Бреслин испустил тяжкий вздох: — Ты здесь хозяйка. — Он оставил фотографии в покое, откинулся на стуле и приготовился слушать. — Окей. Ашлин оставила духовку включенной, правильно? Когда готовила свой роскошный ужин для Рори. — Да. И что? — И перед тем как уйти, Рори ее выключил. Рори было начал свое «Меня там не…», но Бреслин взмахом руки заставил его замолчать. — Правильно. Это так важно сейчас? — Единственная причина выключить плиту — чтобы дом не сгорел. Если Рори знал, что Ашлин мертва, или ему было все равно, умерла она или нет, погоди секундочку (Рори снова пытался заговорить), то самым лучшим выходом для него было как раз спалить все. Дом горит, а вместе с ним и все улики, свидетельствующие против него: волокна, отпечатки пальцев, ДНК — все. Каждый, кто хоть раз в жизни смотрел полицейские сериалы, знает это. Я не права? — Я слушаю, — сказал Бреслин. И, обращаясь к Рори, который почти сполз со своего стула: — Тебе бы сидеть тихонечко, дружок, и внимательно слушать. Может, в ее словах есть что-то ценное для тебя, а ты, честно говоря, сейчас не в том положении, когда можно позволить себе это упустить. Рори послушно замер, дыша с таким трудом, будто пробежал марафон. Бреслин спросил: — Так ты позволишь детективу Конвей закончить свою мысль? — Да. — А когда Бреслин повелительно шевельнул бровью, Рори добавил: — Извините. — Я вот что хочу сказать. Единственная причина, по которой Рори мог не желать пожара, заключалась в том, что он думал, что Ашлин жива. И он не хотел, чтобы она умерла. То есть он не намеревался ее убивать. — Ага. — Бреслин медленно кивнул. — Теперь я понимаю, к чему вы клоните, детектив. Ты права. Это очень важно. Все остальное указывает на убийство, причем довольно отвратительное. Но если ты права насчет того, почему он выключил духову, тогда это не убийство. Это действия, непреднамеренно повлекшие смерть. — Именно. Но если я права. — Вот именно. Если. Ведь могут быть и иные причины, по которым плита могла быть выключена. Может, Ашлин сама ее выключила. Может быть, Рори страдает обсессивно-компульсивным расстройством и просто не может выйти из дома, не отключив все приборы. Но если ты права… Мы оба посмотрели на Рори. Он глядел в никуда. Все истории перемешались, и он не мог больше все удерживать в голове. До этого момента это работало на нас. Если подследственный не способен контролировать, что, когда и где он сказал, — это хорошо. Но если давить дальше, он может расклеиться окончательно, впасть в прострацию. — У меня все, Рори. Теперь можешь говорить. — Бреслин позволил ему открыть рот, но, прежде чем Рори успел сказать хоть слово, снова заговорил: — А вообще-то нет. Ты снова примешься талдычить, что никогда не был в этом доме, но тебе следует хорошенько подумать прежде. Убийство — это пожизненное. Действия, повлекшие за собой смерть, — лет шесть, выйдешь через четыре. И если ты не объяснишь нам, почему ты выключил плиту, то у нас не останется ни одной причины, чтобы предъявить тебе непредумышленное, зато будет уйма доказательств, указывающих на убийство. Поэтому послушай меня, Рори, для твоей же пользы: прежде чем произнесешь еще хоть одно слово, просто подумай пять минут. — Рори снова попытался заговорить, и Бреслин снова не позволил: — Нет-нет. Пять минут. Я скажу тебе, когда можно будет начинать. Он выбросил руку вперед и посмотрел на часы. Рори сдался. Он смотрел куда-то в пространство, апатично раскачиваясь. — Одна минута. Лицо Рори твердело, он прекратил раскачиваться, в его мозгу что-то завертелось. Бреслин ошибся. Я знала почему. Он думал, что вынужденное молчание и страх обрушатся на Рори и сломают его, но сломать его мог только непрерывный поток вопросов и слов. Запереть этого парня в собственной голове — значит дать ему возможность снова сосредоточиться и привести свою историю в порядок. Мы теряли его. — Две. — Оставь, — сказала я, хлопнув ладонью по столу. — Хватит ему раздумывать. Рори, посмотри на меня. Я ткнула ему ладонь под нос. Он моргнул. — Почему ты выключил печь? Рори ответил: — Я не выключал. Я никогда не был у Ашлин дома. Я никогда ее и пальцем не тронул. И я хочу домой. Он встал на негнущихся ногах и попытался стянуть свое пальто со спинки стула. Руки дрожали, но он продолжал тянуть. — Куда это ты? — удивился Бреслин. — Мы еще не закончили. Сядь на место. — Я закончил. Или вы арестуете меня? Я увидела, что Бреслин уже открывает рот, и сказала: — Нет. — И, не обращая внимания на то, что голова Бреслина резко повернулась ко мне, продолжила: — Пока нет. Но если ты хочешь, чтобы мы тебе поверили, то твой уход только во вред тебе. Ты должен остаться и продолжать работать с нами. — Нет. Если я не арестован, я ухожу. Рори удалось наконец сорвать со стула пальто, но он тут же его уронил. — Вот что мы сделаем, — я захлопнула блокнот, — иди домой. Поспи. Мы поговорим с соседями Ашлин и проверим, видел ли кто-нибудь тебя из окна в проулке между 19:15 и 19:40. Если да, ты снят с крючка. У тебя не останется времени на все остальное. Понятно, что мы уже опрашивали свидетелей, и я уверена, что они обязательно упомянули бы странного типа, который шатался там. — Возвращайся сюда завтра, чтобы подписать свои показания, и мы их дополним. Хорошо? Рори накинул пальто на плечи, даже не пытаясь попасть в рукава. — Да. Хорошо. — Мы заедем за тобой, — сказал Бреслин, вложив в эти слова долю угрозы. Он встал со стула и потянулся. — Ты же не планируешь быть где-то еще, кроме своей квартиры или магазина? — Нет. Я никуда не собираюсь. — Прекрасный план, — одобрил Бреслин. Он распахнул дверь и раскинул руки с дурашливым поклоном: — После вас. Стив стоял в дверях комнаты наблюдения, пиджак перекинут через руку, рукава рубашки закатаны. Его глаза встретились с моими на несколько долгих секунд. Потом мы прошли мимо него по коридору, Рори набирал скорость в погоне за глотком свежего холодного воздуха, струившегося из лестничного пролета, а Бреслин что-то радостно напевал себе под нос. Мы с Бреслином следили из дверного проема, как Рори удаляется по булыжной мостовой. Он выглядел маленьким и неопрятным, порывы ветра срывали с него пальто и ерошили волосы, сбивали с курса. Почти стемнело. Всего пару месяцев в охранной компании — и я накоплю достаточно на праздники где-нибудь в теплых и ослепительно ярких краях, очень далеко отсюда. — Просвети меня, — сказал Бреслин ласково. — Почему мы отпустили этого парня? — Мы почти добились своего. Он был прямо на грани, но ты дал ему время собраться с мыслями. Если мы смогли сделать это один раз, сможем сделать снова. Но если мы арестуем его, то у него тут же появится адвокат, и тогда прощай шанс на признание. — Нам не нужно признание, Конвей. У нас достаточно косвенных улик, чтобы похоронить его заживо. Наверное, так и есть. Но мне все равно, это мое последнее дело об убийстве, и мы не будем его строить на косвенных уликах и обоснованных выводах. Я загоню ему осиновый кол в самое сердце и сотру в порошок. — Я хочу получить признание, — сказала я. — Мы можем позволить себе оставить Рори в покое до завтра. — Если он только не прыгнет в Лиффи. — Он не прыгнет. Он все еще надеется, что я ему поверю. Он очень этого хочет. Бреслин внимательно посмотрел на меня: — И он прав? — Нет. Выброс адреналина прошел, я чувствовала, как уже подбирается последопросная апатия — опустошительная, похожая на чувство утраты. Мне позарез требовались сахар, кофеин и огромный гамбургер. — Это наш клиент. Точно. — Да. Это он. И я надеюсь, что ты понимаешь: выключенная плита не делает это убийство непредумышленным. Нет ни единого шанса, что этот маменькин сынок был способен мыслить настолько здраво после того, как кого-то убил, чтобы побеспокоиться о том, чтобы дом не сгорел. Его мозги превратились в желе. По-видимому, он выключил плиту, потому что еда начала подгорать и этот запах его раздражал. Отчет Купера прост и ясен: убийство могло быть непредумышленным, если бы у Рори хватило сил на один хороший удар, иначе он специально размозжил ей голову об камин, когда она уже лежала. А чем больше я смотрю на это желе там, где должны быть мускулы… — Это не мои проблемы, — сказала я. — Адвокаты и присяжные будут с этим разбираться. Я хочу только железных доказательств. — Ясно, — сказал Бреслин так сердечно, что на секунду мне показалось, что он сейчас обнимет меня. — Мы все перетрясем в поисках дополнительных улик, мы спустим на Рори всех собак, и он сдуется, как воздушный шарик. А если нет, у нас есть куча косвенных, чтобы сделать из этого дела железобетон. Правильно? — Правильно, — ответила я. Рори повернул за угол к воротам и скрылся из поля зрения. В пятнах желтого света мокрая от дождя булыжная мостовая выглядела скользко и опасно. Колесики закрутились в голове у Бреслина, да так сильно, что я почти слышала шорох. Я продолжала смотреть туда, куда ушел Рори, пока не поняла, что Бреслин исчез, не услышала звука закрывающейся двери. Люси я позвонила из женского туалета. На этот раз она ответила, но говорила очень тихо, и было ясно, что я ее от чего-то отрываю. Кто-то на заднем плане отдавал команды, а потом внезапно загремело кантри, прерванное раздраженным возгласом. В театре этим вечером должна была состояться премьера нового спектакля, у них явно возникли технические проблемы, и Люси торопилась (на заднем плане: «Люси! Что скажешь об освещении?»). Она поклялась, что завтра весь день будет дома, но не поймешь, это действительно так или она скажет что угодно, лишь бы избавиться от меня. Завтра утром я буду барабанить в ее дверь еще до того, как она вместе со своим похмельем успеет выбраться из постели. Я надеялась, что она признается в том, что выдумала тайного кавалера Ашлин, дабы подстегнуть расследование. Еще я надеялась, что как только переступлю порог ее дома, мне позвонит Софи и сообщит, что секретная папка в компьютере Ашлин взломана и что там папочкины фото, оцифрованные, чтобы удобнее было над ними рыдать. Я молилась, чтобы самые интересные следы вели в никуда. Это казалось противоестественным, как будто в голове у меня завелся какой-то паразит, выедающий мозг. Но Люси и эта папка упрямо торчали, не давая мне вписать все в аккуратную картинку, которую я бы оставила рядом с кабинетом О’Келли вместе со своим значком, перед тем как двинуть на выход. Стив сидел за нашим столом и просматривал электронную почту. Я села рядом и принялась листать бумаги, гора которых материализовалась на столе за время допроса Рори. Практиканты старались не смотреть в мою сторону, наверняка гадая, когда же эта сумасшедшая стерва снова сорвется с цепи. Наше со Стивом молчание каждую минуту обрастало острыми краями, все сильнее напоминая крышку от консервной банки. — Ты видел допрос Рори, — сказала я наконец. — Большую часть, — ответил Стив, не поднимая головы. — Чистая работа.