Павел. В таких случаях, как правило, называют то имя, которое что-то значит для человека. Может, это имя его отца, или друга, или какого-то героя. Однако у него нет никакой реакции на упоминание родителей. У него нет к ним даже подсознательной тяги. Я ему предложила альтернативный вариант решения проблемы через родителей и его буйную фантазию на эту тему, но он не стал менять свою правду на мифических маму и папу. Он не внушаем. Последнее, что хочу сказать: будет очень сложно разобраться, что из того, что он говорит правда, а что только кажется ему правдой. То, что с ним произошло, запустило механизм вытеснения. Мозг, пытаясь спасти сознание мальчика от сумасшествия, тотально стер все, всю его жизнь, плюс сильная травма головы. То, что он помнит, может быть тем немногим, что не вызывает негатива, а возможно, это всего лишь картинки из кино, книг, воспоминаний, которые хаотично занимают все освободившееся пространство памяти. — Говоря о родителях, вы намекаете на то, что над ним могли так надругаться именно они? — бросил Миронов. — Сложно сказать. Но такая вероятность существует. Однако он никак не реагирует на упоминание о них. Он не помнит родителей совсем. Что же такое могло случиться с этим ребенком, что его мозг решил раз и навсегда спрятать увиденное подальше в потаенные уголки разума? И как этому хрупкому детскому организму удалось выжить в том ужасе, который ему пришлось перенести? Но, видимо, так заведено, что в слабом больном теле живет и крепнет великая сила, она-то, как правило, и губит оболочку, в то время как здоровье, будучи данностью, притягивает к себе телесное богатство и духовную бедность. Художник должен быть голодным — так говорят неспроста. Голод, нехватка материального, горе и лишения заставляют нас развивать внутри себя сильный дух, который, как водится, истощает тело, заставляя его работать все больше, двигаться, действовать вопреки всем законам обмена веществ и физических сил. Миронов замечал эту закономерность и за собой. Как только появлялось новое дело, он становился одержимым. Ему не нужно было есть, спать, отдыхать. Ему нужно было выжить, поэтому под рукой только кофе, а в ногах движение. Вернее, конечно, сон, пища и отдых были нужны, да еще как, но мозг, как заведенный, не отключался ни на секунду, подгоняя тело, заставляя его работать усерднее, что в итоге приводило к абсолютному истощению. Но, как ни крути, духовный голод намного сложнее и сильнее физического. Его сложнее утолить, но если это все-таки удалось, то миг счастья, тот ядерный взрыв эмоций, который происходит внутри, не сравнится ни с одним деликатесом. А сейчас… кажется, азарт новой головоломки только набирал обороты, и Виктор Демьянович начинал «пропадать»… Когда они выходили из здания больницы, МВД бросил взгляд на горящие окна девятиэтажек и высоких общежитий, среди которых спряталась больница — протяженное невысокое здание, скорее похожее на какой-то промышленный корпус или телефонную станцию. Вечерняя темнота и свет в окнах напомнили о приближающейся ночи и снах, которые не давали покоя. Тогда он решил поговорить со специалистом и, по совместительству, своей старой знакомой, которой, пожалуй, можно было доверить свой небольшой секрет. Есть же какие-то наставления в докторской этике о неразглашении врачебной тайны. Впрочем, здесь это было совершенно не важно, Миронов просто доверял Инге Юрьевне. — У вас есть минут пятнадцать? Мне нужно с вами поговорить, — очень серьезно произнес Виктор Демьянович. — Если вы направляетесь к дому, я могу вас подвезти — мы поговорим по дороге. Инга Юрьевна с наигранным подозрением взглянула на следователя, но тут же сменила выражение лица на более дружелюбное. — Ну что ж… Раз предлагаете услуги личного водителя, господин следователь, не стану отказываться, — кокетливо произнесла она. Когда они сели в машину МВД и отъехали от больницы, Миронов попросил: — Инга Юрьевна, давайте сейчас отбросим шутки на некоторое время. Я прошу вас, пусть этот разговор будет строго между нами. Мне нечего скрывать, но и распространяться на эту тему я не хотел бы. — Понимаю, — спокойно ответила женщина, томно разглядывая дома и пятна ночных фонарей, сменяющихся один за другим за окном автомобиля. По ней было видно, что сегодня она устала шутить и щебетать. Наступал вечер — время раздумий и отдыха. Говорят, что цинизм и сарказм — это маска для тех, кто злоупотреблял любовью к ближнему. От альтруиста до мизантропа один шаг, и наоборот. Так, пожалуй, и с постоянными весельчаками. В компании они смеются, валяют дурака, вредничают, подшучивают над близкими друзьями, а, придя домой, снимают эту маску, превращаясь в молчаливых и неразговорчивых мыслителей. Может быть, это оттого, что для веселья надо много энергии и на вечер ее уже не хватает, особенно с возрастом. Однако нельзя отнять того, что так же, как и альтруисты, прикидывающиеся мизантропами, эти грустные клоуны удивительны и живут среди нас. Такой была Инга Юрьевна. Усталая шутница во плоти. — В последнее время я часто вижу сны, — начал Виктор Демьянович, — очень реалистичные, как будто настоящие. Эти сны, знаете, как поводыри. Они показывают мне то, что будет со мной или не обязательно именно со мной, а с кем-то еще в ближайшем будущем. — То есть ты хочешь сказать, что стал ясновидящим? — не отрываясь от пейзажа за окном, удивительно спокойно произнесла женщина. — Инга Юрьевна… — с укором выпалил Миронов. — Что? — невозмутимо сказала она. — Это серьезный разговор. — А я серьезна сейчас, как никогда. Дорогой мой, я повидала многое на своем веку, не все, но многое. И я не шучу. Экстрасенсорика — это целый бездонный океан. Как это обычно происходит? — Как правило, ночью мне снятся сны или один назойливый сон, как сейчас, например. Он словно загадка и просит его разгадать. На днях это случилось со мной, пока я бодрствовал. Ходил как сомнамбула в своем вымышленном мире и говорил с пустотой. — И насколько правдивы эти сны? — Так или иначе, они связаны с тем, что со мной будет. Не было, а будет. Инга Юрьевна глубоко вздохнула, пытаясь найти точные слова для того, что ей хотелось сказать. — Я такое слышу не впервые. И верю твоим словам. Ты хочешь узнать мое мнение? МВД кратко кивнул. — Используй эти сны себе во благо. Пойми, у всего есть причина, и подобное не происходит просто так. Может быть, ты просто устал, может быть, твое подсознание пытается что-то сказать, а возможно, это Божественное провидение. Доверяй себе и своим чувствам, не изменяй им и развивай свое новое умение. Все мы иногда что-то чувствуем. Называй это как хочешь. Интуиция. Шестое чувство. Третий глаз. Не многим дано это понять и прочувствовать. С тобой произошло что-то такое, что приоткрывает для тебя, и только для тебя небольшую тайну, твою тайну. Так не упусти этот шанс, сладкий мой, — подытожила она, одаривая Миронова своей добродушной улыбкой. Морщинки у ее глаз давно уже плотно обосновались и выстроили свои бороздки, однако, как бы женщины ни желали их скрыть, иногда они весьма кстати. Вот и у Инги Юрьевны они лишь указывали на ее незаурядный, острый ум, подчеркивая добрые глаза и улыбку. — То есть вы хотите сказать, что это нормально? — возмущенно произнес МВД, когда они остановились у ее дома. — А ты что, думал, что какой-то особенный? — передразнила она его. — Попроси Арсения тебе помочь. Видел, как он сегодня ловко поработал с мальчиком. Вдруг тебе это поможет… — А я думал, врачи не верят в сверхъестественное… — удивленно пробурчал Миронов. — Если мы не можем что-то объяснить, это совсем не значит, что мы столкнулись с чем-то сверхъестественным. Скорее, даже наоборот… — Инга Юрьевна загадочно улыбнулась, кокетливо добавила: — Удачи, дорогой, — и пошла прочь. — И вам удачи! Спасибо! — крикнул вдогонку Виктор Демьянович. Он решил ничего не откладывать на потом, достал из кармана телефон и набрал номер Арсения. — Сеня, — МВД думал, что его просьба покажется неловкой и странной, поэтому перешел на «ты», — мы с тобой можем немного вместе подумать над этим делом у меня на старой квартире? Звонок застал Романова, когда он едва задремал в трамвае, направлявшемся прямиком в сторону его дома. Арсений услышал слова следователя и расплылся в широкой улыбке, но предпочел сохранить деловитость в голосе: — Конечно. В котором часу? — Я буду там минут через сорок. Ты подходи, как удобно будет. Хитрый ход, господин следователь — сыграть на слабости парня к разного рода загадкам. Но это ровным счетом ничего не значило. Он доверял Арсению, а Сеня доверял ему, так что в долгу они друг перед другом не останутся. Повесив трубку, МВД набрал номер Светы. — Родная, привет. Как вы там? — Нормально, — тускло ответила женщина. Она уже прекрасно понимала, что сегодня и впредь до раскрытия этого дела ее мужчина будет появляться дома крайне редко, и, кажется, она готова была это принять. — Ты где? — Прости, сегодня очень много работы, я поеду на старую квартиру. Завтра постараюсь быть дома. — Что значит «постараюсь»? — Завтра буду дома, обещаю. — Я волнуюсь… — Ты в любой момент можешь мне позвонить, а если что-то случится, приехать. Запри все двери и будь аккуратна, хорошо? — Да. И ты будь осторожен. Целую. — Целую.