– Видимо, от этого он целый день ходит так и не проснувшись, – проскрипел Веласкес. – Я бы на вашем месте позвонил в полицию. Наверняка он у них на учете. А как у него ноги воняют… подумать только, сколько еще осталось здесь этих дерьмовых красных, которые не моются со времен падения Республики. Я уже собирался придумать какое-нибудь оригинальное оправдание для Фермина, когда студентка, беседовавшая с профессором Веласкесом, обернулась, и у меня отвисла челюсть. Она мне улыбнулась, и у меня вспыхнули уши. – Привет, Даниель, – сказала Беатрис Агилар. Я ей кивнул, онемев, когда понял, что исходил слюной по сестре моего лучшего друга, которой втайне побаивался и которую, как мне казалось, терпеть не мог. – А, так вы, кажется, знакомы? – спросил заинтригованный Веласкес. – Даниель старый друг семьи, – объяснила Беа. – И он единственный, кому хватило мужества сказать мне как-то, что я самоуверенная дура. Веласкес потерял дар речи. – Это было девять лет назад, – внес я поправку. – И я погорячился. – Что ж, я до сих пор жду твоих извинений. Веласкес от души рассмеялся и забрал у меня из рук пакет. – Мне кажется, я здесь лишний, – сказал он, вскрывая его. – О, отлично! Слушай, Даниель, передай отцу, что я ищу книгу Франсиско Франко Баамонде под названием «Сид Кампеадор: юношеские послания из Сеуты» с предисловием и комментариями Пемана. – Считайте, уже передал. Через пару недель мы вам что-нибудь сообщим. – Ловлю тебя на слове, а теперь мне надо спешить: у меня еще встреча с тридцатью двумя невеждами. Профессор Веласкес подмигнул мне и исчез в недрах аудитории, оставив нас с Беа наедине. Я не знал, куда девать глаза. – Слушай, Беа, когда я тебя обозвал, по правде говоря, я… – Я пошутила, Даниель. Мы тогда были детьми, а Томас и так тебе изрядно врезал. – Да уж. До сих пор искры из глаз сыплются. Беа улыбалась мне, кажется, предлагая мир или по крайней мере перемирие. – К тому же ты был прав, я действительно самоуверенна, а иногда и немного дура, – сказала Беа. – Я ведь не слишком тебе нравлюсь, Даниель, верно? Вопрос совершенно сбил меня с толку, обезоружил и даже напугал тем, как легко утратить неприязнь к человеку, которого считаешь врагом, если он демонстрирует тебе дружелюбие. – Это неправда. – Томас говорит, что на самом деле я тебе не то чтобы не нравлюсь, просто ты не перевариваешь моего отца, а платить за это приходится мне. А его ты боишься. Я тебя не виню, его все боятся. Вначале я был растерян, но вскоре уже улыбался и кивал: – Выходит, Томас знает меня лучше, чем я сам. – Не удивляйся. Мой брат всех нас насквозь видит, просто помалкивает. Но если вдруг однажды откроет рот, стены рухнут. Он очень любит тебя, знаешь? Я пожал плечами и потупился. – Он постоянно рассказывает о тебе, твоем отце, книжной лавке и об этом вашем приятеле, что теперь с вами работает. Томас полагает, что он не реализовавшийся гений. Порой мне даже кажется, что он считает своей настоящей семьей вас, а не нас. Я встретил ее взгляд – твердый, открытый, спокойный. Не зная, что сказать, я просто улыбнулся. Она загнала меня в угол своей искренностью, и я отвел глаза и стал смотреть в окно. – Не знал, что ты здесь учишься. – Да, на первом курсе. – Литература? – Мой отец считает, что точные науки не для слабого пола. – Да. Слишком много цифр. – Мне все равно, я люблю читать, а кроме того, здесь можно познакомиться с интересными людьми. – Как профессор Веласкес? Беа криво улыбнулась: – Я всего лишь на первом курсе, но знаю уже достаточно, чтобы видеть пройдох за версту, Даниель. Особенно людей его типа. Я спросил себя, к какому, интересно, типу она относит меня. – Кроме того, профессор Веласкес друг моего отца. Они оба члены совета Ассоциации защиты и развития сарсуэлы и испанской поэзии. Я сделал вид, что весьма этим впечатлен. – А как твой жених, лейтенант Каскос Буэндиа? Улыбка исчезла. – Пабло приедет через три недели в увольнительную. – Ты, должно быть, рада. – Да, очень. Он замечательный парень, хоть я и представляю себе, что ты о нем думаешь. Это вряд ли, подумал я. Беа смотрела на меня немного настороженно. Я уже хотел сменить тему, но мой язык меня опередил. – Томас говорит, что вы собираетесь пожениться и перебраться в Эль-Ферроль. Она быстро кивнула: – Как только у Пабло закончится служба. – Тебе, должно быть, не терпится, – сказал я, и в голосе моем прозвучала издевка; голос вообще звучал вызывающе, я и сам не знал почему. – Если честно, мне все равно. Его семье принадлежит там пара верфей, и Пабло возглавит одну из них. У него прирожденный дар руководителя. – Это заметно. Беа сдержала улыбку. – Кроме того, после стольких лет Барселону я знаю вдоль и поперек… – Ее взгляд стал грустным, усталым. – Как я поняла, Эль-Ферроль замечательный город. Полный жизни. А морепродукты там, говорят, просто фантастические, особенно крабы. – Беа вздохнула и покачала головой. Казалось, если бы не была такой гордячкой, она вот-вот заплачет от досады. Но она негромко рассмеялась. – Уж девять лет прошло, а тебе все еще нравится меня обижать, верно, Даниель? Что ж, давай, не смущайся. Я сама виновата, думала, что мы станем друзьями или сделаем вид, что стали, но, похоже, мне далеко до моего брата. Прости, что отняла у тебя время. Она повернулась и пошла по коридору, ведущему к библиотеке. Я смотрел, как она шла по черным и белым плитам, а ее тень прорезала полосы света, струившегося сквозь оконные стекла. – Беа, постой! Проклиная свой характер, я бросился следом. Посреди коридора нагнал, схватив за руку. Ее взгляд обжег меня. – Извини. Но ты ошибаешься: это не твоя вина, а моя. Это мне далеко до твоего брата, да и до тебя. А если я тебя обидел, то из зависти к этому придурку, что ходит у тебя в женихах, и от злости, что такая, как ты, готова последовать за ним хоть в Эль-Ферроль, хоть в Конго. – Даниель… – Ты ошибаешься во мне, мы можем стать друзьями, если теперь, зная, сколь малого я стою, позволишь мне протянуть тебе руку. И с Барселоной ты не права, полагая, что знаешь ее наизусть; берусь доказать, что это не так, если ты разрешишь мне показать тебе город. Я видел, что ее лицо осветилось улыбкой, а по щеке скатилась тихая слезинка. – Надеюсь, ты не врешь, – сказала она, – иначе я все расскажу брату, и он тебе голову оторвет. Я протянул ей руку: – Согласен. Друзья? Она протянула мне свою. – Во сколько у тебя заканчиваются занятия в пятницу? – спросил я. Она на секунду задумалась: – В пять. – Ровно в пять я буду ждать тебя в галерее и, прежде чем стемнеет, докажу, что ты видела в Барселоне далеко не все и что не должна ехать в Эль-Ферроль с этим кретином, которого, как мне кажется, просто не можешь любить, а если ты все-таки сделаешь это, образ города будет преследовать тебя, и ты умрешь от тоски.