2 Приятель Стива сообщил домашний адрес Люси Риордан в Ратмайнсе, место работы — театр «Фонарь» и дату рождения, из которой следовало, что ей двадцать шесть лет. — Сейчас только половина девятого, — сказал Стив, — она должна быть дома. Я проверила голосовую почту. Новое сообщение. Просто жду не дождусь прослушать. — Да она еще не проснулась, как и все нормальные люди в воскресное утро. — Парк меня раздражал. Небо за окном машины было совершенно пустым, ни одной птицы, огромные деревья, казалось, сжимают вокруг нас кольцо. — Ты поведешь беседу. Из-за того что у меня нет законных оснований арестовать Краули, или дать ему в морду, или сказать шефу, куда он может засунуть себе криминальную бытовуху, я готова откусить голову первому встречному. И мне не очень хочется, чтобы им оказался наш главный свидетель. Обычно я не такая. Конечно, характер у меня не сахар, но я умею владеть собой вне зависимости от того, как погано мне. Даже в детстве, совсем еще маленькой, я умела терпеливо ждать, пока намеченная жертва не объявлялась в поле зрения, а затем спокойно выбирала нужные момент и дистанцию, чтобы разобраться с гадом. Однако после перехода в Убийства я подрастеряла это свое свойство. Срывов пока не случалось, но по чуть-чуть, понемногу я начинала слетать с катушек. За последние месяцы несколько раз мой характер только чудом не вырвался на волю и не сотворил бардак, последствия которого я бы разгребала всю оставшуюся жизнь. Недавно я едва не сказала свидетелю, что его тупость несовместима с жизнью. Даже рот уже открыла, спасибо, встрял Стив с каким-то пустячным вопросом. Но в один прекрасный день его не окажется рядом, чтобы вовремя схватить меня за руку, — я точно это знаю. А еще я точно знаю, что в этот самый момент весь отдел набросится на меня, как стая голодных акул. Они разнесут эту историю по всем полицейским участкам, станут смаковать, как мою непристойную фотку, и каждый божий день, до самого конца моей карьеры кто-нибудь будет тыкать меня лицом в грязь. Убийства — не то что другие отделы. Наш отдел работает с точностью часового механизма. Заточен и беспощаден, как бритва. Гибок и стремителен. Похож на большую кошку в прыжке или на хорошо пристрелянное ружье. Когда я проходила практику в качестве патрульной при Главном управлении, некоторых из нас отправляли в Убийства для всякой мелочевки. Вести протокол или обходить квартиры. Но даже мельком глянув на работу Убийств, я уже не могла отвести взгляда. Я влюбилась. Вот только за время моей работы тут кое-что изменилось. Как выяснилось, механизм отдела отлажен столь точно, что принимает далеко не каждого. Нрав у кошечки оказался колючий и дикий, и отдача у ружья, как выяснилось, неслабая. Я пришла в неподходящее время и очутилась не там, где нужно. Во-первых, у меня нет хрена, а это главный инструмент в раскрытии убийств. За все время существования Убийств тут служило не более полудюжины женщин. Уж не знаю, сами они сбежали или им придали ускорение, но к моему приходу ни одной в Убийствах не было. Некоторые парни считали это нормальным порядком вещей. Им казалось просто наглостью с моей стороны расхаживать здесь, как будто я имею на это какое-то право. Меня следовало проучить. Так думали далеко не все — вначале, по крайней мере. Но тех, что думали так, мне хватало. Первые недели они изучали меня, как хищники изучают свою жертву, запертую в клетке. Сначала это были мелочи — шуточки типа «сколько женщин нужно для…», замечания о том, что я веду себя так, будто у меня бесконечный пмс, намеки, как же я должна быть хороша во всем, раз сумела заполучить это место. Просто чтобы посмотреть, стану ли я смеяться вместе с ними. Как любые хищники, они хотели, чтобы жертва вела себя смирно, послушно сносила оскорбления, чтобы и не помышляла восстать — она должна молча делать все, что скажут. Издевались они даже не потому, что я женщина. Это просто сидит у них внутри, им кажется, что унижения — самый легкий способ избавиться от меня, это чистый инстинкт хищника. Повторялось то, через что я прошла в школе, где была единственным смуглым ребенком в лилейно-белой Ирландии, и понятно, что меня тут же прозвали Черножопкой. Все человеческие существа занимаются этим с первобытных времен: борются за власть, определяют, кто тут альфа-самец, а кто лох, которому уготовано копошиться внизу. Я ожидала чего-то в этом роде. Каждый отдел испытывает новичков. Когда я появилась в Пропавших без вести, меня сразу попытались отправить на обход квартир с вопросом, не видел ли кто Майю Бизду. Убийства же славились тем, что проделывали такое куда жестче и совсем не смешно. И то, что я этого ожидала, не значит, что я была готова это принять. Если я чему-то и научилась в школе, так это что никому нельзя позволять скинуть тебя вниз. Если окажешься внизу, наверх уже не выберешься никогда. Конечно, я могла следовать официальной политике и подать жалобу суперинтенданту о дискриминации по половому признаку и создании враждебной атмосферы на рабочем месте. Но, во-первых, это лучший способ еще сильнее ухудшить ситуацию, а во-вторых, я бы скорее отстрелила себе палец, чем побежала плакаться шефу. Поэтому, когда этот маленький говнюк Роше шлепнул меня по заднице, я просто вывихнула ему запястье. В течение нескольких дней он без стона и чашку кофе не мог поднять. Мое послание прозвучало громко и отчетливо. Я ничего и никому не спущу. Я не собираюсь вилять хвостом и задирать лапки кверху. Я готова к драке с самыми большими псами. И тогда они ринулись на меня, стараясь выкинуть прочь из своры. Сначала полегоньку. Каким-то образом все в отделе узнали, что моя кузина сидит за торговлю героином. Проверка отпечатков пальцев никогда меня не вставляла, поэтому я так и не узнала, кто же бессчетное количество раз взламывал ящики моего стола. Однажды я повысила голос на свидетеля, который дал фальшивое алиби подозреваемому. Ничего особенного, так иногда поступает любой коп. Но кто-то смотрел на меня в это время сквозь одностороннее стекло, поэтому еще несколько месяцев каждый раз после допроса очередного свидетеля кто-нибудь непременно интересовался: «Ну как, Конвей, от души вызверилась? Он небось в штаны наделал от ужаса и теперь подаст на нас в суд за раннее облысение. В следующий раз этот бедный ублюдок дважды подумает, перед тем как согласится давать показания в полиции». Теперь даже те парни, что прежде были вполне дружелюбны, чуяли запах крови и обходили меня стороной, чтобы не нажить неприятностей. Когда я входила в комнату, немедленно воцарялась гробовая тишина. Но в те времена у меня, по крайней мере, был Костелло, старейшина Убийств, в функции которого входило опекать новичков. Он здорово помог мне. Никто не осмеливался травить меня в открытую, пока Костелло приглядывал за мной. Несколько месяцев спустя Костелло вышел на пенсию. В школе у меня была своя компания. Каждый, кто связывался со мной, связывался со всеми, а типы в нашей компании были такие, что иметь дело с ними было себе дороже. Когда прошел слух, будто мой папаша отбывает срок за угон самолета, и половина моих одноклассников отказались сидеть со мной за одной партой, опасаясь, что я таскаю в портфеле бомбу, мы отловили трех сучек, которые этот слух распускали, и вышибли из них всю дурь. В Убийствах после ухода Костелло и до появления Стива я была совсем одна. Еще при Костелло парни решили вывести травлю на новый уровень. Как-то я на минутку отошла от компьютера, а когда вернулась, кто-то стер весь мой почтовый ящик: входящие, исходящие, контакты — все. Некоторые теперь отказывались работать со мной в паре во время допросов. «Не ставьте меня с ней! Я не хочу нести ответственность, когда она развалит дело». Во время обширных облав, куда брали каждого, у кого температура чуть выше температуры окружающей среды, меня оставляли в отделе. В спину мне неслось: «Да она и слона в снегопад не заметит». На рождественской вечеринке, на которой я едва пригубила пива, кто-то сфотографировал меня сидящей с полузакрытыми глазами. На следующий день снимок красовался на нашей доске объявлений с подписью: АЛКОКОП. К вечеру все уже знали, что у меня проблемы с алкоголем. А к концу недели каждому было известно, что я напилась в дым, заблевала себе туфли и взяла в рот у одного из коллег. Я так и не смогла выяснить, кто являлся источником этих слухов и сколько этих источников было. Даже если я прослужу в полиции до самой пенсии, всегда будут находиться такие, кто поверит в эти россказни. Обычно мне по барабану мнение окружающих, но когда я не могу делать свою работу из-за того, что мне не доверяют настолько, что боятся даже близко подойти, я начинаю беспокоиться. Вот потому-то именно Стив звонит приятелю, чтобы получить информацию о Люси Риордан. В процессе работы ты неизбежно обрастаешь полезными связями — на случай, если ответ на официальный запрос потребует слишком много времени. Несколько месяцев назад я водила полезную дружбу с пареньком из «Водафона». Но в один прекрасный день я позвонила ему, чтобы выяснить, кому принадлежит один телефонный номер, а он принялся мямлить и ужом извиваться. Я даже не потрудилась потребовать объяснений. Заранее знала, пусть и без деталей, что и кто ему про меня наплел, в общих чертах представляла, чем ему пригрозили. И вот поэтому Стив звонит в телефонную компанию, когда нам нужна информация, а также ведет допросы, когда я слишком взвинчена и не уверена, что смогу держать себя в руках. А я все продолжаю твердить себе, что им меня не одолеть. Голосовое сообщение, разумеется, от Бреслина, вот мне свезло. Привет, Конвей! Голос у Бреслина красивый — мягкий, глубокий, артикулирует этот козел получше иного диктора, сразу ясно, мамочка с папочкой не пожалели денег на частную школу, чтобы ему не пришлось якшаться с людьми вроде меня и Стива. И абсолютно ясно, что он это прекрасно знает. Думаю, в детстве он мечтал читать закадровый текст в фильмах фэнтези — таких, что начинаются со слов «В стародавние времена…». Я очень рад поработать с вами, ребята! Нам надо как можно скорее установить контакт. Позвоните мне, как прослушаете это сообщение. Я пока сгоняю на место преступления, огляжусь, что и как. Если не застану вас там, мы поговорим, когда вернусь. И сразу начнем действовать. Клик. Стив направил на меня указательный палец пистолетом и подмигнул: — Йеее, бэби! Хочешь установить контакт? Я невольно фыркнула: — Так и кажется, что его язык вывалится сейчас из телефона и оближет тебе ухо. — Я уверен, ты будешь просто счастлива. Мы захихикали, как пара школяров. Бреслин разрядил обстановку — он воспринимает себя настолько всерьез, что ты, сколько ни живи, такого уровня все равно не достигнешь, глупо даже пытаться. — А все потому, что прежде, чем позвонить тебе, он опрыскал язык очень дорогим одеколоном. Специально для тебя. Я чувствую себя особенным. — Стив прижал руку к сердцу. — А ты разве не чувствуешь себя особенной? — Я чувствую, что мне срочно необходима салфетка, вытереть патоку с уха. Что может снять его у нас с хвоста еще на некоторое время? — Оперативный штаб? А что, это совсем неплохая идея! Кто-то же должен его организовать. И Бреслин сделает это как никто — с доской, на которой мы будем вести записи, с несколькими телефонными линиями. Нам-то со Стивом выделят крысиную нору, которая служила прежде раздевалкой и до сих пор воняет потными носками. — В любом случае мы не сможем долго держать его на расстоянии. Если уж по-честному, то шеф назначил его помогать нам с допросами, и он наверняка захочет в них поучаствовать. — Вот только не надо «по-честному». Я не в настроении быть честной с Бреслином. — Но настроение у меня улучшилось, вот что значит вовремя посмеяться. — Оперативный штаб — это хорошо. Давай попробуем. — Только не кидайся сразу откусывать ему башку, — предостерег Стив. — И не собиралась. А с другой стороны — почему бы и нет? Отношения с Бреслином у нас далеко не самые худшие. Как правило, он просто нас игнорирует. Но это не значит, что он мне нравится. — Потому что его к нам приставили? Потому что, если мы с самого начала будем с ним на ножах, это может сильно усложнить нам жизнь? — Ты всегда все сумеешь сгладить. Пройдешься язычком по его ушку, он и разомлеет. Я позвонила Бреслину на автоответчик — если уж необходимо с ним общаться, то предпочитаю делать это не напрямую — и оставила сообщение. «Бреслин, это Конвей. С нетерпением жду начала совместной работы. — Я посмотрела на Стива, изогнула бровь: вот видишь, я могу прилично себя вести. — Мы едем забрать парня, который вчера должен был ужинать с жертвой, и привезем его в участок для допроса. Сможешь к тому времени быть там? Нам очень важно знать, что ты о нем думаешь». Стив почмокал губами, изображая, будто отсасывает. Я показала ему средний палец. «По пути мы подскочим к ближайшей подруге убитой и побеседуем с ней. Может, ей что-то известно. Ты сможешь за это время организовать штаб? Ты ведь вернешься в отдел раньше нас. Спасибо. До встречи». Я дала отбой и снова глянула на Стива: — Видал? — Просто охренеть. Если бы в конце ты послала ему воздушный поцелуй, то было бы идеально. — Шутник. Мне уже хотелось уехать отсюда. Обнаженные деревья вокруг подступили почти вплотную, будто сделавшись ниже, казалось, за то время, пока мои мысли были заняты Бреслином, они сомкнули кольцо. — Давай узнаем, насколько дрянных практикантов нам подобрали. Стив уже звонил. Бернадетта, заправлявшая у нас в офисе, дала ему шесть номеров. О’Келли не ограничивал нас в ресурсах. Из шести доставшихся нам парочка оказалась вполне ничего, а один совсем дурной. Если понадобятся еще практиканты, придется заполнить кучу бумаг в трех экземплярах и объяснить, почему мы сами не можем управиться с нашей грязной работой. Короче говоря, изображать дрессированных пуделей, на задних лапах вымаливая подачку. Позже мы проведем первое следственное совещание. Я, Стив, Бреслин и практиканты в полном составе — соберемся в оперативном штабе. Каждый вооружится блокнотом и будет черкать, пока я даю картину ситуации. Потом мы распределим сферы деятельности. Время не ждет, и кое-что надо сделать безотлагательно. Стив выберет из практикантов двух счастливчиков для обхода домов по Викинг-Гарденз — выяснять, что знают их обитатели об Ашлин Мюррей и что они видели или слышали прошлой ночью. Двое других отправятся собирать все, что можно, с видеокамер в районе, пока записи не стерты. Двух оставшихся я пошлю найти адрес Рори Феллона, а затем выяснить, дома ли он сейчас, и если да, то пусть засядут где-то поблизости и приклеятся к нему, вздумай он отправиться куда-то. Они могли бы, конечно, привезти его в отдел, но в мои планы не входит, чтобы Бреслин увидел его в коридоре и сделал нам со Стивом одолжение, выбив из него признание, пока мы будем где-нибудь мотаться. Мой телефон завибрировал. Снова Бреслин. Я сбросила звонок на голосовую почту. Оглядев помятого после ночной смены Стива, я получила представление о том, как выгляжу сама. Поэтому, прежде чем встречаться с Люси Риордан, мы произвели быструю перезагрузку. Разгладили складки на пиджаках, смахнули крошки вчерашних сэндвичей с рубашек, Стив причесался, а я распустила волосы и снова стянула их в тугой хвост. Косметикой на работе я не пользуюсь, но та часть моего лица, что умещалась в зеркале заднего вида, смотрелась вполне прилично. В удачные дни я выгляжу роскошно, а в неудачные вы не сможете меня не заметить. Я похожа на отца — по крайней мере, я так думаю. От матери у меня только высокий рост, но не густые черные волосы, не слегка выдающиеся скулы и не кожа, которой не требуется солярий. Я ношу хорошие костюмы, подогнанные точно по росту и фигуре, стройной и крепкой, а те, кто думает, что я должна заворачиваться в дерюгу, чтобы в их головах не завелись непристойные мысли, могут отправляться сами знаете куда. Некоторым кажется, что я должна прятать свой рост и свою женственность, а я швыряю это все прямо им в лицо. И если кто-то не способен этого вынести, что ж, я всегда могу воспользоваться его слабостью. — Ну? — спросил Стив. Он выглядел как маменькин сынок, принаряженный для воскресной мессы, но это его маскировка. Каждый использует свои природные таланты, а талант Стива — выглядеть так, что родители воспарят на небо от счастья, если их дочь приведет в дом такого паиньку. — За дело! — сказала я, бросив последний взгляд в зеркало. — Двинули. Я выжала газ, и «кадетт» вылетел из парка, прикинувшись, будто он настоящая машина. А у меня внезапно появилось мерзкое ощущение, что деревья, ломая ветви, рушатся позади нас ровно на тот пятачок, где мы только что стояли. Люси Риордан жила в одном из старых высоких домов с балконами, поделенных на квартиры. Большинство таких домов — самые настоящие крысиные норы, но этот выглядел пристойно. Палисадник ухоженный, оконные рамы покрашены не в прошлом столетии, и всего шесть кнопок звонков на входной двери вместо обычной дюжины. Значит, владельцы не набивают жильцов в комнатенки по восемь квадратных метров и не заставляют пользоваться одним сортиром на всех. Мне пришлось жать на кнопку звонка, пока из домофона не донесся заспанный голос: — Да? — Люси Риордан? — спросил Стив. — Кто это? — Детектив Стивен Моран. Мы можем поговорить? Повисло молчание. А потом сонливость с голоса Люси как ветром сдуло. — Уже спускаюсь. Дверь распахнулась резко и широко. Невысокая и хорошо сложенная, такая фигура не приобретается долгими тренировками в спортзале, она дается от природы — нет ощущения тела, взятого напрокат. Короткая стрижка, платиновая челка спадает на красивое подвижное лицо — бледное, оттененное остатками вчерашней туши. Одета в черную толстовку, штаны карго, заляпанные краской, в ушах целая коллекция серебряных побрякушек, босая — и явно мучается похмельем средней тяжести. Ничего общего ни с Ашлин Мюррей, ни с той, кого я ожидала увидеть. Мы показали свои удостоверения. — Я детектив Стивен Моран, — повторил Стив, — а это моя коллега детектив Антуанетта Конвей.