На меня вдруг накатила брезгливость. Первое неприятное ощущение за утро. — Блеск. Люблю, когда все предсказуемо. И что внутри? Софи что-то отхлебнула. — Отправлю тебе все файлы, как только сяду в машину. Пара десятков фотографий, все сплошь листки с цифрами и буквами, а также снимок бумажки с чем-то навроде детской сказки. Уж не знаю, чего ты ждала, но хотелось бы, чтобы день мне испортили не зазря. — Смогу что-то сказать, только когда увижу. Но наверное, это стоило того, чтобы прятать. Верно? Спасибо огромное, Софи. Отправь мне файлы и, если найдешь минутку, добавь время и даты, когда фотографии были сделаны. Обещаю рассказать, помогли ли они нам раскрыть дело. — Договорились. Ладно, закругляемся, а то я никак не могу найти второй сапог и готова полдома разнести. Увидимся. Я просмотрела страницу «Курьера», чтобы выяснить, нужно ли мне освободить время, чтобы расколотить башку Краули, но о моей личной жизни в газете не было ни слова. Даже самонадеянный ублюдок, что посетил меня вчерашним вечером, понимал, когда надо дать задний ход. Но была еще одна тошнотворная статейка об Ашлин. Краули разыскал ее одноклассников, чтобы издать коллективный всхлип на тему, какой хорошей девочкой была Ашлин. Наверное, Люси, добрая душа, собрала их. А вот и заметка о нераскрытых убийствах за последние года два, в голове у меня мелькнуло, что шефу очень понравится, но я тут же вспомнила, что к концу дня эта статья будет наименьшей из его проблем. Я даже вообразить не решалась, что он обо мне подумает. И тут же обозлилась на себя — какого хрена меня это вообще колышет? Мнение О’Келли не имеет ни малейшего отношения к моему будущему, вот только мозг принять полностью эту мысль почему-то не мог. Для развлечения я попыталась представить, как отреагирует давешний самодовольный ублюдок, увидев мое имя на первых полосах газет. Поначалу осторожно, словно нажимала на больной зуб. Примерно через минуту осознала, что ничего не чувствую. Тогда я нажала посильнее, размышляя, будет ли он гордиться, что я схватила плохого парня, или презирать за то, что настучала на своих. Выяснилось, что мне безразлично. Тогда я пошла вразнос и попробовала повозмущаться тем, что он бросил меня так давно. Ничего. Разве что почувствовала себя полной дурой — на что вообще трачу мозги. Вечером позвоню ма и вытащу какую-нибудь старую смешную историю времен моей службы в Пропавших, а о прошлом вечере не обмолвлюсь ни словом. В парк вошел Стив. Он говорил по телефону и оглядывался. Няни замолчали, с интересом глядя на него, но, заметив, что я вскинула руку, снова зачирикали. Стив плюхнулся на скамейку рядом со мной, сунул телефон в карман. — Что-то интересное? — спросила я. — Оставил сообщение своему приятелю в телефонной компании, которого просил достать полный список звонков с телефона, по которому звонили в участок Стонибаттера. Думал, что как-то удастся привязать его к Бреслину. Но не с нашим счастьем. А у тебя какие новости? — Умник Софи взломал папку Ашлин. Там вроде бы фото бумажек с какими-то числами. Софи сбросит мне на почту. — Хорошо, если что-то важное. — Может, так и есть. И кто из нас пессимист? — То, что Рори его опознал… Далеко на этом не уедешь. Любой адвокат скажет, что Рори видел Маккэнна у нас в коридоре и просто перепутал. — Или не перепутал, а пытается найти козла отпущения, вот и описал человека, которого недавно видел, чтобы описание подходило. — Да уж. Нам нужно идентифицировать голос звонившего в Стонибаттер. — Тебе предстоит целое утро в компании Бреслина, запиши какой-нибудь ваш разговор на телефон, а потом, если не сумеешь от него отделаться, пришли запись мне, а я наведаюсь в участок Стонибаттера. Стив кивнул. Тренькнул мой телефон. — А вот и почта, — сказала я. — Скрести пальцы. — Уже. Заголовок письма «Вот», в самом письме — столбик из дат и времени. В приложении — двадцать фотографий. Я быстро просмотрела. Желтый листок, на нем 8С в кружке, следующий листок — 1030 в кружке, потом листок с 7. На заднем плане каждого снимка — пурпурная полоса, очень похожая на шторы в гостиной Ашлин. Следующее фото — обведенные 7Ч и фрагмент большого пальца в углу. — Это дни и часы, — сказала я. — Похоже на то. — Помнишь, мы никак не могли сообразить, как тайный ухажер назначал свидания Ашлин? Стив щелкнул пальцем по экрану моего телефона: — Записки. Что может быть надежнее. — И мы не нашли ни одной при обыске квартиры. Я продолжила открывать изображения. 11, 6В, 745. — Когда Бреслин понимал, что у него есть окно, он просто кидал эти бумажки в ящик Ашлин. Чтобы она знала, в котором часу ей следует надеть свое лучшее белье и ждать. А появившись, он первым делом уничтожал записки. Очень осторожный. Стив увеличил листок с 745. — Думаешь, это почерк Бреслина? — Трудно сказать. Во всяком случае, ничто это не опровергает. И я видела, что он именно так записывает время — одним числом. — Многие в полиции так делают. — Именно в полиции. Что сужает круг. — Даже если и так, — Стив покачал головой, — этого не хватит для однозначной идентификации почерка. — Без шансов, — согласилась я. И продолжила открывать снимки. 9П, 63 °C, 7. — И Бреслин знал это, рисковать он не собирался. — Ну не планировал же он с самого начала убить Ашлин. — Нет. Но и свою жену бросать не планировал. Бреслину нравится его жизнь. Ему нравятся его дети. Его дом, его машина, его отпуска в солнечных краях. Может, ему даже жена нравится, более или менее. Ему нравилась Ашлин, но не настолько, чтобы лишиться остального. Если она от него потеряла голову, он не хотел, чтобы у нее оказалось то, что можно предъявить его жене. — У него прекрасно получилось. Не похоже, чтобы Стив пребывал от этого в восторге. 7, 745Ч, 8. И вдруг — гладкий лист белой бумаги, аккуратный ровный почерк, явно не Бреслина, похожий на подписи и росчерки в рабочих бумагах Ашлин. Каждое колечко замкнуто, строки как по линейке. Наверняка подложила линованный листок. Я увеличила фотографию, и мы принялись читать. Временами я поглядывала на Стива и ждала его кивка, чтобы прокрутить вниз. Давным-давно, в домике, стоявшем в дремучем темном лесу, жили две девочки. Звали их Карабосса и Меладина. Карабосса день и ночь носилась по лесу босой. Она взбиралась на самые высокие деревья. Она купалась в лесных ручьях. Она приручала волчат, и они ели у нее с рук. Она охотилась на медведя со своим верным луком и стрелами. Меладина никогда не выходила из домика, потому что злой волшебник наложил на нее заклятие. Ни Карабосса, ни юные принцы, ни добрые колдуны, ни феи не могли разрушить его чары. Меладина думала, что никогда ей не освободиться от них. Она смотрела в окно и плакала. В один прекрасный день Меладина нашла книгу заклятий, спрятанную в подвале их домика. И начала учиться магии. Карабосса предупреждала ее, что злой волшебник очень опасен и что его нельзя победить, но у Меладины не было выбора. Можно было либо победить, либо так и остаться в заточении. А изучив книгу, Меладина сумела не только избавиться от заклятия, но и обратить его против злого колдуна. И отныне он уже стал узником маленького домика, а Меладина вместе с Карабоссой бегала по лесу, карабкалась по деревьям и ныряла в лесные заводи. И жили они долго и счастливо. Если я ошиблась с концовкой, я хочу, чтобы ты все им рассказала. Люблю тебя очень. — Что, черт возьми, это такое? — опешил Стив. — Адресовано Люси. — Это я понял. Но что это значит? Предположим, Ашлин влюбилась в Бреслина, — ладно. А он держал ее в тюрьме. И что дальше? Она влюбила его в себя? Или как? — Неважно. Люси разъяснит нам эту сказочную дребедень. Ведь именно на это указывает последняя строка. Если что-то пойдет не так, Люси должна рассказать нам или кому-то еще историю целиком. Но совершенно ясно, что Ашлин чего-то боялась. Еще… — я вернулась к списку Софи, — еще двенадцатого ноября. Ашлин боялась, что все может закончиться так, как закончилось. Она и завещание именно тогда составила, помнишь? — Слишком напугана, чтобы оставить его, — медленно проговорил Стив. — И в этом состоит заклятие? — Напугана до того, что спрятала эти файлы, надежно зашифровав папку. Я пробежалась по датам самих снимков: девятое сентября, 17:51; пятнадцатое сентября, 18:08; восемнадцатое сентября, 18:14. Ашлин возвращается с работы домой, находит записку, фотографирует, загружает в компьютер и стирает фото с телефона. Она что-то замышляла. — А что значит «обратить заклятие против него»? Она хотела упрятать его под замок? А что, если вся эта история с Рори требовалась ей только затем, чтобы спровоцировать Бреслина, чтобы он избил ее, и тогда бы она засадила его? Может, она считала, что другого пути избавиться от него нет. Но конечно, она не думала, что все может зайти так далеко. Я обдумала версию. Вполне укладывается в то, что нам известно об Ашлин: достаточно наивная, чтобы вообразить, что этот нелепый план сработает, — ведь в голове у нее он так чудесно выстроился. Проведя большую часть жизни взаперти, Ашлин могла запаниковать, когда это случилось с ней снова. Объясняет, почему Ашлин сохраняла записки, — свидетельство о романе на случай, если Бреслин вздумает утверждать, что ничего не было. — Но почему только фото записок? Почему не включила диктофон? Не сфотографировала его голым в своей постели, когда спал? Я вполне могла бы прожить остаток жизни без этой картинки в голове. Но с нашей работой и не такое приходится видеть. — Боялась, что он ее застукает, — ответила я. — Что проверит телефон до того, как она загрузит все в комьютер и сотрет файлы. — Да и обнаженка вовсе не такое уж веское доказательство. Если у Люси не припрятан туз в рукаве, будет хорошо хотя бы обвинительное заключение составить. Про обвинительный приговор молчу. Стив сидел, зажав ладони между коленями, и смотрел, как дети в песочнице размазывают грязь у себя по волосам. Напряженная спина указывала, что вряд ли он сейчас на вершине блаженства. — Ты не обязан этого делать. Я должна была сказать. Прошлой ночью, подхваченная ураганом адреналина от озарения, я решила, что теперь-то мы вместе до самой финишной ленты. Наверняка и он так же думал. Но сегодня, пасмурным утром, в пасмурном настроении, под низким холодным небом, под накрапывающим дождем Стиву полагался шанс передумать. Он повернул ко мне лицо. Не пытался притвориться, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову. Что все просто. — Ты тоже, — сказал он. — Мне нечего терять. Тебе — есть. И это мое расследование. При этих словах меня пронзила острая боль. Мое расследование, моя ответственность. Скоро все закончится. — Ты можешь притвориться, что у тебя сдали нервы, что ты отравился. Иди домой и возвращайся, когда пыль немного осядет. — Мы оба можем еще соскочить. Скажем Бреслину, что Рори видел Маккэнна на месте преступления. Мы понимаем, что Маккэнн ни в чем не замешан, но если продолжать разрабатывать Рори, Маккэнна затаскают по судам, адвокаты вцепятся в него, так что лучше слезть с Рори и отправить дело в Висяки. А Рори скажем, что его показания никуда нас не привели. Шеф, конечно, взбесится из-за того, что мы завалили дело, но Бреслин замолвит за нас словечко. Бац — и мы в дамках. Как будто ничего и не было. Он смотрел на меня, и лицо его снова было неподвижным, как вчера вечером. Я не знала, хочет ли он, чтобы я согласилась: да, мол, давай спустим в унитаз все это ядовитое месиво. И он прав, нам это удастся, а со временем мы даже сумеем как-то примириться со своей совестью, ведь шанс на обвинительный приговор в этом деле не выше шанса выиграть в лотерею. А если и добьемся приговора, то разве правосудие поможет мертвой? Ашлин мы не воскресим. У нее даже родных, которым нужна справедливость, нет. И Маккэнн с Бреслином вовсе не превратятся в парочку серийных убийц, если мы их не остановим. Они останутся теми, кем и были, ну разве что Бреслин научится держать свой отросток в штанах. Ничего страшного, в общем и целом.