— Почему нельзя нормально улицы называть, — ворчала Саша, укладываясь в кровать. — Ну ладно там «виа» или «калле», на худой конец «страда». Напридумывали тут “Cannareggio 1244” и что? И где искать этот номер? — Им и этого мало! — засмеялась Соня. — На разных картах одна и та же площадь может называться campo San Biagio, campo San Blasio и campo San Biasio — на итальянском, венецианском или диалекте региона Венето. С этими мыслями они и уснули и снилось Саше, как ныряет она в крытый переход sottoportego, переходит мост- ponte, чтобы выйти на набережную — fondamento и, наконец, попасть во дворик-тупик corte, но нашла ли она то, что искала, неизвестно, потому что больше ничего из дурацкого сна Саша не запомнила. Глава 3 — Ничего нового я тебе не скажу, — судебный медик вручил Флавио заключение. Обе жертвы были убиты ударом очень тонкого орудия, это либо кинжал, либо рапира… — Рапира? — Что-то вроде фехтовальной рапиры или тонкого копья. У обоих выколоты глаза. У мужчины вырезан язык, у женщины беспорядочно острижены, а местами вырваны волосы. — Этого нам и не хватало… Маньяк? Я не помню подобных преступлений в Венеции. — А ты много слышал об убийствах в Венеции вообще? Были, конечно, случаи, когда особо оригинальные личности привозили жен в Венецию, чтобы здесь и задушить, ты молодой еще, не помнишь. — Отелло себя возомнили? Ох, не нравится мне это все… жертвы сильно мучались? — А вот это единственная новость на сегодня. Вскрытие показало, что перед смертью обе жертвы поели, очень легко, скорее всего просто закусывали аперитив. По количеству этанола можно установить, что это был ликер или десертное вино. Но в крови обнаружено большое количество опиатов, поэтому к моменту смерти оба были в бессознательном состоянии и не реагировали, когда отрезали язык и выкалывали глаза. — Наркотики? — Не думаю. Кто в наше время будет принимать опиум, если существует огромное количество синтетических веществ, которые легко можно купить. — Лекарства? — У обоих сразу? Вряд ли. Но вот, собственно, и все, подробности прочтешь в отчете. И еще… Флавио, будь помягче с графиней, меня очень беспокоит, что тела найдены в ее саду. — Ты давно знаком с графиней? — С детства. Моя мать была лечащим врачом ее покойного мужа, они близко общались, я помню, как в детстве меня брали с собой в палаццо на ужин. Муж ее владел несколькими заводами в Венето, собирал произведения искусства, входил в попечительские советы нескольких галерей. Графиня просто молодец! После смерти мужа она сумела не только сохранить капитал, но и преумножить, вкладывает средства в восстановление памятников, жертвует на реставрацию картин, графиня настоящий патриот Венеции. — Не мудрено, если вспомнить, сколько дожей дала Венеции фамилия Контарини! Доменико, 101й дож, Никколо, 97, и это только 16–17 век, я всех даже не помню. — Контарин. Графиня предпочитает венецианское написание и произношение своей фамилии. Кстати, она сказала, что очень рада видеть венецианца-карабинера. — Я так и представился, Марконом, а не Маркони, по привычке. — Считай, кредит доверия получен, осталось оправдать. — То есть не графиня должна подтверждать свое алиби, а я оправдать доверие? — Это Венеция, caro mio, а она — графиня Контарин. Ты же знаешь, что с определенными кругами в этом городе ты ничего не сможешь поделать. * * * Брат Альфонсо Террановы ни минуты не мог усидеть на месте. Он хватался за голову, бегал по кабинету, постоянно извинялся за беспорядок, хотя в апартаментах было исключительно чисто. Минимум мебели, все в серых и белоснежных тонах — известнейший венецианский искусствовед был явным приверженцем скандинавского минимализма. Последний раз он видел брата два дня назад. Брат работал над какой-то статьей, встречался с разными людьми. Знать бы раньше! Но Леандро никогда не вникал в работу брата. Или делал вид, стараясь не запачкаться скандальной славой Альфонсо. — Вы же знаете, что статьями Альфонсо Террановы были недовольны многие. — Думаете, это повод для убийства? Боюсь, в тех кругах, о которых писал брат, так вопросы не решают это же не юг! — Вы можете дать список тех, с кем у вашего брата были натянутые отношения или конфликты? — Синьоры, на него даже в суд ни разу не подали за диффамацию. Брат никогда не публиковал факты, которых не мог подтвердить. — Соответственно, могут быть люди, решившие отомстить. — Не думаю. Конечно, я составлю такой список, боюсь, я не всех помню, но я постараюсь. — Вам знакома эта женщина? — Капитан показал снимок. — Она… Dio mio! Она мертвая? — Леандро выронил фотографию. — Это та женщина, что найдена вместе с братом? — Да, это она. Посмотрите внимательно. Вы узнаете эту женщину? — Это… да… я узнаю ее… — взяв фотографию дрожащими руками, Леандро Терранова снова уронил ее на стальной серый столик. — Это Лезия. — Лезия? — Как-то так произносится… или Лессия… но брат звал ее Лезия. Она русская, они встречались с братом какое-то время, но давно расстались. — Как давно? — Месяца три назад. — По чей инициативе? — Я не спрашивал. Но это не было трагедией для брата. — А для девушки? — Понятия не имею. — Как они познакомились? — Лезия работала в галерее в Ка д’Оро, ее взяли переводчиком. Насколько я помню, она училась в университете Ка Фоскари. Я вхожу в попечительский совет галереи и часто приглашал брата на мероприятия. Ну, вы понимаете, учитывая сферу деятельности Альфонсо он знакомился с нужными людьми, наблюдал. — Такими, как графиня Контарин? — Да, но графиня… я не знаю, что между ними произошло, но графиня весьма сухим тоном запретила мне приводить брата на мероприятия, которые устраивала. Это было… года три назад, но я помню до сих пор, так со мной никто не разговаривал. — У графини и вашего брата мог быть конфликт? — Я не знаю. Я не спрашивал. — Вы до сих пор помните тот разговор, но вам было не интересно в чем дело? — Это дела брата, я в них не вмешиваюсь. — Где жила Лезия? — Понятия не имею. Думаю, в галерее есть все ее данные. — Она встречалась с кем-то после вашего брата? — Ходили слухи что с директором галереи, и он даже собирался бросить ради Лезии свою семью. Директор галереи Доменико Кардуччи встретил карабинеров у дверей своего кабинета, одетый в дизайнерские серые джинсы и белую футболку без рукавов. Седые волосы подстрижены по молодежному: виски и затылок выбриты, верхние длинные пряди уложены гелем. В мочке уха сверкнула бриллиантовая серьга. — Prego, accomodatevi. Прошу, проходите. Простите за беспорядок. Они все с ума сошли с беспорядком? Кабинет выглядел безупречно, просторный, светлый, наполненный воздухом через огромные высокие стрельчатые окна, выходящие на широкий канал, деревянные полы выскоблены почти добела. Все было белым — стены, портьеры, пол — кроме черного дивана. В гигантской кобальтово-синей вазе стоял один гигантский белый цветок. Все выглядело настолько идеальным и настолько не венецианским, что резало глаз. Беспорядок? Капитану как раз хотелось устроить беспорядок в этом картинном помещении, а заодно встряхнуть, помять, растрепать картинного мужчину, иначе он никак не мог отделаться от впечатления, что разговаривает с манекеном в стерильной лаборатории. Уж очень нарочитым был образ директора, созданный, несомненно, дорогим стилистом, сложно разглядеть личность за безупречным образом человека из мира современного искусства. — Чем я могу помочь? — директор кивнул в сторону дивана, уселся первым, перекинул руку через спинку и вполоборота повернулся к собеседнику. Осталось вручить каждому по бокалу и будет светская беседа, а не опрос свидетеля. Кардуччи сумел завладеть инициативой, в этой обстановке капитан Маркон чувствовал себя не в своей тарелке.