— Да нет. Погодите, а почему вы спрашиваете? — Сегодня ночью поступил срочный вызов. В квартире по адресу… так, где это? Ладно, потом найду. В общем, был обнаружен труп, скорее всего, хозяина квартиры. Но это только предварительно, еще экспертам предстоит поработать. — Труп? — изумился Герман. Он ожидал чего угодно. Мог поверить даже в то, что Константин вел какие-то нечистые делишки, но чтобы труп… — Да… В квартире также была женщина, по документам — Темная Марина Владимировна. Германа словно обдало свинцовым душем, намертво пригвоздив к стулу. Он не мог пошевелиться. Марина, его Марина… — Тоже труп? — едва слышно спросил он. — Нет-нет. Живая. Ее определили в диспансер, с вами свяжутся. Кстати, когда вы ее видели последний раз? — Да дня три-четыре назад. Понимаете, мы поссорились слегка, и она ушла… Герман немного ожил. От души отлегло — его Марина жива! — Поссорились? — задумчиво произнес опер. — Причина? Смутившись, Герман пожал плечами, замялся и пробурчал еле слышно: — Да так… мелочи. Кравцов уставил на собеседника невыспавшиеся глаза и строго спросил: — Мелочи? Из-за каких таких мелочей можно уйти на три-четыре дня? Герман втянул голову в плечи. Он и вовсе бы свернулся в клубок, сложился, залез в свою импровизированную раковину и запечатался там — подальше от всего мира. — Это личное, только наше с ней дело, — пробубнил он. Не мог Герман вот так — совсем незнакомому, первому встречному — выложить то, что касается только их с Мариной. Словно от чужого грубого взора, праздного любопытства рассыплется, растрескается и разлетится по ветру так долго выстраиваемый для двоих хрустальный замок. — Подождите, я ничего не понимаю, а кто тогда вызвал вас? И что вообще произошло? Отчего он умер? — словно опомнившись, выпалил Герман. — Это мы и пытаемся выяснить, — спокойно ответил Кравцов. — Где вы были этой ночью, предположительно с двадцати четырех часов до трех ночи? — Я? — растерянно переспросил Герман. — Дома. Работал. — А кто может подтвердить? — Никто, наверно. Я один был. — И, чуть, подумав, добавил: — Можно у консьержки спросить. Она всех знает. — Это мы обязательно сделаем, — кивнул мужчина. — А какие отношения были у вашей жены с убитым? — Да нормальные. Теплые. Он помогал нам часто. — Как помогал? — Да по мелочам и… вот в квартире разрешил пожить. Да что случилось-то? Что с Мариной? Она ранена? Сердце бешено заколотилось. Герман судорожно пытался разгадать — что же произошло? Гость молча смотрел на Германа и не торопился отвечать на посыпавшиеся вопросы. — Ваша жена не ранена, она в больнице. Больше я ничего не знаю. Думаю, с вами скоро свяжутся. После непродолжительной паузы Кравцов продолжил: — Так из-за чего, говорите, ссора у вас произошла? — Да потому что она… — Герман хотел было выпалить наболевшую обиду, но тут же осекся и замолчал. — Ну-ну, продолжайте. Что она? — Да какая разница? — Герман вдруг вспылил. — Какое это имеет отношение к случившемуся? — Позвольте это нам решать. К тому же, если это не имеет никакого отношения, тем более нечего скрывать. — Скрывать? — переспросил Герман. Мужчина смотрел ему в глаза и ждал. А Герман подумал, что, должно быть, выглядит сейчас неимоверно странно, увиливая от вопросов. Не хотелось бы, чего доброго, чтобы еще его заподозрили бог весть в чем. — Да ничего я не скрываю, — начал оправдываться Герман, — просто ссора и ссора. Кому она может быть интересна? Но, ощутив на себе пристальный взгляд оперативника, он все-таки продолжил: — Марина не сказала мне, что брала дни без содержания. Мужчина покачал головой и что-то начеркал на бумаге. — Когда брала? — Да вот на днях. — А вы как узнали? — Совершенно случайно — зашел к ней на работу, мне и сказали. — Угу, — хмыкнул мужчина и в задумчивости потер подбородок. Последовавшая череда вопросов совсем сбила Германа с толку. Гость интересовался всем: и где Марина работала, и как они познакомились, и что сказала в тот вечер, и какими-то мелочами вплоть до того, правша она или левша. — И у кого она жила эти дни? — наконец спросил оперативник. — Не знаю, — пожал плечами Герман. — Вы не пытались ее отыскать? Герман чувствовал себя глупо, словно он не преподаватель серьезного учебного заведения, а неопытный мальчишка, которого сейчас будут отчитывать за какую-то шалость. — Нет, — промямлил Герман. — Ну а с Папандреудисом они насколько были близки? — В каком смысле? — не понял Герман. Полицейский испытующе посмотрел на Германа. В его взгляде читалось не то удивление чистой наивности допрашиваемого, не то тень недоверия. — В прямом. Может, вы что-то замечали необычное в их отношениях? — Необычное? Да нет… Они близки, конечно, были. Константин же дядя. Он, как отец, все время ей помогал, опекал ее. — Опекал, говорите? — Мужчина задал этот вопрос будто для себя, как мысли вслух, не ожидая ответа. И тут же что-то написал на листке. Герману стало неловко, неуютно от того, что пришлось выложить столь личное незнакомому человеку. Да и будто искусственно сведенные вместе в разговоре проблемы — вранье Марины и забота Константина — приобрели какой-то нехороший оттенок. Раньше в голове Германа эти вещи существовали как бы отдельно — злосчастные два дня без содержания сами по себе, Константин с его навязанной помощью — сам по себе. А теперь настойчивые расспросы оперативника заставили подумать об этих явлениях в жизни Германа под иным углом, столкнув их лбами. А еще это ночное побоище… — Вам надо явиться на опознание. Адрес я оставлю. И будут еще допросы. Надеюсь, вы окажете помощь следствию? Гость еще что-то говорил. А пред внутренним взором Германа вырисовывалась жуткая картина: изрезанное, все в крови, тело Константина с выколотыми глазами, а рядом его Марина… Герман машинально подписал бумаги, которые протянул ему Кравцов. Еще какие-то листки зажал в руках, убедительно кивал и даже что-то отвечал. И уже у порога опер вдруг спросил: — А вы всегда дома так ходите? Герман только сейчас обратил внимание, что не переоделся со вчерашнего дня. — Да нет… — растерянно пробормотал он. Кравцов пристально посмотрел на него, кивнул и развернулся к выходу. Вернувшись в кабинет, Герман наступил на что-то твердое. Под ногами очутился перстень с тем самым жутким камнем. «Неужели он все-таки был здесь? — пронеслось в мыслях. — Кого я кромсал? Константина? Почему? Какое-то безумие. Это сон, это могло быть всего лишь сном, если бы не перстень…» Герман покрутил находку в руках и затем надел на палец, точно так же, как носил Константин. Массивное украшение пришлось впору и словно впечаталось в плоть, став единым с ней организмом. Герман почувствовал, как кольцо ожило и потоки энергии вихрем стали врываться через кончики пальцев по капиллярам, венам, подниматься вверх и растекаться по всему телу. Все происходящее казалось иллюзией, и только смерть смотрела в глаза своим устрашающе реальным взглядом.