И как, блядь, я должен был вытащить ее из этого? Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Был только один способ узнать это. Мне пришлось пройти через свою дверь, после того, как я ударил этого ублюдка об стену, а затем сломал ему гребаный нос. А потом я взял его руку в свою и хрустнул костяшками пальцев, пока его пальцы не сломались. — Ты не должен трогать вещи, которые тебе не принадлежат, — сказал я. — Твоя мать была бы разочарована твоими манерами. И затем я вошел в свою дверь. Как только я оказался внутри, дверь закрылась за мной, раздался тяжелый стук в открытом соборе. Стены и потолки были полностью белыми, отделанными золотом. Массивные люстры, отделанные тем же золотом, висели в ряд по центру комнаты. На витражах и фресках ручной росписи были изображены образы различных святых и ангелов. Другие святые были высечены в виде скульптур из белого камня и расставлены вдоль стен. Это было место милосердия и благодати, где люди падали на колени, сдаваясь, где добродетельные люди искали искупления от зла. Иронично, что именно здесь нечестивые предпочитали купаться в нем. Какую бы добродетель ни хранило это место, сейчас оно было окутано злобой. Двенадцать часов назад кто-то стоял на этом же месте, глядя на нарисованное изображение Иисуса, охваченный умиротворением. Теперь же дуновение разврата окружало меня, как живое, дышащее существо. На противоположной стороне комнаты мужчина в такой же красной мантии стоял, сцепив руки перед собой. Этот носил черно-золотую маску в венецианском стиле, чтобы скрыть свое лицо. — Ты готов? Я медленно повернул голову в одну сторону, глядя ему в глаза. — А ты? ГЛАВА 32 За любопытство всегда приходится платить, как прошлой ночью, когда я слушала дыхание Чендлера и не сомкнула глаз. Мне следовало подождать в пентхаусе, а не идти за ним в это место. Но после того, как я услышала сообщение, которое он оставил на автоответчик, я хотела, должна была попытаться, помочь ему. Я знала, что это рискованно. Я не была настолько наивной, чтобы думать, что он собирается прогуляться по парку после такого сообщения. Когда я сказала, что хочу помочь, я имела в виду именно это. Теперь, когда я была здесь, моя смелость казалась напрасной. Как только человек в капюшоне втолкнул меня в одну дверь, открылась другая, спрятанная за картиной Девы Марии в натуральную величину. Еще двое мужчин схватили меня за руки, а затем потащили вниз по лестнице, которая привела меня сюда. Я стояла в комнате с мощеными стенами и бетонным полом, гадая, какую цену мне придется заплатить на этот раз — какую цену заплатим мы оба. Толстые белые свечи на высоких железных подставках отбрасывали мягкое янтарное сияние. Красное пламя лизало стены, придавая комнате зловещий вид. Снаружи она выглядела как собор, и, возможно, так оно и было. Но ничего библейского в ней не чувствовалось. — Где Чендлер? — крикнула я, когда еще одна дверь захлопнулась перед моим носом. Я стукнула кулаками по тяжелому дереву, как будто это могло что-то изменить. — Открой эту чертову дверь. — Я никогда не сквернословила, особенно в подземелье святого места, но отчаянные времена и все такое. Словно в ответ на мой крик, дверь открылась, и вошел человек в черной мантии с капюшоном. Тени скрывали его лицо, пока он не шагнул прямо ко мне, протягивая белую шелковую мантию. Грей. Мой желудок скрутило. Если Грей был здесь, значит, я была прав. Они были здесь из-за девочек. — Где Чендлер? — Я оглядела комнату, словно ожидая его появления. — Почему на тебе эта мантия? Мой отец здесь? Он проигнорировал мои вопросы. — Тебе не следовало приходить сюда, — сказал он с холодностью, от которой по моей коже побежали мурашки. Красное сияние плясало на его сильных чертах. Грей был из тех красавцев, которые граничат с ангельскими, из тех красавцев, которые лишились благодати. Он схватил меня за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Ты будешь видеть вещи, возможно, даже делать вещи, которые ты не понимаешь. Несмотря ни на что, делай все, что они скажут. Вернись внутрь к другим девушкам. Другим девушкам. Этот человек принял меня за одну из девушек, которых я должна была спасти. О боже. Что я наделала? Мое тело было словно из свинца. Мои легкие были ледяными стенами. Мое сердце было грузовым поездом, мчащимся по рельсам. — Представь, что ты играешь в игру, — продолжал Грей. Он обхватил мое лицо руками, заставляя перестать дрожать и сосредоточиться на нем. — Ты выполняешь свою часть игры, а мы с Чендлером выполняем свою. Понятно? Выполняешь свою часть. Я сделала глубокий вдох. Выполнить свою роль. Играть роль. Да. Я могу это сделать. В конце концов, именно за этим я и пришла. Я хотела быть в гуще событий, и вот я здесь. Я схватила мантию, заставляя держать себя в руках, по крайней мере, пока не выберусь отсюда. Я собрала все оставшееся мужество и посмотрела ему в глаза. — Да. Я понимаю. — Хорошо, — он пошел к двери. — Они придут за тобой, когда будут готовы. ГЛАВА 33 Человек в маске усмехнулся, словно слышал эту фразу уже сотни раз. Он открыл за собой арочную деревянную дверь, ведущую вниз по бетонной лестнице. Единственным источником света были факелы с красным пламенем на мощеной стене. В воздухе повисло тихое безмолвие. С каждым шагом нам все больше казалось, что мы идем в гробницу. Все, о чем я мог думать — это найти Эннистон. Мужчина снаружи сказал о других девушках. Я знал, что эти мужчины делали с женщинами. Малкольм Хантингтон был готов принести в жертву Братству собственную дочь. Пока что Уинстон Рэдклифф ничем не отличался от них. Мы дошли до нижней ступеньки лестницы, где мужчина открыл еще одну деревянную дверь, кивнув мне, чтобы я вошел внутрь. Комната была тускло освещена, только красное пламя и пара высоких канделябров. Трое мужчин стояли вдоль задней стены. Они были одеты в одинаковые черные костюмы, но их мантии были сплошь черными, а маски белыми с золотыми бликами вокруг глаз. Эти люди обладали большей властью, чем остальные. Воздух вокруг нас сгустился, как будто даже стены этого святого места могли почувствовать их безбожие. Мужчина в центре сделал два шага вперед. — Здравствуй, Чендлер. Мы рады, что ты принял наше приглашение. — Его голос был глубже обычного, замаскированный каким-то фильтрующим устройством. — Твоя Индукция будет состоять из трех этапов: отделение себя, переход и освобождение. Ты пройдешь испытания за пределами своих возможностей. Пройти сквозь тьму и выйти к свету. Вперед, ублюдки. — Я шел во тьме всю свою жизнь. — В таком случае, давайте направим тебя к свету. — С этими словами он отошел назад к двум другим мужчинам, а позади меня зажегся свет. Лед наполнил мои вены, как только я обернулся. Онемевший. Замороженный. Не в состоянии говорить. Лео был привязан к деревянному стулу с повязкой на глазах. К верхней части стула, рядом с его головой, с обеих сторон была прикреплена консервная банка. — Что это за хрень? Один из мужчин в мантии подошел и остановился рядом со мной. — Это твое отделение от себя. Теперь твоя верность принадлежит нам. Ты доверяешь нам, — он протянул мне пистолет. — Не беспокойся о пистолете. Настоящим оружием являются банки. Одна из них наполнена обычной содовой. Другая с серной кислотой. Выстрелишь не в ту и... ну... я уверен, что ты сможешь это понять. Желчь поднялась у меня в горле. Моя кровь похолодела. Ни за что, блядь. Я сузил глаза на человека, который, как я был почти уверен, был моим отцом. — Пошел ты. — Чендлер, я знаю, о чем ты думаешь, — прорвался сквозь напряжение голос Лео. Ублюдок звучал совсем не испуганно. — Просто сделай это, чувак. Я доверяю тебе. Я волновался не за себя. Первый раз я выстрелил из пистолета в тринадцать лет на озере Крествью вместе с Каспианом и Линкольном. Наши отцы бросили нас в центр очередного из своих поганых ритуалов. В тот день мы все стали мужчинами. Я знал, как взвести курок, и моя интуиция обычно была чертовски точной. Но этим ублюдкам я не доверял ни на секунду. Зная их, обе банки были наполнены кислотой, и я собирался сжечь плоть с лица моего лучшего друга. Возможно, при этом я еще поработаю над его слухом и сделаю его слепым. Нет, блядь, спасибо. — И ты тоже иди на хуй. Я не буду этого делать, — сказал я Лео, затем повернулся и направил пистолет на человека, стоявшего передо мной. — У тебя, блядь, извращенное представление о преданности. У меня нет границ. Нет ничего, чего бы я не сделал. Я был неправ, когда сказал эти слова Эннистон, чертовски неправ. Это дерьмо прямо здесь... это был мой предел. — Ты всегда можешь уйти, — человек в мантии жестом указал на дверь. — Никто не заставляет тебя оставаться. Я начал было передавать ему пистолет и выходить, когда в памяти промелькнуло ее лицо, ее нестройное пение и танцы на кухне, то, как она выглядела в этом платье, то, как она, блядь, пахла после того, как кончила на свои пальцы. Невозможно было сказать, что они делали с ней прямо в эту минуту. Если я сейчас уйду, то, скорее всего, никогда не узнаю. Блять! Блять. Блять, блять, блять, блять. Я провел рукой по волосам, потянув их за корни, и издал вой, который отскочил от стен. — Просто выстрели в эту гребаную банку, ты, киска, — крикнул мне в ответ Лео. — Нет, черт бы тебя побрал, — я посмотрел на человека в мантии. — Должен быть другой способ. Он молча смотрел на меня. Твою мать, я хотел убить его. Я хотел убить их всех троих. — Стреляй в банку, — крикнул Лео. Его голос звенел у меня в ушах, отдаваясь эхом в крошечной комнатке. — Нет, — крикнул я в ответ.