Во мраке над моею головой Ты реешь, как крылатый вестник неба Вверху, на недоступной высоте, Над изумленною толпой народа, Которая следит за ним с земли[33]. Театральная труппа развлекала обитателей пансионата. Берлен и Лола протиснулись через толпу зрителей. Он указал ей на крупного мужчину, дремлющего в инвалидном кресле, и после представления они подошли к нему. Санитар, присматривавший за ним, похлопал его по руке: – Ян, к вам гости. Просто замечательно! Старик открыл глаза, уставился на Лолу, перевел взгляд на Берлена. – Ян, это я, Жозеф. Ренье заморгал, а его челюсть задвигалась, словно он пережевывал пищу. Санитар отошел в сторону. Берлен представил Лолу, потом объяснил, зачем они пришли. – Ян, помнишь о взрыве в Дамаске? В ноябре девяносто восьмого? Он повторил вопрос, повысив голос. После долгих попыток начать диалог пришлось признать, что Ян Ренье не проявляет признаков ясного сознания. – Вы, видимо, не родственники, иначе знали бы, что не нужно говорить так громко. Берлен объяснил санитару, что он был заместителем Яна Ренье, а тот обладает информацией, которая может спасти офицера полиции от ложного обвинения в убийстве. Казалось, санитар взвешивает все за и против. – Ян Ренье страдает афазией – расстройством речи. Он нас слышит, но не может говорить. К тому же с возрастом у него ухудшилась память. Сознание порой проясняется, но ненадолго. – Он может писать? – Двигательные функции правой руки полностью нарушены, но благодаря курсу реабилитации у него иногда получается написать несколько слов левой рукой. Санитар принес пластиковую доску, установил ее на коленях старика, помог ему зажать маркер в левой руке. – Вдруг вам повезет? Он сам решит, стоит вам помогать или нет. Последний раз, когда его расспрашивали, он к доске даже не прикоснулся. – Кто расспрашивал? – Судья. Несколько месяцев назад. – Оливье де Женан? – Да, кажется, так его и звали. – Ян, ты помнишь дело “Аэроликса”? Ренье по-прежнему моргал. Рот кривился в попытках произнести какие-то неслышные слова, рука дрожала, но крепко держала маркер. – Ян, Дамаск, “тойота” врезалась в отель “Мэдисон”. Было много жертв. Ты столько сил положил на это расследование. Принял его близко к сердцу… Лицо Ренье выражало целую бурю чувств. Лола ему сочувствовала. Она видела, что он наконец стал реагировать. – Ты тогда еще сомневался, помнишь? – упрямо продолжал Берлен. – Ты не был уверен, что это и вправду теракт. К тебе сюда приходил следственный судья Оливье де Женан. Вероятно, ты не захотел ничего ему говорить, потому что у тебя были разногласия с его предшественником Мальбуром. Я тебя понимаю. Но мне-то ты всегда доверял. Мы всегда всем делились друг с другом. Прошло несколько минут. Лола заметила, что лоб старика покрылся испариной. Берлен мягко обнял его за плечи. – Ян, это очень важно. Новый судья нашел служебную записку. Она адресована Мальбуру. На ней твоя подпись. В этой записке ты ссылаешься на некую информацию о взрыве. Ты получил ее от одного американца, очевидца событий, оказавшегося на месте преступления почти сразу. Назови мне его имя. * * * Она спустилась в метро и отправилась в странствие по замысловатому маршруту. Когда убедилась, что за ней никто не следит, пересела на нужную линию и вышла на станции “Ке де ла Рапе”. Зашла в ближайшее кафе и позвонила из подвала по городскому телефону, побоявшись воспользоваться мобильным. Судебный медик появился в кафе спустя несколько минут. – Мне повезло, что ты работаешь в эту субботу, Тома. – А ты, птичка моя, значит, не работаешь? – Спасибо, что согласился прийти. – Какая разница? Не ты, так твоя ужасная подруга. Злой рок. А ты к тому же пользуешься своей неотразимой внешностью, чтобы эксплуатировать старого друга Франклина. Это некрасиво, Ингрид. Говоря это, он широко улыбался. Ингрид передала ему пластиковый пакет. Он сунул его в карман и заказал сэндвич из багета с ветчиной и кружку пива. – Только чтоб корнишоны были не слишком маленькими и кривенькими, – предупредил он официанта. – Ингрид, ты, видимо, красилась штукатурной лопаткой, но тебе идет. Что будешь есть? – То же, что и ты. Корнишоны – это замечательно. – Не думал я, что танцовщицы питаются бутербродами. – У меня хороший размен. – Что? – Мой организм хорошо работает. – Да-да, у тебя хороший обмен. Я бы сказал, у тебя отличная конституция и прекрасная наследственность. – Попробуй то же самое сказать по-английски, посмотрим, что у тебя получится, дурак ты этакий! – А зачем? Вас, англоязычных, несколько миллиардов. Скажи еще что-нибудь, это так забавно! Я так чудесно расслабляюсь… – У меня есть идея получше. Она встала позади него и стала локтями разминать ему трапециевидную мышцу, глядя в окно на небо. Пышная, клочковатая, колышущаяся пряжа стального цвета. Предвестие отвратительной погоды. Построенные бароном Османом дома постепенно окрасились в телесный цвет. Ингрид подумала, что в Неваде такого не бывает. * * * Они миновали вестибюль. Выйдя на улицу, одновременно подняли голову. Облака, похожие на серую кашу, совсем как мозг Ренье. Попытка с треском провалилась, и теперь бывший шеф Берлена унесет имя американца в могилу. Ларошфуко говорил: “Старость – вот преисподняя для женщин”. Чепуха. Со времен Короля-Солнца между полами установился паритет. – Такси или поезд? – Лучше поезд. Нам не к спеху. – Не отчаивайся, Лола. Еще что-нибудь придумаем. – Я не отчаиваюсь. Просто возвращаюсь в исходное состояние. Обретаю ясность ума. Они зашагали к вокзалу. Их кто-то окликнул. Это был санитар, мчавшийся со всех ног с пластиковой доской в руке. – Вам никогда не говорили, что терпение вознаграждается? Дрожащей рукой на доске были выведены пять букв: ВОСКИ. Лола недоуменно взглянула на Берлена. Он пожал плечами, подумал и набрал на мобильнике номер телефона. Потом нажал на отбой, заволновался: – Габриэль не отвечает. – Может, еще кому-нибудь позвонишь? – Я никому, кроме нее, не доверяю.