* * * — Привет, проходи, Денис, — Полина посторонилась, пропуская его в тесный коридор. — Раздевайся, я пока сварю кофе. Он молча снял куртку и прошел на кухню. — Ты как всегда? Черный, с тремя ложками сахара? — Полина обернулась и поставила на стол две чашки и сахарницу. Денис кивнул. Он во все глаза смотрел на нее и ничего не понимал. Что-то изменилось во всем ее облике. Она была совершенно спокойна и уверенна в себе. Куда подевался этот виноватый взгляд, желание угодить, покорность? Теперь это была совсем не та Полина, которую он знал и к которой привык так, что в последнее время воспринимал ее не иначе, как дополнительную опцию своей жизни, которая временами может быть очень даже полезна. Ну а когда она надоедает, можно ее просто отключить. Очень удобно. И еще. Он вдруг увидел перед собой потрясающе красивую женщину. Ее глубокие, как озера, серые глаза лучились каким-то неземным светом, на щеках играл румянец, пепельные прядки волос обнимали тонкую изящную шею. Узкая джинсовая юбка, чуть приоткрывающая колени, плотно облегала ее стройные бедра, а легкая воздушная кофточка подчеркивала небольшую, но аккуратную грудь. Но это была чужая женщина. И ее не было жалко… Что ж, тем лучше. — Ты что, Денис? Ты хорошо себя чувствуешь? — она пристально взглянула на него, и от этого взгляда ему стало не по себе. — Ты сегодня хорошо выглядишь, — проговорил он через силу. Она улыбнулась. И опять это была не привычная виноватая улыбка робкой забитой девочки, а улыбка женщины, знающей себе цену. И цена эта много выше той, что готов был платить Денис. А еще в этой вежливой, казенной улыбке было такое откровенное равнодушие, такое безразличие и холод, что ему стало не по себе. — Спасибо. Ты садись, нам надо поговорить. Он шагнул к ней и притянул к себе. — Не надо, Денис, не надо больше обманывать ни меня, ни тем более себя, — она мягко, но решительно отстранилась от него. — Теперь я знаю, что такое любовь. И это не имеет ничего общего с тем, что было между нами. Мы оба ошибались. Пришла пора исправлять ошибки. Медленно подойдя к окну, он распахнул створку настежь и, не спрашивая разрешения, закурил. — И кто же тебе помог это понять? — с неприкрытым сарказмом спросил он. — Твоя недобитая подружка? Или ты завела себе любовника? Полина звонко и от души рассмеялась. — Любовник у меня только один. Это ты. А человек, которым ты так интересуешься, мой любимый, а не любовник. Это два совершенно разных понятия, Денис. Вот значит как! Эта сучка променяла его на кого-то другого?! Он до последнего отказывался верить в реальность этого предположения. Двуличная тварь! И тут он вдруг почувствовал какой-то неконтролируемый приступ бешенства. Руки сами собой сжались в кулаки так, что ногти до боли впились в ладони, виски застучали, а горло перехватило, словно кто-то затянул на шее крепкую узкую удавку. Избегая взгляда этих ненавистных презрительных глаз, он несколько раз глубоко затянулся, изо всех сил стараясь взять себя в руки. — И кто он? — придушенным от ненависти голосом спросил он наконец. — А разве это важно, Денис? Важно другое. Я хочу, чтобы ты просто исчез из моей жизни. Навсегда. Ты это умеешь, я знаю. И еще. Я хочу аннулировать наш договор. Теперь он не имеет никакого смысла. Мне от тебя ничего не нужно. — Не думал, что ты способна на такое. — На что именно? — А ты не понимаешь?! — он взглянул в ее спокойное лицо, на котором играла едва заметная улыбка. — Ты меня предала! Ты крутила за моей спиной с другим, а мне говорила, что любишь. Знаешь, как это называется? Это мерзость и подлость, Полина. Она медленно покачала головой. — Нет, Денис, я так не считаю. Наоборот, я хочу быть до конца честной с тобой. И не я виновата в том, что все получилось так внезапно. Кроме того, я хочу задать тебе встречный вопрос: ты уверен в том, что любишь меня? Помнится, еще совсем недавно ты в очередной раз хлопнул дверью и ушел. Если ты вдруг забыл, то я тебе напомню. Это повторялось ни раз, и ни два, а много больше. Прости, Денис, но я тебе больше не верю. Мне кажется, что ты ведешь какую-то свою игру. Что это за игра, я не знаю, да и знать не хочу. Но отныне я отказываюсь в ней участвовать. Голос ее был жестким и непримиримым, слова падали гулко и веско, словно мелкие, но колючие и холодные градинки. Еще чуть-чуть, и она просто выставит его за дверь. И что тогда?! Надо это исправлять, пока не стало слишком поздно. Он медленно подошел к ней и положил ладонь ей на плечо. — Наверное, ты права, милая. Ты, как и я, имеешь право на ошибку. И ты не виновата в том, что я до сих пор люблю тебя. В конце концов я действительно виноват перед тобой, и если ты хочешь, чтобы я исчез, я готов к этому, хотя мне очень больно. Я хочу, чтобы ты знала — мне важно, чтобы ты была счастлива, пусть даже и не со мной, — он ласково поцеловал ее в щеку. — Но если я правильно тебя понимаю, это наш с тобой последний вечер. Прошу тебя, давай проведем его вместе. — Что ты имеешь в виду, Денис? — Ничего особенного, — он обезоруживающе улыбнулся и поднял руки вверх. — Просто попьем кофе, поболтаем. Обещаю, через пару часов я уйду. Пожалуйста, не отказывай мне в такой мелочи! — Конечно, Денис! Я готова остаться твоим другом, если ты этого хочешь. Он плотно сжал губы и с силой выдохнул: — Нет, Поля. Я не смогу быть просто твоим другом. Мне нужно больше. Поэтому, сегодня наш последний вечер. Знаешь, хватит о грустном! Кофе уже совсем остыл. Можешь сварить новый? — Конечно! — она тут же с готовностью отвернулась к плите, а его рука решительно опустилась во внутренний карман пиджака и через мгновенье маленький стеклянный пузырек, наполненный Смертью, заплакал над полупустым графином с водой: он знал — Полина обязательно разбавит свой горячий кофе. VIII Ромка Егоров уже третий час ошивался в этом кафе, в Измайлово. Заведение «У Ахмета» было так себе — пластиковые столики на шатких ножках, небрежно вытертые вонючими склизкими тряпками, крошки на полу, сомнительные запахи и снующий за стойкой молодой небритый кавказец — наверное, тот самый Ахмет — с поразительной ловкостью отрезающий куски от беспрерывно крутящегося на вертикальной палке огромного шматка мяса. Несмотря на все вышеперечисленное, клиентов было немало. В основном заказывали на вынос шаурму или чебуреки, которые продавец выуживал из стоящей рядом кастрюли с кипящим маслом. Некоторые завсегдатаи просили пиво, подаваемое здесь в широких пластиковых стаканах. Контингент был соответствующий: подростки, в одинаковых коротких куртках и спущенных джинсах, гости столицы, из тех, кому явно не по карману были более приличные места, а так же местные алкоголики, которые трясущимися руками отсчитывали мятые купюры и гремели мелочью. Последние брали «сто грамм» или дешевое красное вино. Продавец быстро пересчитывал деньги, разливал горячительное и теми же руками продолжал невозмутимо резать мясо, заворачивая его в лаваш. От всей этой картины Ромку периодически мутило и он выходил на улицу подышать и покурить. Однако под вечер значительно похолодало. Пронизывающий ветер тут же забирался под куртку и заставлял-таки возвращаться «к Ахмету». Тем более что вид отсюда открывался прекрасный. Нужный подъезд был ярко освещен большим ярко-желтым фонарем. Хозяин кафе не обращал на него никакого внимания, просто молча и равнодушно наливал чай в белый мягкий стаканчик, когда Ромка в очередной раз подходил к стойке. * * * Вчера вечером по наводке Королева он вышел на нужного человека. Петюня Косой был одним из тех, кто знал всех, ну или почти всех московских наркоманов. Нет, конечно, не тех, кто ворочает крупным наркобизнесом. Отнюдь. В сферу его интересов попадали лишь самые никчемные и пропащие торчки. Им-то он и толкал свой сомнительный товар. Это был маленький плюгавенький человечек с изрытым безобразными оспинами лицом, костлявыми руками и длинными сальными волосами, которые он собирал на затылке в жиденький хвостик. Именно к нему и пришел Егоров. Как оказалось, не зря. Прижатый к стенке, Петя сознался, что знает Сысоева. — Слышь, начальник, а он чо, правда грохнул кого-то? — С чего ты взял, Петюня? — наивно поинтересовался Егоров. — Да, так, — уклончиво ответил тот и воровато покосился куда-то в угол. Именно за этот характерный взгляд он и получил свою кличку. — Слушай, Петя, ты со мной шутки не шути. Знаешь, ведь, майор этого не любит. Говори, что знаешь. — Да ничего я не знаю толком, — визгливым бабьим голосом запричитал Петюня. — Просто он пару дней назад взял большую партию. Он уже давно так не шиковал. Денег совсем не было. Все побирался, в долг просил. А тут вдруг такое богатство. Причем все купюры ровненькие такие, чистенькие. Вот я и спросил, ну, в шутку, что, мол, Тема, банк что ли взял? А он мне — дело одно сделал. И по шее себе провел, вот так, — и Петюня выразительно прошелся по горлу пальцем с обкусанным до мяса ногтем. — И что дальше? — А ничего. Взял товар и смылся. А мне что, больше всех надо, что ли? Главное бабки он отдал честно, без фуфла. — Ну и где живет этот Сысоев? Петюня снова скосил глаза и пожал плечами. — Ладно, вижу, разговора у нас с тобой не получается. Что ж, будем беседовать в другом месте, — и Ромка вытащил телефон. — Да за что?! — Ты же знаешь, Королев найдет за что. У него на тебя уже столько всего, что ни один адвокат тебе не поможет! Гнить тебе, Петя, на зоне. Ну а там, если узнают, что ты стучал, как дятел, тебе долго не протянуть, тебя свои же на куски порвут, — миролюбиво пропел Егоров и с удовлетворением заметил, как в бесцветных глазах его собеседника заплескалась паника, а на тощей шее нервно дернулся огромный кадык. — Че ты так сразу-то, начальник! Я знаю только один адрес, где он бывает. Там его баба живет. — Что за баба? — Зовут Тонька. Тоже торчит. — Говори! * * * …И вот уже который час Егоров наблюдал на нужным ему подъездом, который так хорошо просматривался из окон кафе. В квартире ему никто не открыл, но соседка сообщила, что Тонька, шалава беспутная, еще утром куда-то смоталась. Опознала она также и Сысоева, сказала, что тот часто приходит к Тоньке, чаще один, а иногда и с дружками. Егоров выбросил пустой стаканчик в пузатый бак для отходов и вышел на улицу. Стоя под хлипким козырьком и прячась от ветра, он с трудом прикурил и набрал нужный номер. — Емельяненко. — Привет. Это я. Жду клиента.