— Когда же напарник все-таки подал рапорт, ты сделала, как и обещала, — пошла к начальству. Дерьмо разлетелось во все стороны, рапорт переписали, твой напарник застрял в патрульных до конца своей карьеры, а ты получила три недели оплачиваемого отпуска, чтобы прийти в себя от моральной травмы. Тебе знакома эта история? Те три недели я провела в качестве кузины Блохи. А до этого был один подозреваемый, идиот с поехавшими от спидов мозгами, я даже не помнила его имени, вот до чего глубокое впечатление он оставил, сбежав от меня. Мой напарник был хорошим парнем в плохом смысле слова, у него с первого дня службы на лбу было написано: в патрульных пожизненно. Роше провел расследование и добавил в него ровно столько правды, сколько нужно было, чтобы это варево можно было проглотить целиком. — Примерно половина отдела поверила. И они хотят, чтобы ты ушла, и чем скорее, тем лучше, чтобы самим не угодить в то же дерьмо. И настроены они очень-очень серьезно. Он наблюдал за мной из-под полуприкрытых век в ожидании слез, страха, признаков того, что я собираюсь выбить Роше половину зубов. — Я была права. Я бы прекрасно жила без этого знания. Однако спасибо. Я запомню это. Его глаза широко распахнулись. — Ты слишком легкомысленно к этому относишься, Конвей. — Роше — кусок дерьма. Это не новость часа. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Упала в обморок? Зарыдала? — Мне было нелегко рассказать тебе это. Для меня лояльность превыше всего. Многие расценили бы наш разговор как предательство отдела, а отдел немало для меня значит. Я ожидаю хоть крохи благодарности. Еще немного — и он весь изойдет слюной от негодования, и придется за ним подтирать, прежде чем вернуться к делам. — Я благодарна. Честно. Я только не понимаю, зачем ты мне это рассказал? — Потому что кто-то же должен. Твой напарник давно уже должен был это сделать. Да ладно, Конвей, ну конечно, Моран в курсе. Думаешь, Роше дал бы ему прожить здесь хоть неделю, не зажав в угол и не поведав, что он накопал? Бреслин все еще ждал реакции, холодный и жадный полицейский взгляд прятался за легкой ухмылкой. Он явно ждал, что беседа завершится или моими благодарными признаниями о том, что накопилось в моем маленьком бедном сердечке, или тем, что я буду бегать по потолку, а то и тем и другим сразу. Он всю свою энергию в это вложил. Даже жаль так ее разбазаривать. — Напарник должен прикрывать спину. Всей этой беседы не произошло бы, если бы он был честен с тобой. — Может быть, он не видел причин, по которым я должна это знать. — Что за чушь. Конечно, блядь, ты должна знать. Должна была узнать немедленно, много месяцев назад. Ты держишься здесь на честном слове. Ты понимаешь это, Конвей? Бреслин навис надо мной. Его неуклюже надвигающийся силуэт всегда действовал устрашающе на подозреваемых, находящихся на грани признания. — У тебя остался один патрон. Если ты вытащишь голову из задницы и перестанешь относиться ко мне как к злейшему врагу, мы покончим с этим делом в течение недели. Я смогу поручиться за тебя в отделе, а мое слово имеет некоторый вес. И тогда, если ты сможешь наладить нормальные отношения с ребятами и все будет в порядке, ты станешь достоянием отдела, и, как я уже сказал, это кое-что для меня значит. Но если ты будешь продолжать от меня закрываться из-за долбаного комплекса мученицы, то это дело развалится, и я не приму твою сторону, потому что мне не нравится, когда мое имя ассоциируется с развалившимися делами. И тогда — я не знаю, как сказать это красиво, — тебе трындец. — Он привалился к стене, сунул руки в карманы. — Тебе решать. Рыцарь в блестящих доспехах готов спасти меня, если только я ему позволю. Я не позволила. Нет, я готова принимать помощь, без вопросов, но только от Гэри и Блохи. А спасение, когда ты почти утонула, испробовав все средства, и ничего не помогло, — это нечто другое. Если кто-то спас тебя — он тебе должен. Не потому что ты должен ему, это как раз можно уладить обратными одолжениями или бутылками с алкоголем да хорошими стейками. Спаситель должен тебе, потому что ты больше не управляешь своей жизнью. Ты несчастный захлебывающийся неудачник, беспомощная принцесса, обделавшийся слабак, которого спас от опасности, или бесчестья, или унижения отважный и великодушный герой, и теперь он за тебя все решает, потому что ты более не являешься главным героем своей истории. Я с самого начала неправильно понимала Бреслина. Он не хочет меня утопить. Он хочет заполучить меня в безраздельное пользование. Так вот почему Маккэнн пытался меня смягчить, подсунув спасенную страницу показаний, и показной сердечностью. Может, у Бреслина вырос зуб на Роше и ему нужна группа поддержки. Может, шеф подумывает об уходе, а золотой мальчик узнал об этом и считает, что если подчинить плохую девчонку, то его шансы на должность возрастут. А может, у него и нет конкретных планов, но он понимает, что я легкая добыча и смогу пригодиться. Я бы посмеялась, если бы оставались силы. Я больше никому не пригожусь. Не в этом отделе. Бреслин постукивал по карману с телефоном. — Конвей, — сказал он уже мягче. — Я не должен был тебе это рассказывать, помнишь? Я мог бы просто взять Рори и сделать все сам. Я поделился с тобой, потому что считаю, что для всех будет лучше, если мы объединим усилия. Лучше для расследования, для отдела, для тебя и — да, для меня тоже. — Он улыбнулся, идеальное сочетание отеческого тепла и профессионального уважения. — Давай признаем, Конвей. Ты и я — хорошая команда. Мы прекрасно поработали с Рори в воскресенье вечером. А имея это, — он хлопнул по карману, — справимся еще лучше. Я собралась сказать, куда он может засунуть свое предложение о спасении, но сообразила, что это неважно. Мне уже не надо волноваться о том, что Бреслин спасет меня, что будет мне должен, о том, что я тону, обо всей прочей хрени. Какие бы планы он на меня ни строил, им не суждено осуществиться. Он прав, мы хорошо работаем вместе, и неожиданно я могу этим воспользоваться, не заморачиваясь последствиями, как и долбаный Рори Феллон. Уходить — это круто. Почему я не подумала об этом еще несколько месяцев назад? — Хорошо, — сказала я. — Давай так и сделаем. Но мы не предъявим эту запись, пока я не скажу. Хочу ее придержать. — Договорились. По твоему сигналу. — Бреслин улыбнулся. — Мы славно повеселимся, Конвей. Когда мы покажем запись, Рори все свои трусики в горошек описает. — Даже лучше, — сказала я, и Бреслин вопросительно изогнул бровь. — Мы же будем искать мотив или, по крайней мере, то, что спровоцировало нападение. Правильно? Бреслин выдохнул уголком рта. — Хорошо. Ищи. Мне как-то неважно, почему он это сделал, если я могу доказать, что сделал это именно он. — Рори пришел к дому Ашлин весь на взводе, в предвкушении большого вечера. Он пришел слишком рано, но это не имеет значения, она впустила его, они рады встрече. А потом вдруг выяснилось, что он ее выслеживал. Может, у него сорвалось лишнее с языка и Ашлин поняла, что он уже бывал в Стонибаттере. Или она упомянула, что видела его где-то поблизости, а он не смог достаточно быстро придумать причины. Выстраивать историю оказалось здорово, я вдруг поняла, почему всем так нравится этим заниматься. Я могла видеть все происходящее как по телевизору, но в этом шоу я имела право менять и подстраивать что угодно, пока все части не состыкуются в точности как мне нужно. — В любом случае Ашлин это не по вкусу. Ее и раньше напрягало, что Рори слишком забегает вперед. Она высказывает все, что думает по этому поводу, и Рори тут же соскальзывает в зону помутнения рассудка. Она просит его уйти, и тут у него окончательно сносит крышу. Бреслин энергично закивал: — Мне нравится, очень нравится. Конвей, я думаю, в этом что-то есть. Я всегда знал, что не просто так верю в тебя. — Давай посмотрим, что Рори об этом думает. Бреслин улыбнулся мне широченной теплейшей улыбкой, как если бы я была лучшим из того, что он видел за последние месяцы. — Давай. И пошли наконец отсюда. Воняет ужасно. После той блевотины, которой мы дышали в этой душегубке, я могла выпить весь воздух коридора одним глотком. Бреслин захлопнул дверь с аккуратным презрительным хлопком, как бы говоря: тебе эта дыра больше не понадобится. Вернувшись за свой стол, я позвонила Рори и спросила его, вся само дружелюбие и ненавязчивость, не сможет ли он немного нас выручить и не подскочит ли еще для одной короткой беседы. Я приготовилась услышать тысячу отговорок, что он не может ни на минутку оставить магазин, что у него уже назначена встреча, что он неважно себя чувствует, но он буквально взвился от готовности явиться прямо сейчас. Рори отчаянно хотел показать, что он на нашей стороне, но я не привыкла, что все идет гладко, и потому мне это казалось подозрительным, даже пугающим, словно приоткрылась дверь в иной мир. А кроме того, я очень хотела спать, долго-долго. Стив так и не появился. Я поймала себя на том, что надеюсь, что он вернется до того, как объявится Рори, и тогда мы начнем допрос с Бреслином, поскольку он рассказал про все эти записи, но перед финальным броском его сменит Стив. Мы получим от Рори признание, и дурачок Стив поймет, что я была права с самого начала, извинится, мы пойдем выпить по кружечке, и все снова станет в порядке. Тут мой мозг все же включился, и я вспомнила, что в порядке не будет уже никогда. Оперативная комната покачивалась, свет прыгал и мигал, жужжание компьютеров звучало воем сирен. Когда я жестом подозвала Райли к своему столу, он даже не потрудился придумать оправдания, просто стоял с пустым поросячьим лицом, смотрел мимо меня и ждал, когда я закончу. Мне очень хотелось открутить ему башку, но, глядя в это лицо, с трудом сдерживающее ухмылку, я думала о Стиве. О том давнем деле, когда Стив, получив важную информацию, решил заработать себе очки, вместо того чтобы передать информацию ведущему детективу. Меня тошнило от Райли, хотелось порвать его в клочья, чтобы скрылся с глаз долой. Когда я объявила, что снимаю его с дела, ухмылка на поросячьей морде тут же сменилась злостью и растерянностью, но я даже удовольствия не испытала. Остальные практиканты притворялись, будто с головой ушли в работу, пока он собирал свои манатки и выходил за дверь. Бреслин, развалившись за своим столом, наблюдал за мной прищуренными глазами, ручка в зубах, полная готовность подсказать, насколько я верна в своем решении. Но я не спросила. Записи очевидно доказывали: Рори шатался по Стонибаттеру, когда шататься там не мог, по его утверждениям. Я послала в Стонибаттер Миихана, велев собрать все видеоматериалы за декабрь, какие только остались, и села смотреть то, что уже есть, выбрала несколько особенно удачных ракурсов Рори с указанием времени и распечатала. Зазвонил телефон. Это была Бернадетта, сообщившая, что Рори ждет внизу. — Он здесь, — сказала я Бреслину. — Поехали. — Он вскочил, отпихнув стул. — Увидимся позже, мальчики. Принесем вам красивый скальп. Практиканты оторвались от своих дел и кивнули, как-то слишком торопливо. Боялись, видимо, что я глотку перегрызу любому, кто попытается установить зрительный контакт. На моем экране в размытых черно-белых тонах двигались и вились улицы Стонибаттера, замирали на одной стороне монитора и в мгновение ока переносились на другую. Овчарка справляла малую нужду, затем исчезла, и я нажала «стоп». Компьютеры, белая доска и практиканты то увеличивались, то уменьшались в размерах, как легкая ткань с нарисованными морскими волнами, все время куда-то уплывавшая. 12 Рори выглядел еще хуже, чем в воскресенье. Волосы как будто приклеены, глаза красные, кожа сухая, почти белая. От него пахло закисшими в стиральной машине вещами. Он улыбнулся при нашем появлении, но это была рефлекторная улыбка, нервная и механическая. Нам придется сперва его немного развлечь, чтобы успокоить и сделать годным к применению. Начали мы с того, что отвели его в уютную допросную, предназначенную для взволнованных свидетелей и родственников пострадавших. Там очень мило: пастельные охристые тона, стулья, которые не пытаются развалиться под тобой, чайник, корзинка с чайными пакетиками и растворимым кофе, как в отелях. Мы называем ее «Моя первая допросная». Даже на пределе нервов Рори почувствовал разницу. Он достаточно пришел в себя, чтобы снять пальто, — не то, которое мы приобщили к делу, — и аккуратно повесить на спинку стула. Он был в джинсах и мешковатом бежевом свитере — вязаном унынии стоимостью в двадцать фунтов. — Давай-ка сперва заполним бумаги, — предложил Бреслин, переправляя через стол бланки и ручку. Поскольку сегодня он выбрал образ Страшного шерифа Джо, то вооружился большой папкой, набитой всем, что может пригодиться, и еще несколькими листами чистой бумаги для заметок. Клевая Девчонка в глубине души сочувствовала Рори, поэтому не взяла с собой ничего, кроме ручки и блокнота. — Прошу прощения, мы знаем, что вы делали это уже в прошлый раз, но бумаги нужно заполнять в начале каждой беседы. Вы не обязаны ничего говорить, если только не найдете нужным, но все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано как доказательство. Как и в прошлый раз. Вы понимаете? Рори расписался, не читая. — Спасибо. — Бреслин зевнул и потянулся. — Мне нужен нормальный кофе, а не этот растворимый мусор. Рори? Антуанетта? Что вам принести? В другой раз за «Антуанетту» я бы ему врезала, но сейчас он в образе. — О да! Нормальный кофе, — улыбнулась я. — Черный, без сахара. И можешь найти пару печенек? Умираю от голода. — Совершу налет на тайник О’Гормана, — хохотнул Бреслин. — У него всегда все самое лучшее. Никакой дешевки. Рори, что тебе? — Эээ, я… — Рори озадаченно моргнул, пытаясь оценить потенциальные последствия горячих напитков. — Может быть, чай. Нет, кофе. И немного молока, пожалуйста. — Твое желание для меня закон. — Бреслин с кряхтением поднялся. — Готов неделю проспать. Все из-за этой проклятой погоды. Один солнечный луч — и я стану другим человеком. — Если уж будешь шарить у О’Гормана в тайнике, посмотри, нет ли там парочки билетов на Барбадос, — сказала я. — Если найду — нас здесь не будет. Рори, у тебя паспорт с собой? Рори ухитрился понять шутку и смог даже рассмеяться — правда, с некоторым опозданием. Выходя, Бреслин подарил нам ослепительную улыбку. Я откинулась на стуле, вытянула ноги. — Уфф… — выдохнула я. — Тяжелые дни. Как вы там справляетесь?