— Алло? Слушаешь? — Да, товарищ капитан! — Ты вот что. Срочно свяжись с авиацией и закажи вертолет. Срочно, понял? Пусть с рейса снимают, если надо, и сюда, то есть на аэродром, я минут через тридцать буду. — Понял, товарищ капитан, сейчас сделаю! — И еще. Собери свободных от дежурства. По тревоге. Одежда и все остальное — для работы в тайге. С оружием. Начальнику все передай, я сейчас. — Понятно. А мне можно с вами, товарищ капитан? — А ты кто? — Младший сержант Попов! — Так ты же на дежурстве. — А я подменюсь! — Кто это тебе разрешит? — А вот увидите! — Ну смотри, отбой! Лызин быстро переоделся. Щелкнул десяток раз фотоаппаратом, сложил находки в машину и сел за руль. Начальнику УГРО ОВД Чердынского райисполкома капитану Лызину В. И. Рапорт Я, ефрейтор Жуйко Р. С., нес оперативное дежурство по паромной переправе «Рябинино» в период с 10 по 12 мая. 12 мая во второй половине дня, около 4 часов, со стороны Чердыни на переправу прибыла автомашина «Жигули» ВАЗ 2103 синего цвета. Машину вел высокий молодой человек в синем джинсовом костюме, темных (дымчатых) очках в металлической оправе. Кроме него в машине находился пассажир — человек пожилого возраста. Из машины пассажир не выходил, а спал, надвинув на глаза шляпу и привалившись к стойке кузова. Документы обоих были в порядке, фамилии их и номер машины не запомнил. Опознать при необходимости смогу обоих. 2 июля 1974 г. Ефрейтор Жуйко 4. Никитин Евгений Александрович. 2 июля 1974 г., р. Кутай. В ожидании помощи Никитин занялся лагерем. Ни в палатке, ни в рюкзаках ничего необычного не нашлось — стандартный набор полевиков: белье, одежда, теплые вещи, туалетные принадлежности, инструменты, бинокль, приемник транзисторный — вот, собственно, и все. Бумаг никаких обнаружить не удалось — ни документов, ни писем, совсем ничего. В одном из полотняных белых мешочков, обвязанном плотно бечевкой, оказалось несколько щепотей золотого песка и маленький, чуть больше ногтя, камушек золотой же, самородок. В другом — патроны к карабину. Бич в сознание не приходил, и Никитин принялся за поляну. Здесь было пять глубоких, по четыре-пять метров, шурфов, тянувшихся кривой цепочкой от верхнего края поляны к нижнему. Последний, видимо, был недокопан. Внутри — лопата и кайло. Вторая лопата воткнута в отвал. От этого шурфа Никитин спустился к реке. Именно здесь и сидел промывальщик, когда они пристали. На гальке бечевника лежали брезентовые рукавицы и широкое деревянное корытце с полого наклоненными стенками. «Лоток», — понял Никитин. На дне его горкой сбились гальки, штук десять. Он взял в руки одну, повертел — камень как камень. Положил обратно. Потом заметил желтый блеск на бортике. Задержав дыхание, склонился: на дереве посверкивали мелкие крупинки золота. Осторожно перенес лоток к лагерю, сходил за рукавицами, лопатами, кайлом. Возвращаясь, заметил, что бич очнулся и следит за ним из-под полуприкрытых век. Никитин с лотком присел у него в ногах, ожидая, когда тот перестанет валять ваньку и поймет, что играть с ним бесполезно. Через минуту бич открыл глаза. — Что это? — Золото, — тихо, почти шепотом ответил тот. Видно было, что к нему возвращалась боль. — А камни зачем? — Так. Выкинуть забыл. — Вы здесь золото мыли? — О-ох!!! — лицо бича исказилось гримасой. — Начальник! Увези ты меня отсюда, больна-а! — Терпи, — ответил Никитин. — Скоро за нами прилетят. Так вы здесь золото мыли? — О-оо! — в полный голос тянул бич. — Ничего я не скажу! Ничего-о! Убьет он меня, убье-ет! Увози скорее, начальник, о-оо! Никитин поставил второй укол, и скоро бич затих. Капитан вернулся к столу и взял подсохшую тетрадь, сшитую, как оказалось, не из обычной линованой бумаги, а из плотной миллиметровки. Наполовину тетрадь оказалась заполненной записями, выполненными одним и тем же мелким аккуратным почерком, и рисунками: схематическими набросками реки, зарисовками стенок шурфов, планами и другим. Записи были сделаны профессионально, с сокращениями, конспективно. Местами к листам прилеплены нашлепки глины и земли разного цвета. «Ш. 9, — разобрал Никитин на последнем заполненном листе, — поч. покр. — 12; лессов. сугл. — 20-25; гал. мел. фр. (до 5 см) — 105-110 см; гл. сн. — 18-20; сугл. щб. — 45-50 (пермь?)» и так далее, в том же духе. Смысл прочитанного был неясен, но понятно стало, что записи сделаны геологом. Сердце щемило... Вертолет прилетел даже быстрее, чем он ожидал. Внезапно выскользнув снизу из-за поворота, прошелся по долине, наполнив ее отраженным от гор гулом, развернулся над лагерем, завис и мягко сел в стороне. Дверца распахнулась сразу, как только колеса коснулись земли, из темного его чрева на поляну первым выпрыгнул Лызин, за ним молодой парень в белом халате с металлическим сундучком скорой помощи в руке, потом посыпались остальные: в сапогах, в брезентовых куртках, у некоторых были охотничьи ружья и даже две лайки. Доктор, оглядевшись, не говоря никому ни слова, сразу же пошел к лежавшему под кедром забинтованному бичу. Лызин — к Никитину. — Кто такой? — Не знаю, — пожал плечами Никитин. — Вот как? И что с ним? Никитин кратко рассказал о том, что разыгралось здесь несколько часов назад. — Да-а! — присвистнул Лызин. — Дела-а! Что предполагаешь? — А черт его знает! Послушал тебя, полез, а тут! — Никитин сокрушенно махнул рукой. — Может, конечно, сообщники Боева, но больно уж много их получается, там трое, здесь — еще двое! Может, старатели самодеятельные? Я слыхал, там, где золото, встречаются... Может, он и в самом деле геолог и тоже старательством занялся, а тут напугался? — Он, говоришь, документик тебе оставил? — Вот, — Никитин подтолкнул Лызину сумку. Тот раскрыл ее, достал бумаги и тетрадь, полистал, почитал. — А на этого? — кивнул головой на бича, возле которого суетился врач. — Никаких бумаг? Никитин помотал головой. — А золото где? — Вон, на столе. В мешочке и на лотке. Лызин склонился над столом. — Занятно, занятно... Ну ладно, какой он геолог, мы выясним быстренько. — Взглянул на часы. — Сегодня уже поздно, а завтра с утра в Ленинград запрос пошлем. А я, признаться, подумал, что напрасно тебя сюда сговорил. Боева-то, похоже, уже в живых нет. — Как это нет? — А вот так! Не у одного тебя новости. — И теперь уже Лызин рассказывал о браконьере-трусе Черткове, исчезнувшем трупе и гильзе. — Я ведь, честно говоря, как труп-то всплыл, решил, что Боева убрали при дележе. А теперь... Не вяжется все это. Подошел доктор. — Ну что же, перевязан он вполне терпимо, лучше здесь не сделать. Нужно в больницу. Что ему ставили? Никитин кивнул на сломленные ампулы. Доктор пошел к вертолету за носилками. Лызин, сунув в рот два пальца, громко свистнул и махнул рукой. Милиционеры подошли. В одном из парней, с лайкой на поводке и с ружьем за плечами, Никитин узнал кудрявого здоровяка.