— Я был зол. Это было не всерьез… — Если он достанет рога, я действительно окажусь в его власти. Целиком и полностью. Он превратит меня в монстра. Прошу, Мал! Мне нужно знать, что ты не дашь этому случиться. — Как ты можешь просить меня об этом? — А кого еще?! Его лицо было полно отчаяния, злости и чего-то еще, что я не смогла разобрать. Наконец, он кивнул. — Пообещай мне, Мал, — его губы поджались в тонкую линию, челюсть напряглась. Я не хотела причинять ему боль, но должна была удостовериться. — Поклянись. — Клянусь, — хрипло ответил парень. Я глубоко вдохнула, чувствуя облегчение. Затем наклонилась, прижавшись к нему лбом, и закрыла глаза. — Спасибо. Мы долго так сидели, но потом Мал отклонился. Открыв глаза, я обнаружила, что он смотрит на меня. Его лицо было в сантиметре от моего, достаточно близко, чтобы я почувствовала тепло его дыхания. Я убрала руки с его щетинистых щек, внезапно смутившись нашей близости. Он смотрел на меня еще с минуту, а затем резко встал и ушел в темноту. Я еще долго не могла заснуть, вглядываясь в ночь. Мне было холодно, и я чувствовала себя такой несчастной. Знала, что он где-то там, бесшумно ходит по свежей траве, неся на себе груз ответственности, которую я на него возложила. Мне было жаль, но я радовалась, что с этим покончено. Я ждала его возращения, но, в конце концов, заснула под звездами в одиночестве. *** Следующие пару дней мы провели неподалеку от Черности, исследуя местность на признаки стада Морозова и пытаясь не приближаться слишком близко к заставе. С каждым днем настроение Мала ухудшалось. Он ворочался во сне и практически не ел. Иногда я просыпалась от того, что он крутился и бормотал: «Где ты? Где ты?». Парень видел следы других людей: надломанные ветки, раскиданные камешки, — то, что было невидимо моему глазу, пока он не указывал, куда смотреть, — но ни намека на оленя. Однажды утром парень разбудил меня перед рассветом. — Вставай. Они близко, я чувствую! — он сдернул с меня плащ. — Эй! — жалобно воскликнула я, едва протерев глаза и тщетно пытаясь вернуть своё обратно. — А как же завтрак? Он кинул мне сухари. — Съешь по дороге. Сегодня я хочу пойти по западному маршруту. У меня предчувствие. — Но вчера ты хотел пойти на восток. — Это было вчера, — Мал надел рюкзак и направился в сторону высокой травы. — Шевелись. Нужно найти оленя, чтобы не пришлось рубить тебе голову. — Я не просила рубить мне голову, — проворчала я, потирая лицо и плетясь вслед за ним. — Может, пронзить тебя мечом? Расстрелять? — Я подумывала о чем-то менее кровавом, например, о сладенькой отраве. — Ты сказала, что я должен тебя убить. Детали не прилагались. Я показала язык ему в спину, но была рада видеть его таким воодушевлённым. Наверное, это хороший знак, что он может шутить на подобную тему. По крайней мере, я надеялась, что это шутки. Западная тропа вела нас через рощи лиственниц и лугов с дурманом и красным лишайником. Мал шел очень решительно и легко. Воздух казался влажным и прохладным, и я пару раз ловила парня на том, что он нервно поднимает взгляд в пасмурное небо, но все равно продолжает идти дальше. После полудня мы добрались до небольшого холма, плавно спускающегося к широкому плато, покрытому бледной травой. Мал зашагал по склону, направляясь то в западную сторону, то в восточную. Он поднимался и спускался, а затем снова поднимался и спускался, отчего я чуть не закричала. Наконец, он повел нас к подветренной стороне большого скопления валунов, снял рюкзак и сказал: — Привал. Я кинула плащ на промёрзшую землю и присела, наблюдая, как Мал беспокойно ходит взад-вперед. В конце концов он сел рядом со мной, не сводя взгляда с плато, и опустил руку на лук. Я знала, что он представлял, как стадо вдруг появляется из-за горизонта, их белые силуэты светятся в сгущающемся сумраке, на морозе дыхание превращается в пар. Может, он просил у Святых, чтобы они появились. Это место казалось подходящим для оленя — свежая трава, небольшие голубые озера, светящиеся как монеты в лучах заходящего солнца. Когда оно окончательно зашло, мы наблюдали, как плато постепенно окрашивается в синий цвет наступающего вечера. Затем стали ждать, прислушиваясь к звуку собственного дыхания, стону ветра и шуму просторов Цибеи. Но солнце исчезло, а плато оставалось пустым. Взошла луна, затянутая облаками. Мал не шевелился. Он словно окаменел, вглядываясь вдаль своими голубыми глазами. Я достала плед из рюкзака и накинула его нам на плечи. Здесь, с подветренной стороны скалы, мы были защищены от сильного ветра, но укрытие это — так себе. Тут Мал вздохнул и прищурился в ночное небо. — Скоро пойдет снег. Надо было идти к лесу, но мне казалось… — он покачал головой. — Я был так уверен… — Все нормально, — я положила голову ему на плечо. — Может, завтра. — Наших запасов надолго не хватит, и каждый день, проведенный здесь, увеличивает шанс, что нас поймают. — Завтра, — повторила я. — Мы ничего не знаем. С тем же успехом он мог давно найти стадо и убить оленя. А сейчас просто охотится на нас. — Я в это не верю. Мал промолчал. Я натянула плед повыше и позволила крошечному лучу света засиять на моей ладони. — Что ты делаешь? — Мне холодно. — Это небезопасно, — он поднял плед, чтобы спрятать золотистый свет, греющий нам кожу. — Мы уже неделю не видели ни единой живой души. И от укрытия будет мало толку, если мы замерзнем до смерти. Парень нахмурился, но затем вытянул руку, играясь пальцами со светом, и сказал: — Это нечто. — Спасибо, — улыбнулась я. — Михаил мертв. Свет дрогнул в моей ладони. — Что? — Он мертв. Его убили во Фъерде. Дуброва тоже. Я окаменела от шока. Они оба никогда мне не нравились, но теперь это не имело значения. — Я не знала… — я замешкала. — Как это произошло? Секунду я сомневалась, что он ответит или что мне вообще стоило об этом спрашивать. Мал смотрел на свет, мерцающий в моей руке, и думал о чем-то своем. — Мы зашли далеко на север, вплоть до вечной мерзлоты, а она намного дальше заставы Черности, — тихо проговорил он. — В погоне за оленем мы добрались до самой Фъерды. Капитан решил, что несколько наших человек должны пересечь границу, замаскировавшись под фъерданцев, и продолжить искать стадо. Это было глупо и безответственно! Даже если бы нам удалось незаметно пересечь границу, что бы мы делали, найдя стадо? Нам был дан приказ не убивать оленя, потому мы должны были его схватить, а затем каким-то образом перенести через границу в Равку. Сумасшествие! Я кивнула. Это действительно звучало безумно. — В ту ночь Михаил, Дубров и я смеялись над этим, обсуждали, что это настоящее самоубийство, и что капитан — просто идиот, а затем пили за тех несчастных ублюдков, которым достанется эта работенка. Следующим утром я вызвался добровольцем. — Почему?! — удивленно воскликнула я. Мал снова замолчал. После нескольких минут он ответил: — Алина, ты спасла мне жизнь в Тенистом Каньоне. — А ты спас мою, — возразила я, не до конца понимая, какое это имело отношение к их смертельной миссии во Фъерде. Но Мал меня не слышал. — Ты спасла мне жизнь, а затем, в палате Гриш, когда тебя уводили … я ничего не сделал. Я позволил им увести тебя. — Что ты мог сделать? — Что-то. Что угодно. — Мал… Он раздраженно провел рукой по волосам. — Знаю, звучит бессмысленно. Но так я себя чувствовал. Я не мог есть. Не мог спать. Я постоянно видел, как ты уходишь, как ты исчезаешь. Я подумала про все те бессонные ночи в Малом дворце, когда лежала и вспоминала свою последнюю встречу с лучшим другом, как его лицо исчезло в толпе, пока страж Дарклинга вел меня к экипажу, как я гадала, не вижу ли его в последний раз. Я безумно по нему скучала, но никогда даже не предполагала, что это взаимно. — Я знал, что мы охотимся на оленя для Дарклинга, — продолжил Мал. — Я думал… у меня появилась идея: если найду стадо, то смогу тебе помочь. Помочь вернуть всё на свои места. — Он оглянулся, и между нами промелькнуло понимание, как сильно он был неправ. — Михаил ничего из этого не знал. Но он был моим другом, потому, будучи полным кретином, он тоже вызвался. А затем, естественно, и Дубров. Я сказал, чтобы они этого не делали, но Михаил только рассмеялся и ответил, что не позволит мне одному купаться в лучах славы. — Что произошло дальше?