Вино было простым, домашним, без тонкого букета и послевкусия, но холодным, что немаловажно в такой жаркий день, а когда мы за дружеской беседой об особенностях пресной и неинтересной современной жизни, не идущей ни в какое сравнение с той, настоящей, которая осталась в давно ушедших годах, уже допивали графин, в нем вдруг открылся отчетливый вкус хорошо вызревшего винограда. Открылась и душа моего собеседника: он внезапно взял бумажную салфетку, извлек откуда-то огрызок карандаша и изобразил на тонкой рельефной бумаге кривоватый треугольник, который, судя по сияющему виду Луки, имел колоссальное значение для понимания тайн если не всей Вселенной, то уж точно – нашего, земного мира. Я даже заподозрил, что синьор Манфреди собирается сообщить мне секрет Бермудского треугольника! Ну что ж, это будет здорово: если я включу его в отчет сверх основного задания, то могу рассчитывать на… На что? Я уже полковник, под генеральское звание надо иметь соответствующую должность, а они все заняты, все на особом учете, и к каждому стоит очередь… На грамоту или ценный подарок? Пожалуй… Но работаю ведь я не ради поощрений! И люблю свою работу не за это… Лука снова потянулся карандашом к своему пусть и далекому от художественности, но, несомненно, важному рисунку. Если он изобразит в центре треугольника несколько тонущих кораблей, то, значит, мои подозрения оправдались, и надо внимательно выслушать суть тайны этого мрачного места мировых кораблекрушений! Но Лука не полез внутрь лишенной геометрической безупречности линий фигуры, а надписал ее неровные стороны названиями улиц: Морская, Гондольеров, Корабельная. И постучал по ним корявым пальцем. – Где-то тут вы его найдете. Дальше он обычно не забирается. А здесь он не пьет. Наверное, стесняется… Гм… Стеснительность – это новое качество нашего агента… Надо будет занести в его досье! Глава 3. Предатель Иуда Попытки сближения с Иудой предпринимались неоднократно. Надо сказать, все, к сожалению, без положительного результата. И, я думаю, совсем не звериное чутьё и недюжинный ум клиента стали тому порукой. Как, собственно, и по всей предыдущей жизни, ему просто тупо везло! Если, конечно, можно назвать «везунчиком» человека, имеющего наследственные либо благоприобретённые черты характера, именуемые цинизмом, наглостью, хамством, лицемерием и другими столь же официально осуждаемыми, сколь и необходимыми для существования подобных индивидуумов качествами. Несколько лет назад я участвовал в одной из таких операций. После долгих обсуждений и споров из нескольких типовых сценариев была выбрана сцена спасения. Образ жизни объекта позволял разыграть именно этот вариант: когда он после трудов праведных на благо страны и народа восстанавливал силы, то есть тусовался с элитными дамами полусвета в престижных злачных местах Москвы, то охранника оставлял в машине с водителем – иное считалось дурным тоном в его кругах. А поскольку хамское поведение оставить в машине он не мог, хотя бы уже потому, что хамом себя не считал, то нередко давал повод для конфликтов, которые обычно сглаживала его широко известная благодаря телевизионному ящику харя и депутатский значок – символ безнаказанности и вседозволенности. Сценарий был прост и ясен: трое-четверо отморозков находят повод придраться к Иуде (или делают это без повода), начинают жесткий прессинг, пытаясь увести его в машину и «вывезти в лес» для разговора… Но тут неожиданно вмешивается благородный защитник в моем лице, который обращает агрессоров в бегство и на волне благодарности спасенной жертвы становится его другом, а потом, может быть, и доверенным лицом! Препятствием к развитию событий именно таким образом могло стать полное отсутствие у Иуды чувства благодарности, тогда он мог ограничиться купюрой в сто долларов или просто небрежным взмахом руки: мол, иди, халдей, свободен! Это, конечно, учитывалось, но привить ему чувство благодарности возможности не было, так же как и более подходящих вариантов, оставалось надеяться, что благодарность все же проявится сама по себе, если спасение принесет большое и наглядное облегчение. Я предположил, что наглядность могла бы быть достигнута несколькими предварительными, но достаточно сильными ударами по толстой роже и хорошо осознаваемой реальной перспективой продолжения этого процесса, так удачно оборванного спасителем. Начальники-организаторы акции были только довольны некоторым усложнением задачи. Исполнители получили соответствующие инструкции, а со мной были проработаны варианты развития диалога после избавления объекта от «злодеев». Но судьба внесла свои коррективы, добавив совершенно неожиданное препятствие. Действие развивалось в ресторане пятизвездочного отеля «Арарат». Иуда поил двух моделей-эскортниц шампанским «Кристалл», когда вдруг, за полчаса до начала операции, к нему подошли три наглых парня с явно бандитскими физиономиями и соответствующими манерами и потребовали освободить излюбленное место своего хозяина, который стоял в двух шагах и смотрел на Иуду с таким выражением, с каким смотрит курица на зернышко, которое собралась склевать. Ни физиономия, ни значок не произвели на них ни малейшего впечатления, так и должно было быть, я даже удивился великолепному подбору участников. Правда, непонятно было, почему они начали раньше времени. Тут я бы хотел внести небольшую ясность: участники операции с нашей стороны не были представлены друг другу, то есть я не знал в лицо «отморозков», они, естественно, никогда не видели меня. Кроме того, я изменил внешность – наклеил бороду, усы и вставил контактные линзы, изменив цвет глаз. И ещё два обстоятельства – было бы странно нашим сотрудникам предположить, что кто-то другой, кроме меня, в добром здравии и рассудке полезет спасать Иуду, а мне бы и в голову никогда не пришло, что нападение на Иуду станет трендом вечера. Дальше все закрутилось по сценарию, только он оказался слишком натуралистичным, или актеры переигрывали: Иуде бутылкой разбили голову, а вдруг вскочившего гражданина с огнем справедливого негодования в глазах, то есть меня, тяжело осмотрели, будто прикидывая величину гроба, а потом достали ножи и бросились со всех сторон, пытаясь заглянуть мне даже не в бессмертную душу, что стремились сделать достаточно часто, а прямо в бренное тело – что, надо признаться, случалось гораздо реже. И тут я понял, что это не спектакль, а реальное нападение! И мне пришлось вести очень жесткую схватку по теме № 12 курса рукопашного боя: «один против четверых с использованием подручных предметов»… Двоих я уложил рядом с Иудой, третий не без моей помощи напоролся на собственный нож, а их главный успел вытащить пистолет, но тут же был отправлен мной в глубокий нокаут. Мне удалось уйти через заднюю дверь, так как Иуда слабо осознавал действительность и ему вызвали «скорую помощь». Нападавших – группу разбойников из Грузии во главе с известным вором в законе, задержали подоспевшие в установленное время мнимые нападающие и передали милиции. Все «залётные» получили длительные сроки за особо дерзкое хулиганство, ношение оружия и наркотиков, а также за целый ряд ранее нераскрытых, а теперь раскрученных преступлений. Ни Иуда, ни тем более я – в деле не фигурировали. Так мы с Иудой и не познакомились, он даже не знал, что должен быть мне благодарен. Ну, и как тут опять не вспомнить Воннегута? «Все настоящие солдаты погибли, – сказала она. И это была правда. Такие дела». * * * Как я проводил инструктаж и собирал свою напарницу в ресторанный вояж с Иудой – это отдельная горькая и душераздирающая песня с обильными мужскими слезами. Наивно было бы с моей стороны предполагать, что у этого подонка возникло желание бескорыстно накормить Эльвиру ужином в дорогом ресторане: Бульдозер если за что и платил, то всегда добивался возмещения расходов. Своими соображениями я откровенно поделился с Эльвирой, она обречённо покивала и развела руками: мол, что поделаешь – работа есть работа! Потом нервно закурила, несколько раз чиркнув колёсиком «Zippo», которую по-свойски вытащила из моего кармана. Этого делать не следовало: «Zippo» была не обычной зажигалкой, а специзделием, найденным у убитого американского разведчика, работавшего под легендой офицера сил специальных операций в Сирии… Мне ее вручил Иван – соученик по разведшколе, а ныне генерал и мой начальник. Точнее, не вручил, а всучил: на прощанье широким жестом с размаху хлопнул по ладони, а когда убрал руку, то зажигалка осталась у меня в машинально сжатом кулаке. «Вот, на всякий случай – может, пригодится», – туманно сказал он. Как «Zippo» может мне пригодиться: для прикуривания или по своему специальному назначению, Иван не уточнил. Правда, перед этим мы обговаривали задание: я должен был задокументировать измену Иуды и привезти его обратно для предания суду. Как человек догадливый, я понял, что «пригодится» мне она, если Иуда заупрямится и возвращаться не захочет. Но слова к делу не пришьешь, а непроизнесенные слова – тем более! Официально я задания на крайнюю меру не получал, значит, все можно списать на эксцесс исполнителя… Такие дела! Я деликатно отобрал зажигалку и вернул на место, а потом внимательно заглянул в глаза той, которая, вопреки инструкциям, была не только моим партнером и спутницей. Она действительно выглядела расстроенной. Истинный профессионализм плюс высокое актёрское мастерство всегда отличало сотрудников нашей конторы… Эльвира, конечно же, не дура и прекрасно понимала, куда и зачем идёт, но её временами зависающий, мечтательно затуманенный взгляд и чрезмерное употребление сигарет «Данхил» говорили о многом. Я слишком хорошо знал свою партнёршу, чтобы не заметить этот тщательно скрываемый предстартовый энтузиазм, который, без оглядки на мои чувства, всё-таки слегка смущал старого разведчика. Да, конечно, это наша работа, мы профессионалы… ну, лимон бы, что ли, съела! Ресторан был расположен в двух минутах ходьбы от площади Сан-Марко. Эльвира с удовольствием прогулялась по свежему воздуху, заодно и лёгкий мандраж пригасила, непонятно откуда взявшийся. Она много раз бывала с Полянским в ресторанах и покруче этого, так что шикарность заведения с мишленовской звездой не могла быть причиной волнения, да и сама акция внедрения в близкий круг Иуды для такого профессионала, как капитан Горина, была делом несложным, по крайней мере не объясняющим внезапные приливы и потливость. А вот замутить интимный хоровод на четверых с Кулебякиным и модельками – это кровь может разогнать неслабо. И в своих будоражащих видениях Эльвира почему-то чаще представляла себе ласки моделек, в своей безгрудости больше напоминающих мальчиков, чем свиноподобного Иуды. Странно, конечно, но, вполне возможно, это бессознательное желание объяснялось годами работы в мужских коллективах, где между делом о женщинах говорили гораздо чаще, чем о разрабатываемых мужчинах. Эльвира шла по кварталу Риальто, цокая каблучками купленных утром специально для сегодняшнего выхода лодочках от Valentino Garavani. Увидев их в магазине на точёных ножках моей напарницы, я тут же плюнул на несчастные восемьсот евро, только бы она их не снимала! А ей вслед с тротуаров тоже звучало цоканье, только восхищённое, мужчин разных возрастов, провожающих взглядами эффектную красотку. Как сказала в викторианскую эпоху английская поэтесса Элизабет Браунинг: «Душа Риальто – это торговля…» Эльвира проходила мимо многочисленных магазинчиков овощей, фруктов, ароматических трав, заполненных туристами барчиков, тратторий, остерий и прочего средиземноморского общепита, мимо закрытого уже рыбного рынка, своим амбре не дающего ни малейшего шанса воображению даже представить себе нечто другое на этом месте. Порывшись вчерашним вечером в Интернете в поисках места нахождения нужного ресторана, капитан Горина между делом узнала, что во времена Венецианской республики Риальто был кварталом оживлённой торговли золотом, пряностями, шелками, здесь размещались розничные и оптовые рынки, магазины, торгующие предметами роскоши, конторы банков и страховых агентств, а также налоговая служба Венеции. Скотобойня города также располагалась в Риальто. «Потому-то Иуда и выбрал ресторан в этом районе», – подумала Эльвира, но тут же справедливо одёрнула себя, заметив, что до таких тонкостей этот мордатый кабан вряд ли дошёл бы своим умом. Веранда ресторана звёздного отеля с видом на мост Риальто будто медленно дрейфовала по Гранд каналу. Практически незаметный сетчатый купол накрывал её, защищая от надоедливых и опасных «попрошаек» – речных и морских чаек. После того как в Венеции убрали с улиц и площадей мусорные баки, тем самым лишив местный птичий бомонд пропитания, пернатые стали всё чаще атаковать людей и отбирать у них пищу. И если речные чайки немногим крупнее местных раскормленных голубей, то морские – настоящие монстры, с клювами, напоминающими средневековые кинжалы. Они способны вмиг опустошить тарелку с изысканным блюдом, либо, клюнув не туда, отправить человека на лечение. Кружа над верандой и не имея возможности хоть что-то стибрить с тарелок, птицы время от времени истошно орали, видимо, проклиная идиотов, натянувших сетку над шикарным харчем. Покой респектабельной публики, наслаждающейся изысканной кухней от известного повара со звездой Мишлен, казалось, ничто не может нарушить, тем более крики каких-то птичек. Однако… Хмельной Кулебякин со своими «вешалками» был уже на месте. Эльвиру проводил к столику пожилой представительный метрдотель с тщательно уложенной седой шевелюрой, очень напоминающий актёров старой русской театральной школы. Придвинув стул и положив перед ней меню в кожаном переплёте с оттиснутым логотипом отеля, «небожитель» с достоинством унёс свою импозантность. – Опаздываешь, – не вставая, с дурашливой улыбкой попенял Иуда. Эльвира, сморщив носик, кротко улыбнулась, будто извиняясь. Видимо, борову понравилась такая покорность, и он потрепал девушку по коленке. Пренебрежительно кивнув на папку с меню, что Эльвира поняла как позволение выбрать то, что захочет, Кулебякин, тем не менее, сказал: – Но я рекомендую присоединиться к нам. Там внутри, на красной страничке. Я здесь не впервые – плохого не посоветую! Она открыла папку и прочитала текст, отпечатанный золотыми буквами на пурпурном глянцевом листе вкладыша: МЕНЮ от ШЕФ-ПОВАРА – Комплимент от шефа – вафля с перцем чили, устрица. – Луковый бисквит со свекольной меренгой, анчоусом и пудрой из цветной капусты. – Копчёная креветка, консоме с крабом, песто из морских водорослей и бельгийский салатный цикорий. – Баулетти с треской, оливками, щавелем и горьким миндалём. – Рыба «Джон Дори», подаётся с кремом из артишоков, картофельными чипсами, лобстером и кофейной пеной. – Кокосовый мусс, красная шоколадная глазурь, малиновое печенье и мороженое из розы. – А что из себя представляют эти «баулетти»? – спросила Эльвира, будто бы по другим названиям вопросов у неё не было. – Да это такие конвертики из теста для лазаньи с разной начинкой. Так себе, – с готовностью продемонстрировала осведомлённость то ли Мика, то ли Лика. Кто есть кто, Эльвира так и не запомнила, хотя девиц теперь можно было различать по цвету волос: одна стала блондинкой, другая осталась брюнеткой. Не исключено, что у Кулебякина на них так «замылился» глаз, что он, дабы не путаться, повелел произвести покраску одного из объектов. Или берёзки вспомнились, или зебры. С него станется! Запивали эти фантастические блюда шампанским и какой-то коллекционной граппой, без которой, по словам Кулебякина, вкус в полной мере не откроется и деньги будут пущены на ветер. Под десерт Эльвира подняла восхищённый взгляд на Иуду: – Потрясающе! Я бы такое никогда в жизни не выбрала. А как вы во всём этом разбираетесь? Ну и ну! – По цене, – снисходительно ответил он, – самое дорогое плохим быть не может! Я всегда придерживаюсь этого принципа. – Самый дорогой бриллиантовый ошейник всё равно останется ошейником! Эльвира, в соответствии с моим инструктажем, не очень должна была сдерживать свой острый язычок, чтобы ещё контрастней выделиться на фоне вечно поддакивающих или молчащих моделек. Но это касалось только вербального общения, хотя тщетность такого ограничения я хорошо понимал. Эскортницы с недоумением переглянулись: «При чем здесь какие-то ошейники? Ну, бриллианты – понятно, хотя сразу требовать их – это наглость!» А Кулебякин, как всегда и везде, слышал только то, что хотел услышать: – Будет и ошейник, будет и свисток! – похотливо осклабившись, он уже по-хозяйски двинул влажную липкую ладонь вверх по ноге Эльвиры, даже не подозревая, что она может этой ногой сделать с его мошонкой. – Ты со мной, киска, если подружишься, жалеть не будешь. Весь шоубиз – и артисточки наши козырные, и телеведущие, и всякие львицы светские, и балеринки из Большого – у меня с руки слизывают. И не только с руки. А уж про певичек и говорить нечего, добрая половина «Золотого граммофона» через меня прошла… Пока никто не жаловался! Эльвира попыталась мягко убрать его руку, но Иуда, громко засмеявшись, попытался продвинуть пальцы по линии бедра под юбку дальше, к самому вожделенному. Он уже завёлся, а останавливать свои прихоти на полпути было не в его правилах, он и не замечал, как на него удивлённо оглядываются не только клиенты ресторана, но и его эскортное сопровождение. Длинная белая скатерть не давала рассмотреть в деталях происходящее ниже линии стола действо, но наряду с возмущёнными взглядами были и явно одобрительные – этот жирный русский кобель явно не промах: три барышни на любой цвет (блондинка, брюнетка и рыженькая) и вкус (модельки и классика) – по большому счёту есть чему позавидовать как не слишком разборчивым женщинам, так и многим разбирающимся мужчинам. Традиционной, естественно, ориентации. Вдруг Эльвира, слегка наклонившись к Кулебякину, схватила его за руку, сдавила, как положено по инструкции в районе пульса, и положила обездвиженную кисть на стол, приводя непристойное положение в состояние приличия. – Ой, кажется, я перебрал, рука затекла, – пожаловался Иуда и, растерев кисть, хрипло скомандовал: – Всё, мочалки! «Пилотки» в ручки и быстренько в номер! Зал проводил их взглядами разной степени зависти и брезгливости. Только «мхатовский» метрдотель, глядя поверх голов клиентов куда-то в венецианскую вечность, казалось, ничего не замечал, ничего не слышал, никем не интересовался и никого не осуждал. Только вздохнул с облегчением. Видимо, предыдущие посещения пьяных кобелей заканчивались не так мирно. * * * В интернете всё было описано красочно, честно и картинки впечатляющие, но «живьём» у Эльвиры всё равно дух захватило: антикварная мебель, обивка, обои и шторы фирмы Rubelli, бесшовный мозаичный пол – венецианский терраццо, резные лепные потолки и люстры из муранского стекла. Она и представить себе не могла, что эти качественные и поразительно красивые вещи способны, даже на короткое время, отвлечь её от любимой работы, но, войдя в номер, на мгновение забыла и о задании, и об Иуде, и даже обо мне, полковнике Дмитрии Артёмовиче Полянском, что понять, конечно, можно, но всё равно – довольно обидно! То, что Кулебякин мало в чём себе родному отказывал, Эльвира уже знала, теперь она понимала, что и про женщин он вряд ли врал: импотент сразу трёх «мочалок» в постель не потащит. А постель в этом шикарном номере была по-венециански дожеской. Громадный квадрат, судя по всему, предназначался или для «шведской» семьи, или для супругов, которые не горят желанием соприкасаться друг с другом во время сна.