— Я не знаю, — растерялся Коля. — Мужчина, женщина? — Мужик. — Как он выглядел? — Обыкновенно. Белый. Я не разглядел, испугался. — Где он сейчас? — Не знаю. — Как это не знаешь? — Да так... Я его обратно отпустил. — Обратно?! — Ну да. Лызин помолчал, обдумывая новость. Потом снова спросил: — Если ты сеть отпустил, то она и сейчас там? Коля заерзал озабоченно, стал передвигать по скатерти чашку. Лызин глядел на него и ждал. — Так я того... Сеть-то обрезал. — Как это обрезал? — Да так... — Чертков показал, как он резал сеть ножом. — Вот, значит, как. Обрезал, пожалел сеть... А его, значит, обратно, на дно?! Коля сидел, потупив глаза. — Вот что, Чертков Николай Тимофеевич. Давай-ка все по порядку, ничего не пропуская: когда, где, почему и далее. Чертков помедлил, откашлялся и начал: — Так это, значит, того... На прошлой неделе поехал я сеть проверить на Мудыле. Поднял ее у берега, как положено. А дальше, чую, тяжело. Подумал, опять балаи нанесло или пень какой, изорвал сеть поди. Ну и подымаю. А там, у самого конца почти, как раз посередине реки, он и запутался. — Какой он? Волосы, лицо, во что одет? — Так голый. — Как это голый, совсем? — Ну да, совсем. Я сначала думал — купался и утонул, а потом гляжу, у него к ногам железяка привязана. — Какая железяка? Чем привязана? — Ржавая, круглая. Как колесо. Проволкой привязана. — И ты, значит, его того, решил не связываться? — Ну да. Лызин снова помолчал, пожевал губами. Вот это пироги... — Сеть-то большая была? — Семьдесят пять метров. — А осталось? Чертков пожал плечами. — Ну-ка давай, неси ее сюда. В оставшемся куске было шестьдесят девять с половиной метров. — Так ты, значит, аккуратненько вокруг него сеть и обрезал? — спросил Лызин, когда они кончили мерить и снова сели к столу. — И ничего, говоришь, не заметил? Лицо какое? Старый, молодой? — Так не было лица, рыба, видно, объела... Лызин молчал. — Да вот еще... У него здесь, — Чертков ткнул пальцем себе за правым ухом, — дыра круглая... и здесь... — показал на левый глаз. Лызин молчал, а Чертков беспокойно ерзал. — Груз у тебя на том конце какой? — Кошка... кованая. Новиков ковал... вот такая, — он развел руки сантиметров на двадцать. «Кошка, значит! Ну и гад же ты, Коля Чертков, моя бы воля, я бы таких, как ты... Где его искать-то теперь, с твоей кошкой?» Лызин встал. — Вот что, Коля. Завтра, с утра, раненько, с солнышком, ты отправишься на Мудыль и найдешь мне этого утопленника со своей кошкой. А как выловишь — привезешь и меня отыщешь! Понял? — Так как же... Мне же на работу завтра. — Я тебя от работы освобождаю. На завтра. А коли не сделаешь, надолго освобожу. За сокрытие. Понял? — Понял... я, конечно... с утра... — Ну вот и хорошо. До завтра. — А если я его найду, так мне что, в лодку его, что ли? Лицо Черткова было искажено неподдельным ужасом, и Лызин его пожалел: — Ладно. Не надо в лодку. Оттащишь, где помельче, и пометишь буйком. И сразу сюда! Сам Лызин с утра, заехав в дорожный участок за Даниловым, отправился за гильзой. За гильзой от патрона, которым убили Боева. И вот он нашел ее. Нашел и место преступления и следы преступления. Теперь дело за теми, кто ночевал здесь три недели назад. А это, видимо, будет посложнее, много посложнее. Лызин снова встал на четвереньки. Необследованной осталась еще треть намеченной территории. Минут через сорок запищала рация. Он подошел и снял трубку. — Да? — Товарищ капитан, вам сообщение от Никитина. — Читайте. — «Срочно высылай помощь. У меня тяжелобольной, второй в тайге». — Кто передал? — Молотилов. — Откуда? — С Кутая, из лагеря геологов, через Красновишерск. — Где Никитин? — Говорит, километрах в десяти-двенадцати выше. Лызин помолчал. — Какие будут распоряжения? — не выдержал дежурный. — Подожди! Подумал, огляделся, стряхнул с коленей налипший сор.