Подняв лицо к солнцу, Акламин прикрыл глаза. После холодного морга его лучи начинали согревать. Затем, сделав несколько шагов вперед, сказал: — Будем продолжать работать, Глеб. Другого выхода нет. Не огорчайся! Считай, что чужие руки убрали с нашего пути одно из препятствий. — Считать можно что угодно, Аристарх, — сдержанно отозвался Глеб, — только эти считалки ничего не дают. Неопределенность не уменьшилась. И в этом мало хорошего. Они шли по дорожке от дверей морга к выходу с территории. Проходили мимо скамейки, на которой сидели две пожилые женщины. Обе в халатах. Одна из них, с черными глазами, пышными волосами и ногой в гипсе, держала в руках костыли. Вторая, с седыми редкими волосами и впалыми щеками, была с перевязанной рукой. — Я уже и не надеюсь, — говорила седая, — что рука срастется. Возраст-то не восемнадцать лет. И потом, второй раз подряд одну и ту же руку ломаю. Там уже здоровых костей нет. — А ты меньше думай об этом, — советовала черноглазая. — Просто лечись, и все. Нам теперь с тобой главное — не потерять стержень! Потеряешь стержень — потеряешь себя! Останешься со стержнем — любую хворь одолеешь! И не только хворь, но всякую неудачу осилишь! Посему держи в себе стержень, не выпускай. Выпустишь — без головы останешься! А без головы какая жизнь? Малахольная! — Она шевельнула руками, один из костылей выскользнул из старческих пальцев и упал на дорожку прямо перед Глебом. Он приостановился, нагнулся, поднял и протянул пышноволосой женщине с ободряющими словами: — Держите крепче свой стержень! Чтобы не падал больше! Она посмотрела с усмешкой на губах, сказала: — Спасибо, молодой человек. Но костыль для стержня не годится. Вот вы, я по лицу вижу, в разбитых чувствах. А зря. Надо, чтобы не чувства вами, а вы ими командовали. Держитесь. Не давайте стержню прогнуться! И помните, что в любом деле бабка надвое сказала. И все от вашего стержня зависит. Выдержите, не прогнете стержень — нужную бабкину половинку ухватите! Прогнете стержень — другая бабкина половинка сама вас накроет. — Мудро, мудро, — отозвался Глеб и посмотрел на Аристарха, который тоже задержался рядом. — Что скажешь? — Хороший совет, — согласился тот. — Прислушайся. Сейчас он тебе не помешает. — Слово, сказанное вовремя, никогда не помешает! — вставила черноглазая. — А вы, молодой человек, — обратилась к Аристарху, — не хотите моего слова услышать? — Я? — чуть опешил Акламин, сделал паузу и выступил вперед. — Вы считаете, что мне тоже нужен ваш совет? Интересно. Собственно, можно и послушать. Не возражаю. Особенно если совет полезный. — Все советы полезные, — сказала женщина. — Даже в самых плохих есть живое зерно. Главное — вовремя его отыскать, попробовать на вкус, и коль оно окажется горьким, не глотать, а выплюнуть. — Это ваш совет? И как я должен его понимать? — По вам вижу: в своей работе вы не любите суеты, а вот со мной что-то суетитесь, спешите. — В таком случае, может, отгадаете, что за работа у меня? — Я не гадалка, молодой человек, я говорю, что вижу. — И что же вы видите в моем случае? — Ищете вы что-то или кого-то. Оба вы ищете. — И скоро ли найдем? — спросил Корозов. — Не знаю, — сказала черноглазая, глянула на Глеба и снова перевела глаза на Аристарха. — А вам совет такой… — Пожалуй, хватит советов, — вежливо прервал ее Аристарх. — Нет больше времени выслушивать их. Извините, но нам пора идти. — Хозяин-барин, — сказала женщина, прижимая к себе костыли. Переглянувшись, Акламин и Глеб ступили дальше по дорожке. В спину им раздались слова, произнесенные седовласой: — А послушали бы — может, и прок нашли. Она всегда говорит дельное. У нее мать была цыганкой. К ней многие приходят за советом. Так много последнее время развелось любителей давать советы! Аристарху подумалось об этом неодобрительно. Голова забита серьезными проблемами, а старикам девать себя некуда — вот и мудрствуют лукаво. Хочется поговорить. Ну поговорили чуть-чуть, дали им выпустить пар. А дальше — опять к своим проблемам. Натруживать свои мозги, а не выслушивать уличные советы. Пожар и труп в доме Млещенко выбивали из колеи обоих. До этого все казалось более-менее ясным. Нужно было только найти парня, чтобы сдвинуться с мертвой точки и раскрутить дело. Но теперь надежды на парня рухнули. Версия затрещала по швам. Правда, Акламин все еще не сомневался, что парень участвовал в похищении Ольги, но вряд ли был закоперщиком. Похоже, от него избавились как от свидетеля. И надо уже искать того, кто сделал это. И поставил на голову все сразу. Пока к Млещенко вопросов не было. Но, учитывая, что события произошли в его доме, исключать того, что он все-таки что-то скрывает или о чем-то догадывается, было нельзя. Несмотря на его неподдельный испуг и все утверждения. Сбрасывать сейчас со счетов ничего нельзя. Мозг скребла мысль, что пожар мог быть устроен, чтобы обезобразить до неузнаваемости труп парня и скрыть следы убийцы. Но почему именно в доме Млещенко, если тот ни сном, ни духом? Загадка. А если предположить, что Млещенко изначально играет роль и только создает миф, что он никудышный актер? Тогда вся картина меняется. И тогда вообще непонятно, зачем похитили Ольгу. Похититель никак не проявляет себя. Стало быть, цель не в выкупе. Впрочем, это не ново — подобное уже бывало не раз. Вполне возможно, что целью является Глеб. Но в таком случае с какого боку к этому привязан Млещенко? Если, конечно, он привязан. Опять загадка. Тем не менее Акламин поставил перед оперативниками новые задачи. 8 Оправившись после шока, Млещенко долго раздумывал над всем, что произошло, и пришел к выводу, что в дом забрались не простые воры и не с целью обворовать его, ведь воровать особо нечего. Скорее всего, поджидали его с целью убить. Но именно это не укладывалось в голове. Кому и чем он мог помешать? Однако другого объяснения не находилось. Прокручивая в сознании все события последних недель, он приходил к заключению, что причиной мог стать только этот дом, ибо до его приобретения жизнь текла спокойно и удачливо. Вполне возможно, кто-то мстил Римме за то, что она продала дом, а ему — за то, что он приобрел его. Между тем, рассуждая таким манером, Иван, право же, указывал сам себе, что его выводы примитивны. Дом вряд ли стоил того, чтобы вокруг него происходили смертельные события. Зачем тогда нужно было его поджигать? Кому это выгодно? Ведь других наследников, кроме Риммы, не было. В общем, ничего не понятно. Рассуждения Ивана разнились с мыслями Аристарха, каждый смотрел на события со своей колокольни. Но каждый пытался найти зерно и попробовать на вкус. С замиранием сердца Млещенко вспоминал, как с первого мгновения, увидав Римму, был поражен ее красотой. Не хотел отрывать от нее взгляда. Как ни странно, но это стало одной из причин для покупки у нее дома. Возникла тайная надежда, что ему удастся завоевать сердце этой женщины. Он потерял голову. И Настя была права, когда злилась на него и ненавидела Римму. Ибо из-за нее он утратил интерес к Насте. А ведь та уже не сомневалась, что Иван никуда от нее не денется. Она много сил приложила, чтобы отбить всех охочих до него, с которыми он кружился до их знакомства. И все шло на лад. Но Римма спутала ее карты. Правда, Млещенко все еще не отпускал Настю от себя, но в пьяном бреду стал ее называть Риммой. Этого Настя не могла переносить. Думая о доме, Иван всегда видел перед собой Римму. И когда ее порезали, у него все внутри оборвалось. Он, как челнок, стал мотаться к ней в больницу. Ему казалось, что всякий раз при его появлении он видел удовлетворение в ее глазах. Может, было так на самом деле, а может, мерещилось, точно определить он не сумел, но не мог не видеть ее. После исчезновения Риммы из больницы он запил. Настя злилась и радовалась одновременно. Хорошо, чтобы Дригорович вообще никогда больше не появилась на горизонте, — тогда уж на Ивана она обязательно накинет свой хомут. Пожар и труп в доме отрезвили Ивана. Он прекратил пить. Всякий раз, когда приезжал сюда, ходил вокруг дома, подсчитывал убытки и неизменно пребывал в состоянии уныния. Никогда не появлялся тут один — ему почему-то было страшно находиться в горелом доме одному. Всегда брал с собой Настю. И в этот день, собравшись по-походному, надев затрапезные штаны, темную клетчатую рубашку, несвежие туфли, прихватив под мышку расхожую серую куртку, с намерением пролезть между обугленными частями дома, поехал также с Настей. Она не отказалась, но и не собиралась лазить по обгоревшему строению, поэтому одета была, как всегда, в яркую легкую блузку, обтягивающую юбку и красивые босоножки. Ладная фигура и прекрасная прическа обращали на себя внимание. Иван просто закопался в своих поисках, кидаясь от одной красавицы к другой. Он сам сел за руль. Она села рядом. По дороге Настя недовольно ворчала, посматривая по сторонам: — Ты какой-то зажатый сегодня, как будто напуган еще в зародыше! — говорила ему. — И что мы ездим туда без толку? Найми людей, и пусть начинают ремонт. Что ты все ходишь вокруг и смотришь на это пожарище? Нашел на что смотреть! Ты слышишь меня или повесил уши на гвоздик и оглох? Опустив стекло и выставив левый локоть на улицу, Иван молчал. Встречный ветер трепал рубашку и волосы, но Млещенко не замечал ветра. Задумавшись, он пропускал мимо ушей все, что говорила Настя. И это раздражало ее. Повышая голос, она вспыхивала и яростно кричала, готовая схватить его за грудки: — Ты что, совсем квакнутый? Разговаривать со мной не хочешь? Или в голове шурум-бурум? Держа руки на руле, он продолжал молчать, сосредоточенно смотрел через лобовое стекло на дорогу. Когда ее крик прекратился, он, не глядя на нее, расширил ноздри, бросил устало: — Ну что ты разоряешься? Не ори. Я сам знаю, что мне делать. Это не твое дело, сиди и помалкивай. Однако нетерпение било из нее ключом, глаза сверкали: — Я, конечно, могу помалкивать! Дело, разумеется, не мое! Но тогда какого рожна ты меня таскаешь за собой? Для успокоения души? Или ты думаешь, я испытываю удовольствие от того, что вижу сгоревший дом? Не испытываю! Я не извращенка! А может, ты хочешь, чтобы я посочувствовала тебе, несчастному? Даже не надейся, больше не дождешься от меня сочувствия! Пусть тебя жалеет Римка! — Да, я знаю, ты не способна на это, — утомленно поморщился Иван. Отвернувшись, помолчав некоторое время, Настя зло исказила лицо и не поворачиваясь выпустила из себя: — Я на все способна. Но ты убил во мне способность сочувствовать тебе и восхищаться тобой. Я же знаю, зачем ты мотаешься туда. Ты ищешь Дригорович! Может, надеешься увидеть ее среди пепла? Не надейся, не увидишь. Ее больше нет! И я очень рада этому! Поморщившись от ее злословия, Иван едва сдержался, чтобы не обрушиться на нее с ругательствами, бросив лишь: — Заткнись! Вздрогнув, как от удара по щеке, Настя парировала: — У тебя слов для меня нет нормальных, одно рычание! — Ты помолчать можешь? — Помолчать я могу, но и ты ко мне не обращайся! — Я не обращаюсь. — Вот и ладно! Дальше всю дорогу ехали молча. Подъехав к дому, Млещенко остановил машину на грязной от пепла площадке из тротуарной плитки. Пепел лежал на всем вокруг дома: на дорожках, на траве, на кустах, на ветках деревьев. Настя даже не пошевелилась, чтобы выйти из авто, как будто все происходящее ее теперь не касалось. Удивленно глянув на девушку, он спросил: — Выходить будешь? — Зачем? — равнодушно отозвалась она. Не спрашивая больше ни о чем, он выбрался из автомобиля, хлопнув дверью. Накинул на плечи куртку, обошел дом вокруг, как всегда обычно это делал, а потом открыл дверь и вошел внутрь. Оставаясь сидеть в автомобиле, Настя тоскливо рассеянным взглядом смотрела перед собой и ничего в эти минуты не хотела. По дороге сюда они не обратили внимания, что следом за ними из города ехала машина. На отдалении. И когда они с дороги свернули к дому, она тоже съехала с асфальта, остановилась в кустах, в сторонке. Из нее проворно выскочила Дарья Велинская с сумочкой, ремешок которой был наброшен на плечо. На ней были неяркие спортивные брюки и спортивная куртка болотного цвета. Густой загар на лице делал ее похожей на мулатку. А выгоревшие на солнце волосы определенно указывали на другое происхождение. День был хороший. Даже очень. Солнце светило радостно, его лучи щедро разбрасывали по листве солнечных зайчиков. Такая щедрота казалась невероятной, дышала торжеством жизни и покоя. Закрыв машину, Велинская между деревьями и кустами обошла дом Млещенко, подошла с обратной стороны, остановилась, присела на корточки в кустах за деревом и стала наблюдать. В это время Иван в который уже раз ходил по дому, дышал не выветрившимися запахами гари, слушал скрип под ногами, трогал руками полусгоревшую мебель и смотрел, смотрел на одно и то же. Вот так рушатся мечты. Достаточно одного пожара. Зачем он сюда ездил, зачем смотрел на все это и почему не нанимал людей для ремонта, он и сам не мог объяснить себе. Но его постоянно тянуло сюда, как будто он действительно надеялся, как сказала Настя, встретить здесь Римму. Такая надежда была глупостью, он прекрасно все понимал, но никак не мог преодолеть в себе эту тягу. Выглянул в оконный проем — стекла были выбиты, пластиковая рама перекорежена. Ему показалось, что кого-то заметил в кустах за домом. Пригляделся, но сквозь плотную листву никого не разглядел. Подумалось, что ему померещилось. Последнее время постоянно его преследовали какие-то нелепости, и он уже устал от них. Наверно, Настя поистине справедлива: пора нанимать строителей, чтобы разгрести это пепельное зловоние, преобразить дом и забыть об этом кошмаре. И чем быстрее, тем лучше. Пройдя еще раз по дому, посмотрев на тот пятачок, где лежал труп, вспомнил, как первое время это место обходил стороной, а сейчас уже будто притерпелся, не замечал, просто не было никаких эмоций. Глянул на руки — ладони были грязными, подумал: надо помыть, и направился к выходу. Закрыл дверь и вновь пошел вокруг дома. Это уже превратилось в какие-то ритуальные обходы. Настя сидела в салоне авто и как будто совсем не обращала внимания на Млещенко. Ему стало грустно: зря он обидел ее, и вообще несправедлив к ней, не первый раз незаслуженно обижает. Надо за все попросить прощения. И пора уже прекратить метаться. Пора остановиться. Сколько можно ловить журавля в небе? Хватит уже. Настя ведь по сути хорошая, это он последнее время сделал из нее мегеру. Словечки стала отпускать, каких раньше от нее не слышал. Да и сам распоясался дальше некуда. Все, после этого круга вокруг дома нужно начать жить по-человечески. Медленно завернув за угол дома, Иван пошел по периметру, по дорожке из плитки, проложенной вокруг дома. За домом, там, где ему показалось, что он кого-то заметил, увидал, как кусты зашевелились и из них появилась невысокая девушка с сумочкой на плече. Направилась прямо к нему. Значит, он не ошибся, когда смотрел через оконный проем. Остановившись, изумленно смотрел на неожиданное явление. Дарья издалека вцепилась взглядом в его глаза, не отпускала их. У него вертелось на языке, так и подмывало спросить, кто она, почему на его участке, но хотелось сначала услышать ее голос, а потому он ни о чем не спросил. Подойдя близко к нему, Дарья остановилась, не отрываясь от его глаз. Молчком протянула руку для пожатия, он взял ее ладонь и пожал. Дарья, пытаясь подействовать на него гипнозом, быстро сообразила, что ей это не удается. А он был просто поражен ее свободным поведением. Глядел ошеломленно. Ее взгляд показался ему странным: — Что тебе нужно здесь? — спросил, наконец, первым. И тогда только услышал ее голос: — Убить тебя! Не восприняв сразу ее слов, через минутную паузу Иван округлил глаза: — Ты сумасшедшая? — Так же, как все. — Она мгновенно (он даже не уловил движения ее рук) расстегнула сумочку и выхватила пистолет: — Но за что? — успел растерянно спросить он, близко увидав черный ствол с глушителем. — За Александра! — холодно ответила Дарья, хотя совсем не собиралась ничего объяснять ему. Ответ был непонятен Ивану, но Дарье так не казалось. Она уверена была, что когда человек в полуметре от собственной смерти, он станет как угодно изворачиваться, лишь бы отсрочить ее. Сейчас любые слова для него и для нее не имели никакого значения. Она знала, зачем она здесь, и он тоже узнал это. Достаточно для того, чтобы закончить сеанс гипноза. Теперь ствол пистолета стал для него гипнотизером. Не успев больше ни о чем спросить, Иван вдохнул воздух, и в этот миг прозвучал негромкий хлопок выстрела. Он схватился за грудь, и Дарья увидала, как сквозь его пальцы стала проступать кровь и поползла по куртке, а в глазах застыло недоумение. Обмякнув, стал падать на Дарью. Она поспешно отступила в сторону. Иван безмолвно рухнул рядом, лицом в траву. Секунд тридцать постояв над ним, Дарья сунула пистолет в сумочку и быстро скрылась в кустах. Сделала тот же круг и выбралась к своей машине, живо влезла внутрь, положила сумочку на сиденье сбоку и завела мотор. Машина выехала на дорогу и быстро скрылась за поворотом. Зная эту инициацию Млещенко, когда он, приезжая сюда, обязательно обходит дом вокруг, прежде чем зайти внутрь, а уезжая, делает такой же обход, Настя, обиженная, сидела в машине и ждала. На этот раз его завершающий обход слишком затянулся, Иван надолго пропал за домом. За такое время можно было обойти несколько раз. Наконец ей надоело ждать, она раздраженно протянула руку к рулю и надавила на сигнал. Но зажигание было отключено, машина молчала. А Иван все еще не появлялся. Она нетерпеливо приоткрыла дверь, толкнув ее локтем, и громко позвала: — Сколько еще можно там болтаться? Ты совсем очумел! Глухой, что ли? Сними с гвоздика уши! Но снова — тишина. Млещенко не показался из-за угла. Настя, разозлившись, неохотно вылезла из авто, поправила на себе блузку и юбку, и медленно зацокала высокими каблуками по тротуарной плитке. За домом, сбоку от дорожки в траве увидала лежавшего ничком Ивана. В груди у нее ёкнуло. Она приостановилась и кинула взгляд по кустам. Никого. Бросилась к нему, наклонилась. Он лежал в неестественной позе: ноги согнуты, руки вывернуты. Настя стала тормошить тяжелое обездвиженное тело и только теперь ощутила испуг. Присела на корточки и принялась переворачивать на спину. Но в этот миг увидала кровь на его куртке. Распахнула ее — кровавое пятно на рубахе. У нее затряслись руки, страх пронзил насквозь. Решив, что он мертв, она шарахнулась назад, вскочила с корточек и лихорадочно заметалась по дорожке, снова ошалело оглядывая заросли. Но кусты хранили молчание. Все вокруг сейчас пугало ее. Ужас сковал тело. Перед глазами распахнула свою пасть страшная тьма. Настя на трясущихся ногах отступила к дому, прижалась к стене спиной. А потом медленно-медленно, обтирая блузкой грязную копоть с кирпичной стены, стала двигаться в сторону угла. В эти мгновения казалось, что до угла ей придется двигаться целую вечность. Угол сейчас представлялся неким спасительным краем дома, за которым можно было спрятаться от преследующего страха. Наконец она добралась до него, а достигнув, кинулась бегом к машине. В голове у Насти была только одна мысль: поскорее убраться от этого дома, убежать, уехать, чтобы больше не видеть ничего и не испытывать на себе весь кошмар. В этот миг она ощутила себя одинокой, беззащитной, несчастной. Представила, что из-за кустов за нею наблюдают чьи-то злые чужие глаза. И, возможно, на нее нацелен пистолет. Почему-то сразу Настя услыхала голос того ночного гостя, который в квартире Млещенко допытывался, где Римма Дригорович. Ей чудилось, что именно он сейчас отовсюду смотрел на нее. У нее стучали от страха зубы, она прыгнула за руль машины и опустила руку к замку зажигания, царапнув его ухоженными ногтями. Ключа не было. Она вздрогнула, сообразив, что ключ должен быть в кармане у Ивана. Какое-то время приходила в себя, настороженно стреляя глазами сквозь стекла. Никого вокруг. Никаких чужих глаз. Никакого пистолета. Никто не собирается ее убивать. Хотели бы — давно б сделали без лишних хлопот. Здесь она совершенно одна, если не считать тела Ивана за домом. Напряженно она собралась с духом и снова медленно, с опаской вылезла из машины. Преодолевая себя, двинулась к дому. Блузка и юбка сзади были в черных полосах от копоти. Сиденье со спинкой в машине, где только что она сидела, было грязным. Боязливо, бесшумно Настя прокралась по дорожке вдоль дома, завернула за угол, сжалась, увидав Ивана все в той же позе. На цыпочках подошла. Испуганно дотронулась. Слух был обострен так, что чудилось, будто она слышала, как трутся между собой травинки и листья. И в эту секунду ей послышалось дыхание Ивана. Она пригнулась. Он дышал. Он был жив. Напряглась и повернула его на спину. Кровавое пятно на рубахе под курткой расползлось еще больше. С исступленной радостью вскричала: — Иван, ты ведь живой! Ты живой, живой! Как ты меня напугал! — Присела, смотрела на окровавленную рубаху и не знала, что нужно сделать в данную минуту. — Очнись, Иван, очнись! Только не умирай! — Вскочила. — Я сейчас позвоню в скорую! Я бы тебя сама в больницу отвезла, да я тебя в машину не затащу. Ты смотри не умирай! Я сейчас, сейчас! — Побежала к машине, распахнула дверь, дрожащими руками схватила сумочку, сунула руку за телефоном. Пальцы тыкались по экрану, путая цифры. Наконец набрала номер, вызвала. Бегом вернулась к Млещенко. — Крепись, Иван, держись! Пообещали скоро приехать!