— А если веришь… — Алек осёкся. Нельзя было заводить эту тему. Но Маша смотрела с неподдельным интересом, и он продолжил, — …почему ты тогда хочешь уехать? — Мне нужны перемены. — Маша отстранялась от ответа. Алек ещё ярче увидел в ней себя в тот день, когда оправдывался перед Майей. Он ведь и сам не знал, чего хотел тогда. Свобода… Так хотелось сказать банальное: «А мне нужна ты». Алек её смог. Наверное, это сказал его взгляд, потому что Маша слишком быстро отвернулась. — Но если убийца не среди нас, то кто он? Зачем ему играть с нами? — Алек не заметил, как стал говорить с Машей как с коллегой, чтобы избежать неловкости. — Играть? — Играть… — повторил Алек и откинулся на спинку стула. — Обвиняет, кидает подсказки, нападает на одного за другим. Это шоу, спектакль. И зрители в нём, похоже, мы. Но для чего, для чего это нужно? Алек хотел вскочить. Маша остановила его, одним прикосновением заставила опуститься обратно на стул. Но расслабиться больше Алек не мог. — Он сумасшедший. Он убивает за пороки, выставляет эти пороки напоказ, считает, что освобождает мир от худших людей. И показывает это нам. Алек сам думал об этом. Какой-то безумный гений мог бы заигрывать с полицией и при этом создавать мистическую атмосферу. Сколько таких романов Алек прочитал в детстве! Но ведь жизнь — не роман. И что-то подсказывало, что простым сумасшедшим дело не кончится. — Определить — значит ограничить, — пробормотал Алек. Он и не думал, что Маша услышит. — Оскар Уайльд? Любишь классику? — встрепенулась Олейник. Глаза её загорелись. — Забываюсь. Я непозволительно много читал раньше, — усмехнулся Алек. Маша разлила кофе по кружками, поставила на стол вазочку со сладостями. Алек снова взглянул на часы. Стрелки уже перескочили половину циферблата и снова замедлились. Он даст себе немного времени, а потом вернётся в квартиру и всё обдумает. А пока Алек отпил немного горячего кофе и раскопал в вазочке овсяное печенье. И время, забывшись, понеслось вперёд. Алеку просто хорошо было сидеть на кухне, касаться горячей ладони Маши и молчать. Или говорить обо всём, только не о деле. Но Алек ушёл. Как бы ни хотелось остаться, как бы ни убеждала его Маша, он вышел из квартиры и, чтобы не передумать, быстро сбежал по лестнице. Кое-что на этот раз он сделал. Почему-то Алек был уверен, что Маша не сможет уехать. Во дворе под скамейкой его по-прежнему ждали кошки. Также лениво они открыли каждая по одному глазу. Мимо по улице прошла толпа пьяных ребят, шатаясь, выкрикивая что-то неразборчивое. И Алека кольнул вдруг холодный воздух. Он обернулся. Кошки снова спали. Длинная тень фонаря сливалась с его собственной тенью. На какую-то секунду Алеку показалось, что за ним кто-то следит. Но он махнул рукой и запрыгнул в машину. Времени почти не осталось. Терять нечего. В машине странное ощущение исчезло, словно его сдуло бешеным ветром. Алек так и не закрыл окно. Волосы превратились в пушистую шапку. Но Алек только улыбнулся, когда провёл по голове рукой. В темноте его всё равно никто не увидит. Алек ждал, что на пороге квартиры его встретит темнота. Но щёлкнул, повернувшись, ключ. Он распахнул дверь, и в лицо ударил свет. Алек отшатнулся, едва не спрятался за дверь. Одно слово всё объяснило. — Проходи, — шутливо отозвалась Ника. Алек сначала её увидел и уже после услышал. Ника сидела на диване, поджав под себя ноги, обнимая подушку. И Алек вошёл, мысленно пообещав в этот безумный день ничему больше не удивляться. — Садись и рассказывай, — усмехнулась Ника. Алек раскусил её. Ни доли искренности не было в натянутой улыбке, так несвойственной настоящей Нике. Она боялась. А сердце Алека сжалось от понимания, что он причина этого страха. Ника поднялась с дивана. Улыбка исчезла с её лица. Опущенные уголки губ, сведённые брови и блестящие от слёз глаза… Лучше бы она улыбалась! Алек опустил глаза. В голове билась одна мысль: «Подвергая себя опасности, он рискует вовсе не собой». И так было всегда. Только мальчишка, схвативший лезвие, ещё этого не понимал. Алек смотрел на покрытые белой плотной тканью руки. Рукава рубашки скрывали шрамы. И как бы он ни был в себе уверен, руки опустились, язык пробежал по пересохшим губам и быстро закрылись-открылись веки. Организм всё делал сам. — Прости. Прости, но я всё равно буду рисковать, — сдавленно прошептал Алек. Ника снова улыбнулась. Это была не подделка, а самая настоящая, немного грустная улыбка. Ника наклонила голову, словно стремилась запомнить Алека со всех сторон. Она не сдержалась. Её плечи судорожно поднялись, опустились с резкими вздохом. Она кинулась к Алеку, спрятала голову на его груди, зарылась носом в жёсткую рубашку. — Ничего, я… прости. — Он не мог ничего больше сказать, только неумело обнимал. И сердце сжималось от каждого тихого всхлипа. Снова он стал причиной её слёз. Алек ласково провёл ладонью по спутанным волосам Ники. Она расслабилась, обессиленно повисла в его руках. Опустились подрагивающие веки, застыли на розоватых от слабого румянца щеках мокрые дорожки. Алек провел по одной кончиком пальца. Ника подняла голову. Она походила на взъерошенного воробушка, такая же маленькая и самостоятельная. Для Алека Ника так и останется младшей сестрёнкой. — Пообещай. Ей не двадцать четыре. Она ещё ребёнок. — Обещаю. Алек не знал, что обещал. Но не пообещать не мог. Ника отстранилась, отдёрнула футболку. Закусив губу, она пыталась привести в порядок стоящие растрёпанным гнездом волосы. И глаза её улыбались. Алеку было достаточно и такого одобрения. Он упал на диван. Каким мягким показался плед, как захотелось положить под голову подушку и закрыть глаза. Алек не мог. Часы нещадно отмеряли время. — Расскажи. — Ника опустилась рядом, на самый край дивана, неуверенно, словно ещё сомневалась, хочет ли услышать. Как часто в последнее время Алек слышал эту просьбу! — У нас сутки. Или завтра вечером дело у нас отнимут, и все мы будем сидеть в допросных. Сколько раз за вечер Алек сказал это странное слово: сутки. Ведь на самом деле у него осталось не больше пятнадцати часов. Руслан не станет медлить с обещанным звонком, не позволит больше угрожать себе и ставить условия. — Шустов всё знает, — пояснил Алек. Брови Ники поползли вверх. Удивление перебороло даже страх. Алек вскочил. Спрятав руки в карманы, он принялся мерить шагами комнату. Он говорил всё, что мог вспомнить и всё, о чём могла спросить Ника, если бы он оставил возможность задавать вопросы. Алек говорил, не замолкая. Мысли лились потоком, но таким сухим и тяжёлым, словно он зачитывал доклад. — Что ты будешь делать? — тихо спросила Ника, когда Алек в задумчивости остановился перед диваном, потирая переносицу. Он не знал, куда деть руки. Хотелось на минуту остаться одному, прийти в себя. Чувство вины перед Никой не давало Алеку покоя. Оно расползалось по комнате, вязкое и тягучее, пряталось по углам вместе с облачками темноты. — Искать. — Алек снова спрятал руки в карманы, перекатился с пятки на носок и вдруг понял, что он и не в ботинках вовсе. И так странно чувствовать под пальцами шершавую поверхность холодного деревянного пола. — И всё? — недоверчиво переспросила Ника. — Кто ищет, тот найдёт. — Снова мысль вырвалась прежде, чем Алек успел поймать её. Губы Ники дрогнули в попытке улыбнуться. А ведь Алек даже не шутил. Он на самом деле верил. Они сидели рядом на диване. Ника положила голову ему на плечо и, наверное, слушала тишину. Она не спала. Алек чувствовал, как шевелится тёплый воздух, и выравнивается сбитое дыхание. И он способен был на любое безумство, как когда-то в детстве. — Ты заигрался в рыцаря, — говорила Ника с улыбкой, когда Алек в очередной раз забывал, что она не нуждается больше в опеке. Заигрался. Алек не спорил. — Помнишь те сны, — вдруг сказал он вслух. Ника вздрогнула. Алек разорвал тишину слишком резко и неожиданно. — Что ты тогда чувствовала? Ника долго молчала. Алеку показалось, что целую вечность. Она смотрела куда-то на стену, где покачивался от сквозняка отрывной календарь, о котором Алек успел забыть. Нельзя было сказать, вспоминает Ника или вовсе не слышала вопроса. Но повторять Алек не стал. Свои ощущения в ту роковую ночь он помнил с удивительной точностью. Теперь Алек не сомневался, что это был первый визит тени. Ощущение слежки из-за угла и присутствия в своей голове кого-то другого появилось именно в том сне и исчезло окончательно только утром. Второй визит тени был после убийства Влада. Тогда Алек видел прошлое как через прозрачную плёнку. И тень исчезла, когда, он и не заметил. Потом — мелочи и ночь воспоминаний. От мыслей о ней до сих пор холодели ладони и во рту появлялся горьковатый привкус. — Это сложно объяснить, — подала голос Ника. — Будто кто-то внутри тебя и прокручивает твои мысли, — подсказал Алек. Ника неуверенно пожала плечами. И короткий разговор начался и закончился в одну минуту. Стрелка как раз прыгнула по циферблату, когда Алек бросил взгляд на часы. Рассуждать было легко. Мысли текли и переливались. Алек по ниточкам распутывал клубки. Один из них должен был привести к убийце. И начал Алек с теней, самой безумной части дела. — Ты помнишь, когда это началось и когда закончилось? — выпалил Алек. Ника заинтересовалась. Теперь её глаза смотрели в самую душу Алека. На глубине зеленовато-серых радужек прыгали среди огоньков лампы другие, живые, огоньки, которых Алеку так не хватало в Нике последнее время. — Кажется, помню. — Она воодушевилась. — Что-то странное было вечером перед… тем днём. И оно пропало сразу утром. — Когда ты вышла? — Наверное. Алек снова вскочил. Он не мог больше сидеть на месте. Голова работала на полную, а глаза предательски закрывались и болели от яркого света с потолка. Взгляд Ники словно спрашивал, что всё это значит, к чему он ведёт. На этот взгляд Алек и ответил: — У теней должна быть своя природа. Они откуда-то появляются и куда-то исчезают, и… — Он не сдержался и сделал крошечную театральную паузу. — Я думаю, нет, я почти уверен, что тень только одна. И она одна ходит между людьми и перемещается от одного к другому. Алек перешёл порог реальности. Он доказывал существование мистической тени! А Ника слушала, открыв рот, и ни одним словом не подвергла сомнению зачатки его теории. Алек складывал в голове все появления тени, про которые он знал, и они собирались в одну мозаику: деталь за деталью. Время не совпадало. Одно это заводило Алека. Ощущение пусть маленького, но всё же успеха приятно щекотало нервы. Алек чувствовал себя, как человек, увидевший свет в безнадёжной темноте. — Убийца и тень — одно и то же? — задумчиво спросила Ника. Алек так и обмер от её слов, произнесённых тихим мелодичным голосом. Ника смирилась со странностями. Алек старался, но выработанная годами логика полицейского не позволяла искать в мистике все ответы. — Тень, которая может обращаться любым человеком, — закручивала Ника. — Подбирает жертв, доводит их преследованием, подставляет нужного. И всё это без малейшего подозрения. И Алек втянулся. Что-то щёлкнуло, и смелые идеи взяли верх над логикой. Фантазия закружила его. От мыслей, озвученных вслух, от предположений, которые вдруг сходились, срастались и переплетались и больше не казались глупыми выдумками, захватывало дух. Алек чувствовал себя ребёнком, проникшим в какую-то новую тайну. Только-только он ходил вокруг закрытой двери, заглядывал в щель, гадал, что может за ней скрываться, и вдруг застал ту самую дверь открытой и уже одной ногой шагнул за её порог. Или это Ника подкинула ему ключи. И Алек понял, что ключи эти на самом деле были в его кармане, просто завалились за подкладку. Он стоял на пороге неизведанного. И среди темноты легко было не бояться. Потому что в абсолютной темноте теней не видно. Это когда капли света вливаются в темноту, она кажется пугающе опасной. «В жизни сильнее всего освещаются опасные места». Как все запуталось! Алек смотрел на Нику. Её щёки горели. В её глазах танцевали крошечные золотые мотыльки, сгорали и снова возрождались, когда она слишком резко поворачивала голову. Сверху лился слабый подрагивающий свет. «Нужно поменять лампочку». Странная мысль, совсем не к месту. Алек поднял глаза к потолку. Лампочка на самом деле дрожала. Вокруг неё вились веером мошки. Потолок растянулся над головой, чисто-белый, с прыгающими отблесками света и призраками теней. Эта игра не закончится. Свет и тень на потолке не вытеснят друг друга, даже если починить лампочку и задёрнуть шторы. Алек смотрел в окно. Город спал. Он застыл до утра. Там тоже был свет. Он тоже мигал, прятался и снова появлялся. Даже луна моргала, серебристая пенка плыла по её диску. Город ещё недавно был необъятной громадой. Сейчас он казался маленьким, беззащитным под лунным светом и ночным покровом. Город не мог и не хотел бороться с натиском теней. — Тени, не верится, — прошептала Ника. И Алек снова посмотрел на неё. Мотыльки уснули. Ника смотрела вглубь комнаты, в тот самый угол, где спряталась и тихо ворочалась темнота. — Не верится, — эхом повторил Алек. Слова переливались в горле ощутимо, сложно. Они, наверное, тоже засыпали. И только фантазия неутомимо подбрасывала новые картинки.