Покрутив так и сяк слова Дика, спросил: — Что… плохо сделали операцию? — Наоборот. В этом смысле все в порядке. Врачи сказали, недели через три, самое большее через месяц ты будешь как огурчик. Еще раз покрутив слова Дика, наконец догадался, в чем дело. — Боишься, что меня кокнут? Прямо здесь, в палате? Дик усмехнулся. Процедил: — Почему люблю иметь с тобой дело — догадлив. Секунды, в течение которых они молчали, показались Шутову необычайно долгими. Наконец он поинтересовался: — Кокнут, даже несмотря на то, что я лежу в госпитале военно-воздушной базы? Дик осклабился беззвучно. — Плевать они хотели на военно-воздушную базу. На них работает кто-то из самой верхушки. Может быть, кто-то из тех, кто наверху в крупном департаменте полиции. Запомни одно: для них ты сейчас главный человек. Они пока не знают, что чемодан нашел ты. Но как только узнают — все. Человек, нашедший чемодан, загнал в чей-то гроб большой гвоздь. Последний. Они расшибутся, чтобы его грохнуть. В назидание другим. После некоторой паузы добавил: — На эту военно-воздушную базу, между прочим, водят экскурсии. Так что проникнуть сюда для них — раз плюнуть. Было слышно, как идут часы на стене. — Главное, не могу поставить около тебя охрану. — Дик уставился в пол. — Не могу, потому что никому не верю. Посидел, прислушиваясь к чьим-то шагам в коридоре. — Запомни: с момента, когда ты поступил сюда, твоя фамилия Паркс. — Паркс? — Да. Майк Паркс. По буквам: Пи-эй-ар-кей-эс. Запомнил? — Уж как-нибудь. — Отлично. Под этой фамилией постараюсь в ближайшие день-два переправить тебя в какой-нибудь другой госпиталь. Куда-нибудь, где тебя никто не мог видеть или слышать. Согласившись про себя с этим, возразил: — Но при одном условии. — При каком? — Ты должен был слышать о Наташе Улановой, раз слышал о других вещах. Постучав пальцами по колену, Дик процедил: — Слышал. Все знаю о Наташе. И знаю, что тебя волнует. — Волнует. Дик, я хотел бы знать все, что с ней будет происходить. Знать каждый день. Это мое единственное условие. Единственное. Дик сморщил лоб. Так, будто хотел согнать этим севшее на лоб насекомое. — Наташе сделали сложную операцию. Вчера. — Она… выживет? Байер посидел с мрачным видом. Посвистел. Вздохнул: — Вообще-то Наташу тоже хорошо было бы куда-то переместить. От греха подальше. — Так перемести. Вместе со мной. — Она нетранспортабельна. И, боюсь, долго будет нетранспортабельна. — Ты не ответил на мой вопрос. Она выживет? — Я не врач. Надеюсь, выживет. Но, Майк, учти — я не врач. Сейчас я отключусь, подумал Шутов. Отключусь, и все. — Если уж о Наташе, могу оказать тебе услугу, — слова Дика долетали откуда-то издалека. — Я тебе дам телефон. По нему ты всегда сможешь узнать, что с Наташей. Звонить можешь из любого города. Спросишь доктора Моретти. Это ее лечащий врач. Скажешь, ты от Дика. Моретти все тебе скажет. — Дик… Спасибо. Быстро набросав на бумажке несколько цифр, Дик положил ее на тумбочку. Сказал, пряча ручку: — Майк… Боюсь, воспользоваться этим телефоном ты не сможешь. — Почему? — Потому что они могут подключиться к телефонам этого госпиталя. И засечь, в какую ты лег больницу. Ты не сможешь даже воспользоваться телефонами-автоматами рядом с больницей. С их техникой они засекут и эти телефоны. Все, отключаюсь, подумал Шутов. Нагнувшись, Дик легонько похлопал его по щеке: — Малыш, пока ты еще не заснул, запомни одно слово: Майами. — Майами… — Он еле прошептал это. — Майами. Правильно? — Да. Если когда-нибудь… ну, допустим, там, где ты будешь лежать после этого госпиталя… ты вдруг, не знаю где, в трусах, в халате или где-нибудь еще найдешь записку с семью цифрами и именем… Просто с семью цифрами и именем, запомни: это номер телефона и нужный тебе человек. Мой человек. В Майами. Получение этой записки будет означать: ты должен лететь в Майами. Если к тому времени сможешь передвигаться — лети сразу. Из аэропорта позвони этому человеку. Можешь ему полностью довериться. Ясно? — Ясно. — И еще одно… — Дик снова постучал пальцами по колену. — Еще одно: когда тебя будут переводить отсюда, из этой палаты, туда, куда я тебя устрою, я тебе предварительно позвоню. Поэтому… Поэтому… Если кто-то вдруг придет сюда с носилками, в белых халатах, с документами и скажет, что они пришли переводить тебя в другой госпиталь, а моего звонка не будет, запомни: это они. И пришли за тобой. В этом случае сопротивляйся, как можешь. Сошлись на нездоровье, зови врачей, сестер, не знаю еще кого. Начальника госпиталя. Если же все это не поможет — держи. Взяв из рук Дика нечто, завернутое в пластиковый пакет, ощутил тяжесть. — «Байярд», — сказал Дик. — Пистолетик аховый. Не Бог весть что. Но его легко скрыть. Может, с ним ты и не спасешься. Но беззащитным чувствовать себя не будешь, это уж точно. Спрячь под матрас. Первые дни нянечки под матрасы не заглядывают. Проверено. Ладно… — Дик дотронулся кулаком до его подбородка. — Я положу. Засунув сверток под матрас у изголовья, кивнул: — Можешь отключаться. У меня полно дел. Вообще увидимся не скоро. Того, как Дик вышел из палаты, он уже не видел. Он спал. Глава 44 Дик позвонил ему через два дня. Звонок раздался в пять утра; Дик предупредил, что сейчас за ним придут врач, сестра и два санитара. Его переводят в другую больницу. Врач, сестра и два санитара привезли его на военный аэродром. Носилки внесли в военно-транспортный самолет. Полет продолжался два часа. На его носилках в ногах лежал мешок. Как сообщил ему перевозивший его врач, в этом мешке находились его личные вещи и документы. Лично у него не было никаких сомнений, что мешок подготовил Дик. Они приземлились в Сиэтле. Он понял это после того, как микроавтобус «Скорой помощи» въехал в город. Больница, в которую его положили, была гражданской. В ней он пролежал восемь дней, научившись за это время вставать с кровати и делать без посторонней помощи пять шагов — ровно столько, чтобы дойти до туалета. Еще через пару дней он наверняка смог бы выходить ненадолго в коридор. Однако учиться этому ему пришлось уже в госпитале «Леннокс Хилл» в Нью-Йорке, на Ист-сайде, куда он был перевезен после предупредительного звонка Дика. В «Леннокс Хилле» он понял, что «байярд», который он перевозил с собой самым простым способом, в кармане пижамы, ему вряд ли понадобится. Для врачей, сестер и санитарок он был Парксом. Стопроцентным. В конце первой недели, проведенной в «Ленноксе», он, надев извлеченный из мешка спортивный костюм, смог доковылять до больничного буфета. Здесь он впервые за долгое время съел нормальный сандвич и выпил кофе. Затем хоть и с трудом, но сам, на своих двоих, вернулся в палату. После этого похода, лежа без сил на своей кровати, попытался понять: когда он сможет самостоятельно выбраться в город? Выбраться, чтобы позвонить доктору Моретти и узнать, что с Наташей. Для этого ему нужно отъехать как минимум в другой конец Манхэттена. Он скрипел зубами, сам не замечая этого. С момента, когда он оставил Анкоридж, прошло больше двух недель. С Наташей за это время могло случиться все что угодно. В том числе и самое худшее. Он же валяется здесь, не в силах сделать больше ста шагов. В город он смог выбраться лишь к концу второй недели, проведенной в «Леннокс Хилле». В мешке, перемещающемся с ним из больницы в больницу, помимо одежды, обуви, документов и денег, находилось также несколько мелких предметов, которыми он пользовался в Минтоукуке. Самым важным из этих предметов была для него сейчас связка ключей. То, что он сможет попытаться выйти на улицу и сесть в такси, он понял после ужина. Выбраться из госпиталя он, без всякого сомнения, сможет беспрепятственно. Порядки в госпиталях он знал. За выходящими не следят. Но зато очень строго следят за входящими. Если он попытается вернуться в госпиталь обычным образом, через входную дверь, его если пустят, то со страшным скандалом. Ему же сейчас никакие скандалы не нужны.